"Мой Гамлет"
Эту главу мне хочется начать стихотворным посвящением Владимиру Семеновичу Высоцкому. В котором его "Гамлет" как бы "родом из детства". Как будто он еще мальчиком вынашивал эту идею-роль, с того самого времени, когда ребенком бегал по "Первой Мещанской" и "Большому Каретному". Тогда еще не было Театра на Таганке и не было многого другого, что в дальнейшем будет являться путеводной звездой в жизни и творчестве Высоцкого.
Вот это стихотворение.
Еще Театра на Таганке нет
Резвится Гамлет со скакалкой на аллее,
А через двадцать восемь - тридцать лет
Дозреет та безумная идея.
Он как репей к Любимову пристал,
Почти на авантюру в театре всех подначил.
И режиссер его поднял на пьедестал,
И на роль Гамлета Высоцкого назначил.
Он в этой пьесе, как никто, его играл,
Премьера удалась, успех подобен грому.
И Гамлета - Высоцкий не отдал
Ни Золотухину и никому другому!
В статье "Трудный путь спектакля" В. Золотухин вспоминает: "Духовной жаждою томим", Высоцкий рвался к вершинам поэзии. Он просил, он кричал Любимову: "Дайте Гамлета! Дайте мне сыграть Гамлета".
Любимов дал ему Гамлета и сделал с артистом роль, которая стала для Высоцкого вершиной, любимой и в которой "Ив свое время он не знал себе равных в Европе. Шекспир - поэт, Гамлет - поэт, Высоцкий - поэт. Тут все связалось в один узел".....
..... Премьера "Гамлета" на Таганке состоялась 19 ноября 1971 года, когда Владимиру Высоцкому было около 34 лет. С этого момента прошел 21 год. Но спектакль до сих пор живет в сердцах тех, кто тогда присутствовал в зрительном зале. Естественно, он живет и в воспоминаниях актеров Театра на Таганке. Все ждали Высоцкого... В одном из интервью B. C. Высоцкий сказал так: "Я играл Гамлета! Это - высшая роль, о которой может думать актер. Мне повезло, что я играл Гамлета, находясь именно в том возрасте, который отмечен у датского принца Шекспиром. Я чувствовал себя его ровесником. Мне это помогло. Я думал: может быть, мировоззрение людей в сущности складывается одинаково. Мой возраст помогал мне правильно оценить поступки и мысли принца. Мы ставили "Гамлета" так, как вероятно этого захотел бы сам Шекспир. Режиссеру, всему коллективу хотелось поставить эту трагедию так, чтобы Шекспир был рад. Во-первых, мы отказались от пышности. Было суровое время. Свитера, шерсть - вот что было одеждой. Добились того, что даже занавес играл: он был то нормальным занавесом, то олицетворением судьбы. Его крыло сметало людей в могилу, он становился символом бренности жизни. Я играл не мальчика, который не знает, что ему нужно, он воспитывался с детства быть королем. Он был готов взойти на трон, но он был раздвоен. Он вырывался из того мира, который его окружает - он высоко образован, может быть мягок. Но ему надо действовать методами того общества, которое ему претит, от которого он оторвался. Вот и стоит он одной ногой там, а другой тут".
: "Решал ли я в "Гамлете" вопрос быть или не быть? Я думаю, что и перед Гамлетом не так стоял этот вопрос. Гамлет, которого я играю, он не думает, быть или не быть. Потому что быть; он знает, что хорошо жить все-таки. И по этому я не играю этот монолог в спектакле, что - "быть" или "не быть" - чтобы он решал. Нет, мы даже играем по поводу того, что как ни странно вопрос, который всем ясен, - что быть лучше и жить надо - все равно стоит перед определенными людьми - всю Историю человечества. Вот что Гамлета мучает - что, значит, что-то не в порядке, если ясно, что жить лучше, а люди все время решают этот вопрос.
