Уповай, человече...
Прервём на время повествование о Володе и его маме на пути в Бузулук и перенесёмся в мирное довоенное время, хотя речь пойдёт отчасти о том же Оренбургском крае, с которым будут связаны ближайшие два года их жизни. А в основном — о трагической судьбе человека, оставшегося легендой и гордостью их семьи.
Родной брат Нины Максимовны Сергей Максимович Серёгин родился 10 июня 1904 года в Москве. Его крестили в церкви, что в Козихинском переулке. Он был старше Наденьки на 3 года, Раечки — на 5 лет, Нины — на 8 лет и младшего Володи — на 12 лет. Их отец, Максим Иванович Серёгин, из крестьян, уроженец села Огарёво Огарёвско-Теплинской волости Богородицкого уезда Тульской губернии, с 14 лет перебрался в Москву, где устроился поначалу прислуживать в трактирах и ресторациях. По В. И. Далю, его должность определялась как «малый», «мальчик». Он служил в конце жизни швейцаром в Москве. Мама, Серёгина Евдокия Андреевна, (в девичестве Синотова, 1888 года рождения), оставалась при большой семье домохозяйкой. Сохранилось фото, где все братья и сестры вместе. Серёжа в гимназическом строгом кителе, очень высокий, стройный, со спокойным взглядом, столь характерным для всех фотографировавшихся до революции, глаза светятся достоинством и уверенностью граждан великой Российской Империи.
Евдокия Андреевна Серегина с детьми.
Слева направо: дочь друзей Серегиных Вера Крич, сестра Нины Максимовны Надежда (сидит), сестра Раиса (стоит), брат Нины Максимовны Сергей, Евдокия Андреевна (сидит) с будущей матерью поэта на руках, 1912 г.
Сергей в 1916 году окончит 4 класса Начального Городского училища Москвы, а в 1919-м — 2 класса школы 2-й ступени. Трудовая деятельность началась с марта 1921 г. в Народном комиссариате рабоче-крестьянской инспекции (НКРКИ) с должности канцелярского работника. Его приняли в комсомольскую организацию в Краснопресненском РК РКСМ. В это же время сестрёнки «дружно», как все, надели пионерские галстуки.
15 сентября 1921 г. по комсомольской мобилизации Сергей получил назначение на командные курсы Р. К. К. А. и его направили на Одесские Советские военно-технические курсы. По окончании курсов в сентябре 1922 г. он стал командиром отделения 1-го стрелкового корпуса 13-го сапёрного батальона в г. Петрограде. В декабре 1922 г. батальон переименовали в 1-й сапёрный батальон и Сергея назначили помощником командира взвода. В сентябре 1923 г. его направляют... в лётчики — он становится курсантом Военно-теоретической школы ВВС, дислоцировавшейся сначала в г. Егорьевске, а с сентября 1924 г. в Петрограде, точнее уже в Ленинграде.
Нина Максимовна: «Приезд Сергея был для нас праздником. Собирались к нам повидаться с Серёжей наши многочисленные двоюродные братья и сестры, тётки и дядья. В доме у нас был граммофон, но только не обычный, не с трубой, а в виде шкафчика, внутри которого находились натянутые струны, видимо, для резонирования звука. Пластинка вставлялась ниже, в ящичек. Мы «крутили» пластинки — как танцевальные, так и другие, с песнями и романсами в исполнении знаменитых артистов: Шаляпина, Собинова, Неждановой, Вяльцевой, Сбруевой. Девчата умели танцевать. Серёжа всё просил поучить и его, но он был очень высокого роста, крепкого сложения, да ещё в военной форме и сапогах, и при всём при этом двигался неуклюже, а нам становилось смешно и весело. В дальнейшем, с нашей помощью и с его упорством, он кое-что освоил».
В декабре 1924 Серёгин С. М. командирован на учёбу слушателем 1-й военной школы лётчиков им, Мясникова в г. Севастополь. Здесь он повстречал свою будущую супругу Ольгу Александровну Чернякову. Аэродром и полигоны находились возле приморского посёлка Кача, и оттого школа чаще всего, даже в документах и приказах, называлась «качинской». Нине Максимовне запомнился его адрес: Севастополь, Кача, 1-я Лётная школа, ученику-лётчику Сергею Серёгину. Домой сообщал, что собирается жениться. По окончании учебы в июле 1926 г. назначен в 22-ю разведывательную эскадрилью 2-й авиабригады в г. Витебск Белорусского Военного Округа на должность младшего лётчика. Сюда приехала Ольга, получив развод со своим первым мужем моряком, и они зарегистрировали новый брак.
Когда Сергей, высокий, плотный, как глыба, белозубый и чернобровый гигант, в скрипящей ремнями лётной форме с одним кубиком в петлицах, приезжал в отпуск в родительский дом, казалось, что он вытеснял собой помещение. В дверной проём проходил только пригнувшись. Так, у него 187 был рост, а он иногда постукивал себя по груди и гордо громыхал: «90 килограммчиков!» Молоденькая очаровательная Ольга Александровна, которую он ласково звал Люсей, рядом с ним казалась миниатюрной. Сестры восхищались братом, но так же, как в детстве, добродушно подшучивали над ним и увлекали в свои игры.
Нина Максимовна: «Сергей, весельчак и хохотун, знал столько смешных историй и рассказывал их при любом удобном случае. Ехали как-то в трамвае, разговаривали, и тут незнакомая попутчица обратилась к нам:
— Я вот гадаю, — кто вы друг другу? Супруги? Не нахожу. Просто знакомые? Нет. Что-то в вас общее, одинаковое, близкое. Скорее всего, вы брат с сестрой! Верно?
Догадалась как-то. А мы и вправду были очень похожи».
Кроме службы и обычной жизни, продолжался закономерный для того времени рост его политического уровня, неотъемлемого от грядущих командирских званий. Так, с 1926 по 1928 год СМ. Серёгин — кандидат ВКП(б), а с 1928-го стал членом партии большевиков. В марте 1928 г. он уже старший лётчик 22-й разведывательной эскадрильи.
В июне 1928 г. Серёгин С. М. назначается инструктором в перебазировавшуюся из Серпухова в «Высшую школу воздушного боя». В июле 1928 г. он прибыл на новое место службы. Провинциальный степной город встретил восточным колоритом мечетей, неспешной поступью верблюдов, обилием православных храмов.
Штаб школы расположился в здании бывшего 2-го кадетского корпуса на бывшем бульваре Пушкина у реки Урал, В этом же корпусе находился личный состав учлётов (по-нынешнему курсантов) и часть семейных военных. Под столовую приспособили домовую кадетскую церковь бессребреников Космы и Дамиана. Несколько дико было обедать в присутствии святых, чьи лики безмолвно взирали с высоты стен на «пищеприёмную». По странной советской традиции, заложенной ещё в Серпухове, где школа занимала здание бывшего женского монастыря, городская власть Оренбурга, по мере вытеснения духовенства, предоставляла освободившиеся «площади» для всё большего числа прибывающих военных специалистов. Так, молодой семье Серёгиных дали временную комнатёнку в помещении бывшего Приюта Святой Ольги, на углу улицы 8 Марта (недавней Преображенской) и пер. Каретного.
До места службы Сергею совсем недалеко - через Архивный переулок, мимо «Золотого» Преображенского собора и гарнизонной гауптвахты, вдоль Елизаветинских ворот XVIII века и четырёхгранной колонны с золоченым шаром (памятника в честь освобождения города от воинского постоя) — прямо к штабу.
