А вы в эвакуации...
Вова начал ходить в детский сад незадолго до войны. Тот располагался рядом с парфюмерной фабрикой «Свобода», на Бутырском. Дед Володи, полный его тёзка, юрист по профессии, работал на заводе «Новый мыловар» инженером-экономистом.
Нина Максимовна: «Благодаря ему, деду, внук и в детсад попал, и в эвакуацию мы отправились. А незадолго до нашего отъезда мы с сестрой Надеждой наблюдали такую картину. Она сидела на подоконнике и курила, а оттуда хорошо видны подъездные пути Рижского вокзала, просто через дорогу от нас. Вдруг воскликнула: «Ниночка, смотри, что это?!» Мы увидели, как плавно с неба опускается на железную дорогу парашютист. Издалека всё же бросилась в глаза непривычная форма одежды - немецкий, по всему, комбинезон. Сравнительно быстро к тому месту подъехала машина НКВД, и того человека без стрельбы арестовали. Становилось всё более тревожно от ощущения приближавшегося фронта, неспокойно и за себя, и за детей.
«Свобода» появилась договорённость с одним из провинциальных отделений Пищепрома об эвакуации всего детского сада и части родителей с более взрослыми детьми в тыл.
Фотографию Володи, сделанную перед началом войны, в июне 1941 г., где он с длинными, цвета спелой ржи блестящими светлыми волосами сидит в кресле, не выдалось даже времени забрать у фотографа. Снимок позже вернул дедушка. И ещё маленького Вову фотографировал художник Миша Тарханов, но отпечатки пропали в нашей квартире в войну.
Володя, Москва, лето 1941 г.
Володя очень любил одну свою игрушку на деревянных колёсах — большую лошадку со стеклянными, но подлинно добрыми выразительными глазами, гривой, тёмно-бежевой гладкой кожей, под почти настоящим седлом. Он и относился к лошадке как к живой — заботливо мыл её, чистил, расчёсывал гриву, даже поил и кормил из игрушечного ведёрка, тем более, что у неё был чуть-чуть приоткрыт рот и видны зубки. Этот необыкновенный подарок сделала бабушка Вовы Севрюкова, первейшего Вовочкиного друга детства. Был у него ещё гараж, машинки две-три стояли, он очень хорошо умел играть. Но, увы, приходилось расставаться со всем этим.
Заканчивался июль 1941 года. Свёкор Владимир Семёнович пришёл неожиданно, хотя отъезд уже планировался, и сказал:
— Нина, собирайся, машина ждёт, на всё про всё полчаса времени. Возьми зимнюю одежду, бельё, там пригодится, только самое необходимое.
Сложила всё в большой старинный кожаный чемодан со вкладышем. Дед дал в дорогу огромный кусок мыла (сразу 3 штуки вместе) и практично посоветовал:
— Не разрезай его, стирай и мой им, надолго хватит. Действительно, я с благодарностью потом все два года пользовалась этим мылом. Сели в машину и поехали к Тубному заводу, он находился рядом с фабрикой «Свобода». Очень торопились, да и вокруг царила неимоверная сутолока. Обстановка оставалась напряженной, и никто, даже военные, толком не знали, что будет завтра... Большинство московских учреждений эвакуировалось. Вова в тёмном шерстяном костюмчике с красными якорями сидел на коленях у деда и с любопытством глазел по сторонам, ещё не представляя, что предстоит долгая разлука с родными, с Москвой, со всем, что было привычным, знакомым.
Возле Тубного завода на Большой Ново-Дмитриевской шла погрузка. На грузовики несли матрасы, кроватки железные, посуду — всё, что необходимо для детского сада на новом месте.
Выезжали все вместе с семьями, кто мог, конечно, — матери, их дети и более старшее поколение. Разместились прямо на вещах в кузовах автомобилей и поехали на Казанский вокзал.
военкомат выдал, как жене офицера, до Казани. Вовочке я всё время говорила, что поедем, наверное, в Казань. А тут при погрузке и после неё начало упоминаться в разговорах непривычное название — Бузулук.