Поэтому я играю: "Быть или не быть - вот в чем вопрос, - достойно ли терпеть безропотно позор судьбы иль нужно оказать сопротивленье...". Это давно все ясно и решено, почему же мы все время об этом задумываемся? А вовсе не вопрос о том жить ему или не жить? Вопрос в том, чтобы не вставало этого вопроса.
Я должен вам сказать, что вообще эта трактовка совсем новая в " Гамлете", потому что, ну я видел немного, примерно шесть постановок - везде все-таки на сцене пытались решать этот вопрос. Мы этот монолог в "Гамлете" делаем три раза, так что он - все время у Гамлета сидит, весь спектакль. Поэтому там есть такой кусок, когда идет занавес, король, свита, все занимаются своими делами: как Гамлета убрать, что с ним сделать... И уходит занавес, а в это время идет Гамлет и я пытаюсь - правда: "Быть или не быть?". Его все время свербит. Второй раз проходит снова он, и пытается это разложить по полкам очень четко, как человек совсем без нервов. И он точно выясняет: " Быть иль не быть - вот в чем вопрос". Все очень точно известно. Он умеет вообще все раскладывать по полкам, Гамлет. И самое основное место, когда его так уже просто подмывает, он не может уже спокойно об этом говорить. И вот-то, о чем я сказал вам в самом начале - весь этот монолог на полном выплеске. Даже иногда мне кажется, что я не скажу весь текст. Что не хватит сил. Так его это мучает, почему он мучается этим вопросом. Кстати, это более нервно и больше доходит до зрителя. Нас спрашивали: "Что вы делаете с этим монологом?" Когда Мейерхольда спросили, он ответил: "Мы вымарываем, чтобы к нему не приставали". Ну мы его не вымарываем, мы даже делаем его три раза по-разному. И я его опять продолжаю, и закончив - все равно продолжаю, чтоб было ясно, что Гамлета все время это мучает.
Так что я сам - совсем не "принц Датский" и я его не играю, потому что я не знаю, какой он был и какие - принцы. Мы пытались понять, что век был жестокий очень, что люди ели мясо с ножа, спали на шкурах, воевали, было много крови... Гамлет - он принц, и он готов на трон. Он готов уже стать главой государства - если бы он не учился в университете Вертенберга и не стал задумываться о том, имеет ли смысл жить в таких условиях, в какие он вернулся. Только в этом наверное есть принц - что он властный, знает, что вокруг него будут ему люди подчиняться. Разговаривает он тихо, зная, что его будут люди слушать. А так, чтобы играть Гамлета - принца - мы этого не делаем... Кстати, у нас в "Гамлете" было 17 вариантов решения встречи Гамлета с призраком. Среди них был очень неожиданный и эффектный - с огромным зеркалом. Гамлет как бы разговаривал сам с собой, со своим отражением. А Любимов остановился на самом простом варианте, который своей простотой подчеркнул необычное решение всего спектакля.
не "принц Датский", а "принцесса Датская", если бы он хотел. Он все-таки человек был неглупый, Шекспир. Если он написал мужчину, то должен быть мужчина. А я в некоторых постановках видел непонятно кого на сцене. Может быть и женщина могла бы сыграть в тех рисунках, в которых я раньше видел спектакль. Вот это был один из толчков - я в противодействие женщинам - актрисам решил его nrpai ь.
Конечно, эта роль нелегко мне далась. Больше трех часов на сцене непрерывной работы - причем на одном дыхании. Это одна из самых моих любимых ролей. Нелегко она мне далась, да и теперь выкладываюсь каждый раз до предела. Иногда кажется - нет, это последний раз, больше не выдержу. Я не играю принца Датского. Я стараюсь дать современного человека. Да, может быть себя. Но какой же это был трудный путь к себе. Одну только сцену с отцом Гамлета Любимов пробовал в девятнадцати вариантах! Он заставил меня раскрываться полностью, когда казалось уже дальше некуда.....