Жалованье и паёк Сергей получал солидное. Ольге Александровне, как и многим офицерским жёнам, не было особой необходимости работать. На рынке, куда она отправлялась как на службу, мясо от первого до третьего сорта оценивалось с 52 до 35 копеек за кило. Молоко — 35 коп. за четверть, масло топлёное - по 70 коп. за 400 граммов, а сливочное — 60 коп. Сыр, огурцы, лук, капуста, урюк, клубника, — буквально по 2-3 десятка копеек. Правда, свежая птица и рыба в привозе чаще всего отсутствовали, но их брали у частников прямо в форштадтских дворах. Густое топлёное масло в глиняных горшочках Сергей отправлял родным в Москву. Нина Максимовна Высоцкая до сих пор вспоминает удивительный вкус того масла.
Новости местной газеты «Смычка» твердили о перипетиях экспедиции Нобиле и ледокола «Красин». Штат школы особенно живо волновали сообщения о действиях итальянских, шведских и советских экипажей гидросамолётов, пробивавшихся сквозь непогоду к терпящей бедствие в арктических льдах плавучей базе.
Лётчик-инструктор Сергей Максимович Серёгин готовил к учебно-курсовым занятиям недавно поступившие на вооружение школы новые тяжёлые бомбардировщики типа «ТБ-1». Его коллеги осваивали самолёты-истребители «И-2» и «Р-1». Какое блаженство после работы на пыльных взлётно-посадочных полосах искупаться в Урале или в ближайшей от их «приюта» Торговой бане при здании бывшего Женского института, а то и в знаменитой бане с экзотическим названием «Гигиена» на Мало-Матросском переулке, рядом с Губернским судом. Сергей с юмором окрестил это моечное заведение «Гигиеной огненной». Люся со смехом докладывала о несносных шумоподобных радиопередачах Оренбургской широковещательной радиостанции типа: «Концерт нацменов», «Борьба с малярией», радиогазета «Учкун» на татарском языке, «Беседа о радиотехнике» и ежедневной часовой программе «Азбука Морзе». Не забавляли лишь истошные выступления Губсовета Союза Безбожников. Трансляций из Москвы оставалось совсем немного, в основном оперного содержания да новостей.
Раскалённый за день город открывал свои тенистые кинозалы. В «Аполло» шла драма в 7 частях «Зло мира». «Колосс» крутил «Подозрительный багаж». Но самым приятным в летнюю пору было посещение открытой кино-эстрады, бывшей уютной «Тиволи», на поздний девятичасовой сеанс картины под названием «Вор». В случае ненастной погоды показ из кино-эстрады переносился в помещение «Кино-Палас». По дороге домой, вдоль Горсоветской, которую всё ещё по старинке поминали улицей Стеньки Разина, а то и Эссенской, Люся, под впечатлением только что увиденной бытовой кинодрамы, рассказывала, как утром на базаре орудовали «возушники» — воры, специализировавшиеся на краже вещей с крестьянских подвод. Тащили, что ни попадя, даже сено. И как били их смертным боем гонявшие ямщину «сурьёзные мужики». Сергей шутил, что наблюдал всё это со своего самолёта, ведь иногда лётчикам доводилось «катать» в полётах над городом победителей очередного розыгрыша подписчиков местной газеты «Смычка», всего по 5 человек за день.
При желании по вечерам было куда податься. В летнем театре Г. С. П. С., «Тополях», давали весёлую комедию «Квадратура круга» В. Катаева. Эстрада рабочего сада горсовета профсоюзов сотрясалась от гастролёров—сатириков Братьев Астаховых. На худой конец, пересмотрев всё предыдущее, можно было пойти в Дом крестьянина на драму «Из-за сокровищ», ради того лишь, что перед кино выступали исполнители народных песенок Днепрова — Маша Красная и Ваня Зелёный, а после кино блистал «мировой» аттракцион китайской труппы Лю-Кум-Хая. Изредка заходили на танцы в летних садах и в приезжий цирк. Из недавних построек развлекательного толка много пересудов шло по поводу нового курзала на бульваре (кто помнит ресторан «Поплавок»?). Прежний курзал на «Беловке» или «Вокзал Белова», по свежим ещё воспоминаниям старожилов, представлял собой роскошное двухсветное здание, созданное специально для ресторана и кафе-шантана. Купцы гуляли в ресторане летом и зимой с так называемыми «арфистками», преимущественно французской и английской национальности, среди которых встречались итальянки и турчанки. В том же ресторане местная знаменитость - пьяный купец-пивовар Клюми обожал развлечься следующим образом: он любил мазать горчицей лица всем официантам, даря усиленные чаевые. То здание было разобрано в 1919 году.
С 25 июня Губосовиахим начал набор в военно-техническую школу воздушного флота. Центральная комиссия при школе ВВС РККА подбирала кадры авиаремонтников. В ходе «Недели обороны» на воскресенье 29 июля 1928 года назначили общегородскую Воздушно-химическую тревогу в инсценировке ячеек Осовиахима и воинских частей гарнизона. Само действо предполагалось развернуть в районе станции Оренбург, Виадука и Продпункта Ташкентской железной дороги.
По сценарию к 13-00 у вокзала собралось до 1 000 участников, а на них глазели тысяч 10 обывателей. Ровно в 16-00 с бухарской стороны послышался рёв моторов. Эскадрилья самолётов внезапным налётом на ж/д узел Оренбурга произвела условную бомбардировку взрывчатыми и отравляющими веществами путём сбрасывания аэробомб. Самолёты шли в атаку пелинговым строем и звеньями. Кроме взрывпакетов, для куража сбросили несколько арбузов. Они эффектно лопались на путях, оставляя ярко-красные следы и разбрызгивая осколки семечек. Почти одновременно с налётом включилась цепочка оповещения об опасности в виде паровозных гудков и звона колоколов на церквах. По воздушным целям оглушительно били холостыми зарядами орудия и пулемёты. Прицельное бомбометание не обошлось без досадного казуса. Натурально вспыхнул один из служебных сараев, и в дело вступили пожарники. Кроме этого, на Первомайской площади разгорелся запланированный ружейно-пулемётный бой между десантом «синих» и «красными». Умелая оборона сочеталась с одновременной очисткой и дегазацией местности. Одного из условно-пострадавших, здоровенного мужчину, шесть санитарочек в противогазах еле-еле волокли на носилках до развёрнутого полевого госпиталя. Неразберихи и недоразумений хватало. Резко изменились цены на рынке, так как некоторых из непосвященных торговцев произведённый шум заставил развернуть оглобли вспять, а осведомлённые пользовались редким случаем отсутствия конкурентов. Ольга Александровна с подругами из женсовета наблюдала всю картину событий с виадука, а Сергей проносился по небу в звене бомбардировщиков.