Как сейчас помню огромную Комсомольскую площадь, от вокзала до вокзала заполненную айсбергами вещей. Стоит звон, шум, выкрики, много военных, но ещё больше гражданских с узлами и чемоданами, и дети, испуганные происходящим, пришибленные какие-то, серьёзные не по годам. Впрочем, многие безмятежно спят прямо на этих айсбергах. Очень похоже на муравейник во время опасности; как взрослые муравьи спасают своё потомство, так и люди, прежде всего, заботятся о спасении детей.
Если меня спросят, что переживали при этом сами ребятишки, я бы ответила так. Вот это всё — дорога, посадка, их везут куда-то опять и снова пересаживают уже на кучи матрасов, где мы очень долго ждали отправки на привокзальной площади, — это было настолько для них утомительно, что они, представьте, оставались как будто безучастны, они не понимали происходящего, хотя и чувствовали тревожность обстановки и особо не играли в привычные свои игры.
Наконец, сообщили о нашей очереди к погрузке. Нам подали такие кирпично-красные телячьи вагоны, с одной широкой дверью, вбок открывавшейся, и больше ничего. Внутри были как-то приспособлены деревянные настилы, что-то вроде нар, в два яруса. Наверху постелили матрасики и уложили деток, внизу расположились взрослые, родители и сопровождающие. Со слезами простились с дедушкой Вовочки, Владимиром Семёновичем. Тронулись. Нам предстояло 6 трудных дней пути. Застучали колёса. Смотрю — Вова мой что-то приуныл.
— Что с тобой, сыночек? — спрашиваю его.
— Что же ты, мамочка, обещала и говорила — в Казанию, в Казанию, а едем в какой-то Мазулук...»
Да, они направлялись в провинциальный тыловой город Бузулук Чкаловской области.
Нина Максимовна: «Навстречу шли и шли эшелоны, поэтому мы двигались изредка, чаще стояли, где придётся: на перегонах, в поле, на станциях, в лесу. Детей кормили хорошо в дороге, вовремя и горячей пищей, как и положено. Готовили прямо тут, в вагонах, на керосинках. Дети не могли питаться всухомятку. Обязательно что-то варили. Всё было продумано и предусмотрено. Даже горшочки дежурные в вагоне. На станциях бегали с чайниками и графинами за кипятком. Столько впечатлений с дороги, но всё перемешалось теперь в памяти. В дороге был один момент, когда женщины плакали, потому что что-то гремело вдали, сигналы воздушной тревоги догоняли наш состав».
«Свобода», в том же составе с мамой, братом и обеими бабушками находилась 6-летняя Таня Новикова. Вот что запомнилось ей: «Ехали в Бузулук в товарных вагонах на двухэтажных нарах. Наш поезд бомбили, но ничего страшного не произошло... Может, я что-то и забыла».
Больше всех хлопотала и волновалась за переезд заведующая детсадом Зоя Александровна Владимирова. Ей помогали воспитательницы, нянечки, повара. Пока ещё далеко не все их имена всплыли в памяти очевидцев того тревожного времени.
* * *
6 дней пути длились долго и однообразно. Быт уже устоялся. Менялся только вид за окном. Всё так же прокопченные истощенные паровозы припадали к одинаковым башням водозаправок из красного кирпича. Этой влаги и угля, который грузили в тендер чумазые железнодорожники, хватало до следующей станции. Иногда обгоняли санитарные эшелоны с красными крестами. То везли раненых с фронта. Их было пугающе много — забинтованных и угрюмых. Выносили на стоянках умерших в пути.
Окна в вагонах, по сути, отсутствовали, так, небольшие отдушины для проветривания. Поэтому только с верхних детских полок чаще всего определялась смена пейзажей: лесов и перелесков, холмов и рек. Ребятишки, если не спали и не играли, с интересом наблюдали, как постепенно появлялись всё более просторные степные горизонты. И вдруг они увидали необычных животных с горбами на спинах. Дети впервые встретили живых, а не на картинках, верблюдов. Поскольку пока «корабли пустыни» были заметны издалека, детскому воображению не представлялись их реальные размеры. Володя свесил с верхней полки голову и спросил:
— Мамочка, а они такие же большие, как дядя Серёжа-лётчик?..