Квартирный вопрос в городе пребывал в кризисном состоянии. Жильё сдавалось с оплатой за полгода или год вперёд. Под жильё приспосабливались бывшие Покровский и Вознесенский корпуса в торговых рядах на главной рыночной площади. Устраивались квартиры и в пустующих складах Баширова на ул. Володарского. Семья Серёгиных по КЭЧевской линии перебралась из очень уж тесной клетушки Ольгиного приюта в такую же коммунальную систему, но с более просторной комнатой в двухэтажный дом по бывшей улице Красноармейской, 50. Старожилы, отчасти курсистки мадам Жанколя, всё ещё ютившиеся в этом здании, звали улицу Неплюевской, по имени основателя города и края. Эта улица была неразрывно связана с историей их родного Николаевского «института благородных девиц». Произошло это осенью, когда у Сергея Максимовича прибавилось хлопот в связи с набором оренбургским Губосовиахимом будущих авиаторов — молодёжи с 18 до 25 лет, «имеющих 7-летнее образование и владеющих каким-либо ремеслом», в военно-теоретическую школу лётчиков. К тому же приказом РВС СССР № 280 от 1 октября 1928 г. в Оренбург начала перебазироваться Ленинградская высшая школа лётчиков-наблюдателей. В связи с этим ближайшее к месту дислокации школы штурманов (в бывшей Духовной Семинарии) жильё предоставлялось специа-листам-лётнабам.
Вскоре объединенной Оренбургской школе присваивается наименование: «Третья военная школа лётчиков и лётчиков-наблюдателей имени К. Е. Ворошилова». Образовался мощный учебный комбинат, готовивший кадры для ВВС. В короткие сроки в школе создаётся четыре специализированных бригады (отдела). Первая бригада, созданная на базе школы воздушного боя, готовила лётчиков-истребителей; вторая — на базе лётнабов предназначалась для подготовки штурманов; третья и четвёртая, сформированные заново, выпускали стрелков-бомбардиров и техников по вооружению. Параллельно школа обучала кадры авиамехаников и мотористов.
Для размещения отделов, служб и личного состава школе предоставили самые крупные здания города: оба кадетских корпуса и духовную семинарию. Поскольку казарм всё ещё не было, общежитие слушателей отдела лётчиков заняло ещё одно здание на Советской улице, там, где находилось Управление оренбургской железной дорогой. Постоянный состав с семьями селился в жилых авиагородках: во 2-м кадетском корпусе (на Беловке) -1-й авиагородок, в бывшем неплюевском кадетском корпусе( теперь там 3-й корпус медакадемии) — 11-й авиагородок и на территории бывшего женского монастыря — 51-й авиагородок.
Однако квартир всё равно недоставало. В 1929 году часть военнослужащих объединилась в жилищно-кооперативное товарищество. В 1930 г. они получили около 80-ти квартир в трёх корпусах на углу ул. Кооперативная (ныне Кирова) и 9 Января -в 14-м авиагородке. В 1931 году рядом с учебным корпусом 2-го отдела (лётнабов) на пустыре, где ещё возвышался вал Успенского бастиона Оренбургской крепости, вырос 5-этажный корпус «А» 13-го авиагородка, именно его позже, после испанских событий, будут именовать «Мадридом».
В окрестностях Оренбурга строились аэродромы. Основной — центральный аэродром сооружался у северной окраины города. На нём расположилась авиаэскадрилья 2-го отдела лётнабов. Для практического бомбометания, воздушных стрельб оборудовали южнее города большой полигон, позже перенесённый на восток от центрального аэродрома. В целях экономии в учебном бомбометании чаще применялись отлитые цементные бомбы-муляжи с настоящими стабилизаторами. Они не всегда разрушались после падения и их использовали повторно. В Оренбурге время от времени эти «авиабомбы» всё ещё попадаются при земляных работах.
Аэродромные сооружения находились в районе посёлка Меновой Двор, на 19-м и 20-м разъездах Оренбургской железной дороги и около села Благословенка. Добираться до лётных полей приходилось на автомобилях, мотоциклах, а то и на гужевом транспорте. Поскольку в том же здании кадетского корпуса размещался ещё и эскадрон связи Кавалерийской дивизии № 4, проблем с лошадиными силами не было. Но уже в устоявшемся режиме лётчиков возили вместительные 25-местные автобусы на базе шасси «ЗИС».
Нина Максимовна: «По делам служебным Сергей приезжал иногда в Москву со своими новыми друзьями-сослуживцами. Все приходили к нам домой на Мещанскую. Костя Смирнов ухаживал за Раечкой. Волков Гриша называл меня «полунемочкой». Видимо, за мою склонность к порядку во всём, особенно если это касалось каких-либо небрежно оставленных вещей и бумаг. Вошло в шутливую поговорку понятие: «Нина убрала»... — что служило потом поводом к утомительным поискам аккуратно сложенных и пристроенных мною с глаз долой предметов их беспорядочности».
В краткий отпуск домой Сергей приехал в громадном кожаном на меху пальто. Лицо его украшала окладистая тёмная борода. По его же словам, он стал «похож на сарт», то есть на восточного, южного человека. В квартире на 1-й Мещанской, как всегда, пришлось прикреплять дверные занавеси повыше, — Сергей при высоком росте постоянно задевал их своей красивой тёмно-шатеновой шевелюрой. Сестрам не очень-то приглянулась борода, и они её в знак протеста решили подстричь, когда брат задремал на диване. Пришлось бороду сильно укоротить, подравнивая. Сергей смеялся пуще всех и уверял, что будет теперь мёрзнуть в самолёте, как «полураздетый».
Вся семья по праву гордилась Сергеем и освоенной им профессией. Мама крестилась в волнении за сына, когда он ярко, без приукрашивания рассказывал им невыдуманные случаи из жизни лётчиков. Особенно восторженно истории старшего брата о полётах над оренбургскими степями слушал 13-летний Володя. А сестры, те просто обмирали от страха, живо представляя все перипетии лётной службы.
Тепло и уют родного дома заслоняли на время заботы молодого отпускника. Но с большой тревогой возвращался Сергей в Оренбург. Одолевали печальные мысли о сестрёнке Рае, круглолицей, пухленькой, улыбчивой девушке с грустными, как у мамы, глазами. Она тяжело заболела. У неё признали туберкулёз... Он возник вследствие осложнения после перенесённого тяжёлого гриппа и воспаления лёгких. Люся, на обратном пути, пытаясь как-то помочь, вспомнила о том, что в Оренбурге целых два туберкулёзных диспансера и несколько окружных кумысолечебниц. Договорились, что летом пригласят Раечку приехать в Оренбург, чтобы поправить здоровье.
Небольшой степной городок обширной Средне-Волжской области, бывшая крепость на краю Империи, а теперь окружной центр, всё ещё имел до 30 церквей, 12 мечетей и до десятка национальных молитвенных домов. Но большинство из уцелевших в революции и гражданской войне архитектурных памятников, культовых сооружений было уже обречено очередными статьями 39, 40 и 42 Постановления ВЦИК и СНК РСФСР от 8 апреля 1929 года. Незадолго до этого Оренбург посетил народный комиссар просвещения А. В. Луначарский. 18 марта 1929 года он пламенно выступал перед курсантами и преподавателями лётной школы, посещал удивительные по красоте храмы, восхищался постройками старинного Менового Двора, что недалеко от аэродрома. Но «Его ВысокоПросвященство» ни словом не обмолвилось, что смертоносные Серп и Молот уже занесены над божественными произведениями ума и рук человеческих и лишь немногие колосья нескошенных церквей уцелеют в грядущей лютой жатве.
А на периферии, как известно, подобная «уборка» завсегда велась с перевыполнениями. Ещё осенью прошлого года начали рыть котлован под электростанцию на горе Маяк, где располагался прежде Богодуховской мужской монастырь. Некоторое время спустя Сергей Максимович с огорчением будет наблюдать, как напротив 1-го учебного корпуса на ул. Советской день за днём станут разбирать немецкую лютеранскую кирху. Вряд ли кто из недоумков, отдававших и исполнявших приказ, помнил, что в эту евангелическую церковь ходил лютеранин по вероисповеданию Владимир Иванович Даль со своим дружным семейством — да не он один, а целые поколения оренбуржцев — за полтора века до этого варварства. Органные медные трубы кирхи приспособили потом большевики... в канализации, на зависть ассенизаторам всех стран.
Лётчики всегда ближе к небу, а значит, и к Богу. Но, будучи членом ВКП (б), Сергей таил в себе чувства верующего человека, воспринятые от отца с матерью ещё в детстве. Иначе в то время было невозможно. Лишь когда приезжали погостить Рая или мама, пользуясь случаем, он находил время, чтобы показать им то, что пока не было тронуто. Матушке, Евдокии Андреевне, особенно нравилось ходить в величественный Оренбургский Казанско-Богородский кафедральный собор, который, подлинно, был украшением не только города, но и страны. Он заслуженно числился третьим по красоте в России, после Исаакиевского собора и Храма Христа Спасителя.
Нина Максимовна вспоминает о своих детских впечатлениях: «На подъезде к Москве, прежде всего, в глаза бросалось золотое сиянье купола Храма Христа Спасителя, он светился как второе солнце. Мы хорошо знали эту церковь, ходили туда на церковные службы. Я хорошо помню, как всё внутри сверкало позолотой, на стенах картины на библейские темы. Я родилась 23 марта 1912 года (по старому стилю, о чём была сделана соответствующая метрическая запись) в Москве, меня крестили в церкви Всех Святых, что возле теперешней станции метро «Сокол». Моими крёстными восприемниками стали: Иван Родионович Калинин (петербуржец) и Наталья Андреевна Туманова из Подмосковья. Вообще в ту пору было принято принимать на себя звание крёстных родителей, а поскольку детей рождалось множество, то и крестников у взрослых россиян имелось немало. Например, у нашей мамы, Серёгиной Евдокии Андреевны (в девичестве Синотовой), было человек 20 крестников.
Нельзя сказать, что наши родители воспитывали нас в глубоко религиозном духе, но ходить в церковь и знать некоторые молитвы — было нашим долгом. Серёжа и Надежда учились ещё в то время, когда в школах преподавался Закон Божий. Мы же с Раисой начинали учебу уже при советской власти, на нашу долю выпало другое».
Евдокия Андреевна молила Бога о здравии детей, и особенно о болящей дочери Раисе. А как часто она говаривала, с грустью глядя на пролетавший в московском небе аэроплан: «Самолётик, пошли моему сыночку Серёженьке привет!»
«Степной Маяк» и «Красная Поляна» у станции Ново-Сергиевской. Но она хотела быть поблизости, а не замыкаться в лечебнице и лишь короткий срок провела по курсовке в ближайшей к городу Джанетовке. Хорошее питание, кумыс и степной воздух оказали своё благотворное действие, и Рая, заметно поправившись, вернулась в Оренбург, где проводила время рядом с братом и невесткой. Кумыс для неё покупали на базаре, да несколько дней в неделю Рая посещала амбулаторный ночной санаторий для больных туберкулёзом. Её любимым лакомством стали сочные бахчевые. Арбузы на рынке находились в большом привозе - от 3-х до 50-ти копеек за штуку, на выбор.
В часы досуга, а его не было чаще всего у Сергея, ходили на спектакли Московской свободной оперы, гастролировавшей в городе. «Борис Годунов» и «Хованщина» Мусоргского, «Кармен» Визе как бы приблизили их к милой сердцу далёкой столице.
Инструктор 1-го разряда Серёгин СМ. в это время участвовал в напряжённой работе по 55-му выпуску курсантов 3-й Военной школы лётчиков и лётчиков-наблюдателей, а их, оперившихся молодых лейтенантов, всего по школе набиралось более 90 человек. Страна усиленно готовилась к войне. С кем? - звучал невольно для каждого, а особенно для военного, внутренний вопрос. Складывалось такое впечатление, что с каждым, если не со всеми. Как мудро провозглашал один из ораторов того времени на политзанятиях в доме Красной Армии, «важнейшей областью работы для военных становится... изучение армий будущих наших врагов». На улицах города можно было увидеть много военных в различной форме, иногда даже встретить красноармейцев в будёновках, которые, по воспоминаниям Нины Максимовны, негласно называли «советскими репками».
Действительно, внушал опасения рост количества морских и сухопутных самолётов по сравнению с пресловутым 1913 годом: в Финляндии — до 80, в Польше — до 292, в Англии — со 102 до 850, во Франции — со 138 до 1 650, в Японии — с 9 до 500. Данные по «дружественной Германии» дипломатично не приводились... Но достаточно сравнить, что только за первые две пятилетки для парка советских ВВС было произведено 24 708 боевых самолётов!.. Сталинская индустриализация ради грядущей «мировой революции», читай — войны, набирала обороты. Преступная коллективизация также лила воду, точнее кровь, на эту страшную мельницу по обеспечению производства всё большего количества вооружения. Сталина интересовало лишь наращивание военной мощи в расчёте на опережение возможностей любых других стран, невзирая ни на какие жертвы. Началась чистка в партии. С сентября 1928 г. уже был изменён порядок приёма в военные школы — с 17 лет, вместо прежних 18-ти. Лозунг — «Молодёжь, в школы Красного воздушного флота!» — появился в местной печати той же осенью 1928 года. В гражданских школах ввели военное обучение.
Продолжалось искоренение религиозного духовного уклада жизни. Городские власти делали это, опираясь вроде бы, на «голос народа». Десятки активистов-безбожников собирали тысячи «голосов» на промасленных и грязных подписных листах с требованиями о закрытии церквей и прекращении колокольного звона. Газета «Смычка», а позднее «Оренбургская коммуна» пестрели такими шедеврами: «В воздухе болтается металл — это эмблемы религиозного поповского дурмана на церквах — кресты!»; «Не может быть слияния заводских гудков, зовущих к социалистическому труду, и звона колоколов, зовущих к старому тёмному прошлому!»; «Категорически настаиваем на передаче меди от колоколов на посевные трактора!»; «Титанический поезд социалистического хозяйства СССР больше чем наполовину прошёл стрелку по рельсам непрерывки!»... Эта дичайшая «непрерывка» привела к тому, что с Казанско-Богородского собора 26 февраля 1930 года начали сбрасывать колокола. Всего 1 800 пудов колокольного металла пошло на индустриализацию. Среди тех, кто заполнял приговорные подписные листы, оказались и курсанты военной школы.
— Ташкент, прибыл первый пассажирский самолёт.
Гражданские, а особенно военные лётчики, пролетая над Оренбургом, всегда невольно любовались блеском куполов и стройностью минаретов. Парящая выше всех над городом пятиярусная колокольня Успенского женского монастыря, под тёмно-синим куполом с серебристыми звёздочками, всё ещё тянулась к небу, отбивая последние мгновения своего существования гармоничным звоном старинных башенных часов. Поодаль от неё вращались крылья ветряных мельниц, похожие с высоты на огромные пропеллеры невиданного летательного аппарата, пытающегося подняться над степью и взмыть в небо.
Ещё в бытность Губисполкома фракция ВКП(б) приняла решение о закрытии Успенского женского монастыря и передаче его под школу «Воздухобоя» (9.06.1928). ВЦИК утвердил. Комиссия приняла церковное имущество. Ко времени, о котором идёт речь, стараниями комиссаров в 2-этажном здании главного храма Верхняя церковь пребывала в запустении, а в Средней хранилась пшеница и всякий хлам. Только старый седой иеромонах Виталий ежедневно подымался на колокольню и ухаживал за звучавшими пока над этим разорением монастырскими часобоями. Башенные часы были созданы его радением 12 сентября 1906 года, и всякий раз на втором ярусе колокольни над «святыми воротами» он останавливался в устроенной небольшой церковке во имя Иверской иконы Богоматери, чтобы помолиться. Часть монахинь после закрытия монастыря всё ещё продолжала жить в сторожке и разных службах. Но поскольку церковь входила в черту расположения номерной военной школы, её временно переоборудовали под клуб. В конце 1930 года часовой механизм с колокольни Успенского женского монастыря демонтировали, отвезли в цех точных приборов авиаремонтных мастерских, тут их промыли, почистили, смазали и отправили в г. Самару, где наши башенные часы до сих пор отзванивают время на здании окружного Дома офицеров.
По мнению властей, «Церковное здание бывшего Успенского монастыря находится в расположении войсковой части, вследствие чего нарушается общий распорядок для военнослужащих и затрудняется соблюдение военной тайны».
По мере выселения и уничтожения монашек освобождалась столь необходимая жилплощадь. Это место на КЭЧевском языке стало носить название 51-го военного авиагородка. Именно здесь началось расселение семей лётчиков, в основном сгруппированных по принадлежности к специальным бригадам 3-й военной школы лётчиков и лётнабов им. К. Е. Ворошилова.
монашеских корпусов. Этот дом сейчас значится по адресу: ул. Аксакова, 16. Правда, оставался общий длинный коридор, одна на всех кухня, но потолки невероятной высоты, много света, посадки белой монастырской сирени за окнами. К тому же от их жилого 51-го авиагородка ближе всего к полигонам учебного бомбометания и к авиаремонтным мастерским.
Выписка из архива ЦГАСА, по личному делу С. М. Серёгина на 1 декабря 1930 года.
Графа: Особые приметы: ... летал на самолётах Авро 504К, ДН9/Пума/, Р1/Либерти/, Юнкере 21, Фоккер С4.
Сергей владел не только военным ремеслом — умел и мебель перетягивать, и плотничать, и книги переплетать, в общем, слыл мастером на все руки, оттого в доме всё ладилось и на новом месте. Ольга Александровна — полная ему противоположность. Рассеянная милая жена офицера всегда просила у соседок по коммуналке то спички, то ещё что-нибудь. Сергей часто подшучивал над этой её привычкой, но однажды разгневался всерьёз:
— Как это так, жена командира, а даже спичек не имеет!?
церковная библиотека, и любимым занятием Люси стало посещение богатого книгохранилища.
Рая умерла 12 января 1931 года в Москве. На похороны собралась вся семья. Неутешно переживали смерть дочери Евдокия Андреевна, Максим Иванович, сестры и братья. Пытаясь как-то забыться в своём горе, матушка сама в первый и последний раз поехала к сыну и снохе в Оренбург зимой 1931 года. Она только и успела сходить несколько раз в Казанско-Богородский кафедральный собор, ещё действовавший тогда в Оренбурге, чтобы помолиться за упокой души любимой Раечки да свечку поставить, но вскоре слегла от тяжёлой болезни. Сергей и Ольга ухаживали за ней, покупали целебный кумыс, и она понемногу вроде поправилась.
Между тем служебный рост Сергея Максимовича, к великой радости мамы и жёны, продолжался. С февраля 1931 по март 1932. он в должности командира отряда.
№ 29/7 г. Самара
«На основании приказа РВС СССР по личному составу армии 1 930 года 735(223) на служебную категорию К-7 инструктор 1-го разряда Серёгин СМ. назначается исполняющим обязанности командира отряда эскадрильи школы им. Ворошилова»
Мама вернулась в Москву после сороковин Раи, как раз на Пасху, к 6 апреля — дню рождения Нины. На фоне пережитого нервного срыва она заболела менингитом, а 2 мая 1931 года, на 43-м году жизни, её не стало. Похоронили матушку на Пятницком кладбище. Сергей на похоронах мамы не был. Служба...
27 мая 1931 г. постановлением Малого президиума Оренбургского Городского Совета (протокол № 28, параграф 21) Казанско-Богородский кафедральный собор закрыли для верующих, с перспективной резолюцией «использовать здание для культурных целей и для более целесообразного использования»... Для Сергея этот храм оставался одним из светлых воспоминаний о матери. Она более всего любила посещать его во время совсем ещё недавнего непродолжительного приезда.
На виду у всего города собор начал «таять». Он оценивался теперь лишь как источник стройматериалов. Вслед за колоколами пошло в ход кровельное железо, дерево куполов, облицовочная плитка, - всё, что можно было отодрать. После того как взорвали Храм Христа Спасителя в Москве, Оренбургский собор стал на некоторое время вторым по величию среди российских соборов. Ненадолго. Всего на полгода...
Для Сергея дорога к штабу и учебным корпусам от их жилого 51-го авиагородка теперь шла мимо действовавшей ещё Кладбищенской во имя Смоленской Богородицы церкви, которую в народе величали Еникуцевской, когда рядом, а когда напрямик через старое оренбургское кладбище, а затем городской ипподром на углу Туркестанской и Красной улиц. Невольно читались надписи надгробий. В небольшом участке лютеранских захоронений Сергей случайно натолкнулся на необычную могилу с русской, в отличие от других, надписью на чугунной плите:
«Жниво Господне готово, ему же созрети в день жатвы» «Двадцатичетырёхлетняя мать с годовалым сыночком своим»
Ни имени, ни дат. По соседним памятникам можно было лишь предположить, что ей около 100 лет. Конечно же, Сергей не мог знать, что именно здесь покоился прах Юлии Егоровны Даль (урождённой Андре) и их с мужем любимого сына Святослава. Почему-то Владимир Иванович Даль не хотел выставлять её имени. «Чтобы не ругались над прахом», — говаривал он. «Я и дети - найдём её, а больше никому не надо». Разумеется, не мог тогда и предполагать Сергей, что у него будет когда-то такой племянник - Владимир Высоцкий Владимира Ивановича Даля.
Начавшееся осквернение старого оренбургского кладбища воинствующими безбожниками не позволяло надеяться на то, что оно уцелеет. Уже второй год на краю огромной площади конно-сенного рынка при соприкосновении её с улицей Красной, на территории могилок, прямо рядом с церковью, выворачивая склепы, строили новый корпус Оренбургского военкомата. Ничтоже сумняшеся, из добытых тут же надгробных плит выложили стены стрелкового тира при военном комиссариате... Ещё одним из многочисленных фактов глумления над оренбургскими святынями стало то, что в бывшей Троицкой церкви на улице Кобозева расположились авиамастерские. Невольно выходило так, что у лётчиков служба постоянно соприкасалась с чем-то религиозным. А Вознесенская церковь на Гостином Дворе стала антирелигиозным музеем.
19 мая 1932 года весь город проснулся ровно в 4 утра. Сапёрный эскадрон под командованием некоего тов. Грибкова произвёл первый взрыв Оренбургского Казанско-Богородского собора
Несмотря на то, что Сергей носил по-прежнему 2 узких шеврона на рукаве и по 3 квадрата, или иначе — «кубаря», в петлицах, то есть оставался в звании старшего лейтенанта, его послужной список прибавлял в весе.
Приказом РВС СССР по личному составу армии № 0321 от 9 июня 1932 г., г. Москва:
«Исполняющий должность командира отряда 3-ей ВШЛ и ЛН им. К. Е. Ворошилова Серёгин С. М. утверждается в занимаемой должности».
Далее шла личная подпись зам. Наркомвоенмора и Пред. РВС СССР Тухачевского Михаила Николаевича.
Казанско-Богородский собор, г. Оренбург
Своим опытом Сергей Максимович делился не только в учебном процессе, но и со страниц школьной многотиражки «Контакт». Вместе с ним публиковали статьи по наземной и лётной подготовке его ближайшие друзья и коллеги, командиры, В. Трубников и Григорий Волков. В двух книгах по истории Оренбургского военного авиационного училища лётчиков их фамилии рядом - в первом выпуске 1958 года на стр. 34, а в третьем издании 1971 года - на стр. 37: «На страницах газеты «Контакт» со статьями выступали: старший инженер школы тов. Вегенер, инженер тов. Петрук, преподаватель теории полётов т. Ломанов, командиры авиаэскадрилий тт. Бачаев, Серёгин, Трубников и др.». В изданиях 1964 и 1976 гг. этого текста уже нет.
Они и жили в одном авиагородке и досуг проводили вместе. Нине Максимовне Высоцкой запомнился рассказ Ольги Александровны о том, как однажды С. Серёгин, Г. Волков и В. Трубников с жёнами после танцевального вечера возвращались домой и проходили мимо похоронной конторы возле Кладбищенской церкви Смоленской Богородицы. За оградой у стены стояли свежеизготовленные гробы. Приятелей это вдруг до того развеселило, что они, неожиданно для своих спутниц, начали те гробы... примерять на себя. При этом они корчили смешные рожи и хохотали до изнеможения. А страна, кроме шуток, натурально одевала в сосновые сарафаны своё голодающее и бесправное население...
Впрочем, они все ходили под Богом, и на новом русском кладбище «в конце Челябинской улицы» постоянно появлялись захоронения инструкторов-лётчиков и учлётов. Надгробия заметно отличались от других застывшими лопастями пропеллеров. Такая традиция существовала у лётчиков всей страны. По воспоминаниям служащей авиаремонтных мастерских Надежды Александровны Клеменовой, в их цех точных приборов, что размещался на «спецтерритории» в конце Кооперативной улицы (ныне ул. Кирова) часто поступали приборные доски с разбившихся самолётов. Они были залиты кровью и полуразрушены, но подлежали чистке, ремонту, наладке и возвращению в строй, в отличие от пилотов тех машин.
И снова из Москвы пришло печальное известие: 4 мая 1934 года на 56-м году жизни скончался отец, Максим Иванович Серёгин. Семья Серёгиных осиротела. На похороны собрались Надежда, Нина, Володя да из родни кто-то. Сергей на похоронах не был, лежал в госпитале, прислал лишь телеграмму.
В период с 1933 по 1934 годы, выполняя специальное задание командования, личный состав школы произвёл два дополнительных выпуска девушек-пилотов, принятых по комсомольскому спецнабору в 1931 и 1932 годах. Среди выпускниц, в подготовке которых непосредственно участвовал Серёгин С. М., находилась воспитанница Воронежского аэроклуба Екатерина Ивановна Зеленко. Та самая первая и единственная женщина в истории мировой авиации, совершившая воздушный таран.
Это случится 12 сентября 1941 года над селом Глинское Сумской области. Командир звена старший лейтенант Екатерина Зеленко из 135-го ближнебомбардировочного авиационного полка своим Су-2 таранила в воздухе немецкий Me-109, сбила его ударом винта по хвосту, но при попытке посадить свой самолёт была подбита другим «мессершмиттом». Как известно, бомбардировщик Су-2, запущенный в массовое производство в надежде на ведение наступательной войны, тщательно планировавшейся по кодовой операции «Гроза», для нападения на Румынию, Германию и т. д., никак не вписывался в оборонительную кампанию 1941 года после обреченно-упреждающего удара Гитлера. Оттого-то на любимом Сталину бомбардировщике Су-2 или «Иванове», как его ещё называл маниакальный «отец всех героев», лётчикам приходилось проявлять самоубийственный героизм. Кстати, Екатерина Ивановна Зеленко сбила со своим экипажем в том бою против 7 вражеских истребителей ещё один «мессер». За свой исключительный по мужеству подвиг она была посмертно награждена всего лишь орденом Ленина. А штурман самолёта лейтенант Н. С. Павлык, успешно выпрыгнув из горевшей машины с парашютом и спустя несколько дней самостоятельно добравшись до своей части, попал, как водится, под проверку полковой контрразведки, и дальнейшая судьба штурмана неизвестна.
О трогательно-лицемерном отношении «великого конструктора» и «главного технолога» всех наших бед говорит его спич, произнесённый 20 января 1938 года на приёме в Кремле в честь депутатов 1-й сессии Верховного Совета:
—... Должен признаться, что я люблю лётчиков. Если я узнаю, что какого-нибудь лётчика обижают, у меня прямо сердце болит. За лётчиков мы должны стоять горой.
Может, поэтому за отказ «любимого» Валерия Чкалова от предложенного Сталиным поста шефа НКВД знаменитый лётчик вскоре погиб при весьма туманных обстоятельствах, предшествовавших его последнему полёту. Всех остальных лётчиков Сталин любил меньше или вообще не любил...
Уж кто действительно восхищался лётчиками и спустя многие годы воспевал их профессию, так это человек, который родится через пять дней после именитой речи вождя, — Владимир Высоцкий. Племянник Сергея Максимовича авторитет дяди Серёжи ценил очень высоко. Наверняка не случайно он дал его имя одному из героев «Песни лётчика». Чтобы «таким, как при жизни... с Серёжей», не расставаться со своим родным дядей хотя бы в песне. Он сам часто повторял в концертных выступлениях: «... Я написал много песен о лётчиках и моряках...»; «... Все они были в прошлом лётчиками...»; «... Я больше всего ценю аудиторию студенческую, морскую или лётчицкую...».
Интересно, что в ранних набросках к «Песне лётчика», завершенной 24 февраля 1968 года, в варианте начальной строки «Их восемь — нас двое» есть и такие строчки:
Слышишь, не падай, тяни что есть сил!
Но задымил мой второй, задымил...
Прыгай скорей, Володя!
Очевидно, отнюдь не рифмы ради он реально представлял и себя в боевой связке со своим ведомым, с Серёжей.
... Взлетят наши души, как два самолёта, —
На тот период времени его дяди, Сергея Максимовича, уже четыре года как не будет в живых...
К 1935 году в приказах по 3-й школе лётчиков и лётнабов стали мелькать совершенно секретные и не свойственные лётной профессии распоряжения вроде этого:
«Ввиду того, что в Оренбург прибывает большая партия граждан, высланных из города Ленинграда, из бывшей аристократии, царских сановников, крупных капиталистов и помещиков и др., и некоторые из них уже пытались устроиться на ту или иную работу у наев школе, ПРИКАЗЫВАЮ:
1. Начальникам отделов и командирам и комиссарам частей и должностным лицам, работающим в штабах, быть особо бдительными сейчас и классово чуткими не только в отношении порученной им работы, но и в отношении возможного общения с этими прибывающими гражданами во внеслужебное время.
3. Исключить всякую возможность появления этих лиц в авиагородке и общения с ними военнослужащих школы и членов их семей.
Врид. Нач. школы Орадовский
Врид. Военкома школы Субботин
Врид. Нач. штаба Нечаев
Липецка, а с декабря 1935-го служит инструктором-лётчиком в Штабе ВВС РККА под началом командующего РВС РККА, члена РВС СССР, а затем и Военного Совета Наркомата обороны Якова Ивановича Алксниса. К тому времени по приказу НКО № 0035 от 13.01.1936 Серёгину СМ. присвоено звание капитана и в петлице появляется одна шпала, а на рукаве кителя 1 широкий шеврон. Алкснис лично награждал Серёгина именными часами. А ещё Сергей на праздничном банкете по этому случаю осмелился танцевать с женой Алксниса.
Нина Максимовна: «Ещё об одном важном эпизоде из жизни брата Сергея хочу рассказать. Возможно, это даст повод отыскать неизвестную линию кровного родства. Дело в том, что у Сергея в тот период была случайная связь с женщиной польского происхождения Зинаидой Стефановной Скоробанской. У Зинаиды и Сергея в 1937 году родилась дочь, которую назвали Адой. В то же время или чуть позже она вышла замуж за военного. Её муж занимал важный пост, работал в Кремле отоларингологом. Естественно, отчество у Ады стало не Сергеевна, а совсем другое. Муж, очевидно, знал об отце своей неродной дочери и всячески старался изолировать её от общения с Сергеем. Тем не менее, Сергею удалось лишь однажды в жизни увидеть дочь, но уже после тюрьмы, перед самой войной. Он мне говорил, что она очень похожа на него. Потом выяснилось, что муж Зинаиды Стефановны, по мере взросления Адочки, прибегал даже к такому способу, как зачеркивание номеров школ в документах, с тем чтобы Сергей не смог узнать, где она учится, и, естественно, встретиться с ней. Так или иначе, я думаю, живёт сейчас женщина по имени Ада, которая не больше, не меньше, а моя племянница по брату и, соответственно, близкая двоюродная сестра моего сына Володи, как, допустим, его сестра Ирэна. Хорошо бы отыскать её или их родственников, что уж теперь скрывать-то».
Вернёмся к московскому периоду жизни Сергея Максимовича. Вовсе не служебный рост украшал его жизнь, а нормальная человеческая возможность обосноваться в Москве, поближе к родным. Однако в штабе становилось что-то не очень уютно, просто опасно от политических интриг и заговоров, и Серёгин СМ. добивается отправки в Киевский Военный Округ на должность командира 29-й скоростной бомбардировочной эскадрильи 87-й авиабригады в г. Овруч на Западной Украине.
Выписка из приказа НКО СССР № 0150 от 15 февраля 1937 г.:
«Слушатели, окончившие в 1936 году Высшую лётно-тактическую школу ВВС РККА, НАЗНАЧАЮТСЯ:
эскадрильи».
А служба продолжалась, как говаривали тогда, в ратном труде. Приказом НКО № 15596 от 31.03.1937 Сергею Максимовичу присвоили очередное звание майора и это уже две «шпалы» в петлицах. Какое-то время у него всё шло исключительно хорошо, но во время одного из учебных бомбометаний, произведённых его эскадрильей, часть бомб, брошенных вдоль реки, не разорвалась, не была своевременно найдена и обезврежена. Дети, отыскав эти смертельные «игрушки», проявили губительное для них любопытство к найденным бомбам. Результатом роковой случайности стали человеческие жертвы.
ПРИКАЗ
Военно-Воздушным силам РККА № 0161
«О мерах безопасности населения при учебных бомбёжках»
30 июля с. г. во время учебного бомбометания на Овручском полигоне лейтенантами Невымако и Швановым 87 СББ, которой командует полковник Ощурков, было сброшено 6 практических бомб на расстоянии 5 км от полигона. Бомбы были сброшены непроизвольно, вследствие небрежного обращения с предохранителями. Одну из неразорвавшихся бомб нашли дети, в результате чего трое из них оказались убитыми и шесть ранеными. Виновные арестованы, дело передано прокурору.
СВОДКА
О чрезвычайных происшествиях в частях, поднадзорных военной прокуратуре КВО по состоянию на 3 декабря 1937 г. 19 ноября 1937 г. 87 АБ.
Во время лётно-тактического учения 31 мая с. г. лейтенантом 29 АЭ Остапченко с самолёта СБ №406 были сброшены две авиабомбы не на территории полигона, а в районе д. Подрудье. О сброшенных бомбах было доложено командиру 29 АЭ.
После этого имелись ещё 4 досадные аварии с потерей материальной части эскадрильи, хотя среди вверенного ему личного состава никто не погиб.
Долгожданная весточка пришла из Москвы. Новости были такие: сестра Нина год назад вышла замуж за связиста, друга брата Володи, Семёна Владимировича Высоцкого. Молодая семья Высоцких уехала в Новосибирск, но работы для Нины там не нашлось, и она вернулась в столицу. А 25 января 1938 года у неё родился сын Володя. Сергей с Люсей поздравили её телеграммой. Теперь у «дяди Серёжи» стало на одного племянника больше!
Сталин на самом деле панически боялся не только самолётов, но и тех, кто ими управлял. Особенно после того, как 27 июня 1937 года один из них, лётчик-истребитель Олег Капитонов, на самолёте И-15, низко пролетев над сталинской дачей (полёты над которой были строжайше запрещены в радиусе около 10 км), врезался в лес в двухстах метрах от внешней ограды сталинской резиденции. В планшете пилота, извлеченного из-под обломков, обнаружили схему местности с отмеченным дачным комплексом. Арестовали чуть ли не весь полк, в котором служил Капитонов. Следствие выяснило заговор с целью убийства вождя. Начался небывалый погром 1937-38 гг. в армии, госбезопасности и партии. Открылось ужасающее «дело маршалов». В дележе власти заговор Тухачевского выглядел наиболее опасным и подготовленным. В его начальном периоде авиация (именно авиация) должна была бомбить правительственные здания в Кремле «до полного разрушения»...
Яков Иванович Алкснис, уже к тому времени зам. наркома обороны по авиации, будет арестован, снят со всех постов, лишен всех наград и после пыток расстрелян 29 июля 1938 года. Тухачевского уничтожили ещё раньше — 11 июня 1937 года.
арестовали С. М. Серёгина.
Управление ВВС Киевского Военного округа.
19 марта 1938 г.
Начальнику 4 отдела Управления по Командному и начальствующему составу РККА.
1. Командир 29 СБЭ 87 АБ Серёгин Сергей Максимович 5 марта 1938 г.
Начальник ОКНС ВВС КВО.
Он стал первым в этом одном из обыденных, увы, списков НКВД... Безо всяких объяснений его жестоко пытали на допросах, выбивали сведения, порочащие наркома обороны С. К. Тимошенко и других военачальников, припоминали ему Алксниса и Тухачевского, ломали о него стулья, прижигали калёными прутьями, повредили Сергею ноги. Ещё страшнее этих пыток было сознание того, что он мгновенно лишился какой бы то ни было моральной поддержки самого близкого человека — жены. Люся сразу же от него отказалась, открестилась, развелась и в панике уехала, а затем быстренько вышла замуж за военного моряка, сменив и фамилию. О произошедшем с Сергеем несчастии она сообщила в письме Нине Максимовне.
Непостижимо как, но пришло короткое письмо и от самого Сергея из следственного изолятора, всего несколько строчек: «Прошу прислать немного денег» Письмецо было официально заверено несколькими печатями и дозволительными резолюциями. Собрали денег, сколько смогли, и послали Сергею. Одно удивительное совпадение: начальником Лукьяновской тюрьмы в Киеве, где «с пристрастием» допрашивали Сергея, по утверждению Нины Максимовны, состоял некто Будзарек. О нём речь пойдёт позднее. Возможно, что тот человек — лишь собирательный образ сталинского приспешника.
«В отношении лиц, совершивших общественно опасные действия или представляющих опасность по своей связи с преступной средой или по своей прошлой деятельности, применяются меры социальной защиты судебно-исправительного, медицинского либо медико-педагогического характера». В свою очередь «общественно-опасным признаётся всякое действие или бездействие, направленное против Советского строя или нарушающее правопорядок, установленный Рабоче-Крестьянской властью на переходный к коммунистическому строю период времени».
Любопытно, что при всём этом «меры социальной защиты не могут иметь целью причинение физического страдания или унижение человеческого достоинства и задачи возмездия и кары себе не ставят». Однако это не помешало избрать в качестве срока наказания для Серегина 10 лет исправительно-трудовых лагерей. Далее для Сергея следовали ИТЛ городов Овруч, Житомир, Киев. Но и после отбытия наказания предусматривалось «удаление из пределов РСФСР или из пределов отдельной местности с обязательным поселением или запрещением проживать в других местностях». Если бы не война... и не потребность в кадрах в её угоду.
Всё явственнее и неотвратимей становилась ситуация приближения к вторжению. Это проявлялось даже в мелочах. В феврале 1941 года Сталин поставил персональную задачу композитору А. В. Александрову — создать песню о... Великой войне против Германии. В. Лебедев-Кумач отыскал трепетные стихи, созданные в 1916 году (по данным газеты «Известия») в связи с 1-й мировой (а для России - 2-й Отечественной - В. Г.) войной, российским патриотом из провинциального города Рыбинска Александром Адольфовичем Бодэ — «Вставай, страна огромная», заменил некоторые фразы, например, вместо «... с тевтонскою ордой» — поставил «с проклятою ордой»; добавил побольше танков и самолётов и предложил якобы свой текст А. В. Александрову. В результате получилась замечательная песня «Священная война», любимая, кстати, песня B. C. Высоцкого, хорошая песня, но написанная по заказу, и совсем под другую войну, «на чужой территории». Этот подлог был настолько явным, что не составлял секрета не только для посвященных, но и для тех, кто был далек от песенного творчества. Да вы сами могли прочесть об этом в сборнике «50 твоих песен» (М.,1967, стр. 160) известного советского автора-песенника Е. Долматовского, где он, по сути, проговаривается: «Я знаю, что... строки «Священной войны» были написаны до войны... В частности, такие: «Не смеют крылья чёрные над Родиной летать...».
Вскоре к Высоцким в дом на Мещанскую пришёл приятель Сергея по несчастию по фамилии Массен (собственно, его посадили в тюрьму исключительно из-за фамилии). Он даже внешне не мог скрывать следы пыток, настолько они оставались заметными. Потом уже выяснится, что и Сергея не обделили подобными «знаками внимания» НКВД. Этот человек сообщил только: «Скоро вернётся и Сергей, ждите».
Войдя в комнату Нины на 1-й Мещанской, он, увидав на тумбочке фотопортрет своей жены Люси (это было, по воспоминаниям Нины Максимовны, великолепное фото Ольги Александровны в кофточке с бусами), схватил его, бросил на пол и с горечью посетовал: «Как страус спряталась!», а снимок тут же порвал на мелкие кусочки и больше ничего о ней не говорил, и слушать про неё не хотел... Вернулся он совсем другим человеком, пройдя душевные и физические пытки на следствии и в лагерях. Даже во сне Сергея мучило пережитое, и он кричал: «... Зачем вы калечите советских лётчиков!?»
Сергею после осуждения довелось целый год провести в заключении где-то на севере, на каких-то озёрах. В лагере он такое пережил... Хвою ел, ягоды собирал, болел, в больнице лежал. Говорил там:
— Сестрички, дайте мне лекарство, чтобы вылечиться от тюрьмы...
Он мне рассказывал про пересыльную тюрьму. Туда сгоняли тысячи людей, и они стояли вот так — впритирку. То есть, люди не могли ни сесть, ни даже упасть. И вот они - несчастные и голодные, иногда умирали стоя. А когда кого-нибудь из толпы мучеников вызывали, была жуткая давка, и в этой давке тоже погибали люди!
У родственников почти не сохранилось фотографий Сергея, кроме детских, — поскольку большую их часть, из страха, пришлось уничтожить. А была среди них одна, где Сергей среди своих воспитанников — курсантов оренбургской лётной школы.
про самолёты... Кстати, ещё задолго до войны Серёжа привёз к нам в родительский дом модель военного самолёта, так тот всё время висел у нас под зелёным абажуром и брат часто брал тот аэроплан и показывал, как он летает, и фигуры высшего пилотажа, — там, бочка, или штопор. Что удивило Сергея Максимовича, так это необычайно низкий, мужской тембр голоса племянника, его необычайная подвижность в играх и редкая любознательность. Ну, а у Вовочки в ответ проявился интерес к чему-то такому... необыкновенному военному.
В армию, а тем более в Штаб ВВС РККА, Сергею дорога оставалась заказана. Но за него начал хлопотать его старый верный товарищ — Саша Трубников. Сергей попробовал добиться справедливости, но, может быть, поторопился сразу восстановиться в рядах армии, а нужно было бы сначала нивелировать статьи о судимости, а потом уже вернуться к вопросу о военной службе. Так или иначе, удалось поначалу добиться такого распоряжения:
«Майора Серёгина СМ., бывшего командира 29 авиационной эскадрильи 87 авиационной бригады, считать уволенным с действительной военной службы в запас с 5 марта 1941 года по статье 59 пункту «В» — по сокращению штатов. Пункты приказов НКО № 0312 от 9 мая 1938 г. Об увольнении его по статье 44 пункту «В» и НКО № 0721 от 17 июня 1938 г. по статье 43 пункту «Б» - отменить».
6 апреля 1941 года он прибыл в Ульяновск и с 18 апреля уже устроился старшим нормировщиком в военных авиационных мастерских г. Ульяновска. В июне 1941 г. женился на Елизавете Галактионовне Чертораксской, 1899 года рождения, уроженке Чистопольского района Татарской АССР, но сам брак они зарегистрировали лишь 20.02.45. Детей у них не было. Сергей работал в авиамастерских контрольным мастером, начальником механического цеха, старшим мастером самолётного цеха. Великолепно зная материальную часть самолётов У-2, УТ-2, УТН-4, И-16, И-15, изучил новый самолёт ИЛ-2. С 26 июля 1943 г. его переводят на завод № 280 г. Ульяновска в качестве лётчика.