Мои Гамлет
Я только малостью объясню а стихе,
На все я не имею полномочий
В поту и в нервах первой брачной ночи.
Я знал, что, отрываясь от земли, -
Чем выше мы, тем жестче н су ровен:
И шел спокойно, прямо в короли
Я знал, все будет так, как я хочу,
Я не бывал, в накладе и. уроне,
Мои друзья по школе и мечу
Служили мне, как их отцы ' короне
И с легкостью слова бросал на ветер.
Мне верши и. так как /лава/но.
Все высокопоставленные дети.
Пугались нас ночные сторожа,
Я спал на кожах, мясо ел с ножа
И злую лошадь мучил стременами.
Я знал, мне будет сказано: "Царуй" -
Клеймо на лбу мне рок с рожденья выжег,
Был терпелив к насилью слов и книжек.
Я улыбаться мог одним лишь ртом,
И тайный взгляд, когда он зол и горек,
Умел скрывать воспитанный шутом.
"Аминь!" Бедняга Йорик!
Но отказался я от дележа
Наград, добычи, славы, привилегий,
Вдруг стало жаль мне мертвого пажа
Я объезжал зеленые побеги,
Возненавидел и борзых, н гончих
Я от подранка гнал коня назад
И плетью бил загонщиков и ловчих
Я видел - наши игры с каждым днем
В проточных водах, по ночам, тайком
Я отмывался от дневного свинства.
Я прозревал, глупея с каждым днем,
Я прозевал домашние интриги,
Не нравились, и я зарылся в книги.
Мой мозг, до знаний жадный как паук
Все постигал: недвижность и движенье,-
Но толка нет от мыслей и наук,
С друзьями детства перетерлась нить.
Нить Ариадны оказалось схемой
Я бился над словами "быть не быть^,
Как над неразрешимою дилеммой.
В него мы стрелы мечем - в сито просо,
Отсеивая призрачный ответ
От вычурного этого вопроса.
Зов предков слыша сквозь затихший гул,
Груз тяжких дум наверх меня тянул,
А крылья плоти вниз влекли в могилу
В непрочный сплав меня спаяли дни -
Едва застыв, он начал расползаться,
И как они, Я не сумел от мести отказаться,
А мой подъем пред смертью - есть провал
Офелия! Я тленъя не приемлю,
Но я себя убийством уравнял
Я Гамлет, а насилье презирал
Я наплевал на Датскую корону,
Но в их глазах - за трон я глотку рвал
И убивал соперника по трону.
В рожденье смерть проглядывает косо,
А мы все ставим каверзный ответ
И не находим нужного вопроса.
О постановке спектакля, о том как он игрался вспоминают актеры, друзья, литературные критики и режиссеры.
"Не знаю кому пришла в голову мысль сделать костюмом Гамлета джинсы и свитер. - Думаю, это произошло потому, что в это время мы все так одевались. А Володя за время двухлетних репетиций "Гамлета" окончательно закрепил за собой право носить джинсы и свитер. Только цвет костюма в спектакле был черный - черные вельветовые джинсы, черный свитер ручной вязки, открывающий мощную шею. Его и похоронили в новых черных брюках и новом черном свитере, которые Марина Влади привезла из Парижа.( Многие упоминали о том, что он был похоронен в костюме Гамлета. Это не так.). А вообще к костюму у него было какое-то особое отношение и в жизни, и на сцене. Ему, например, не шли пиджаки. И он их не носил, кроме первого
" твидового". Правда, помню один раз на каком-то нашем очередном юбилее (или праздновании премьеры), когда все уже сидели в верхнем буфете за столами, вдруг явился Володя Высоцкий в роскошном пиджаке - синем с золотыми пуговицами. Все застонали от неожиданности и восторга. Он его надел, чтобы поразить нас. И поразил. Но больше я его в этом блейзере не видела. Как-то на репетиции "Гамлета" режиссер мне сказал что-то очень обидное, я молча повернулась и пошла к двери, чтобы никогда не возвращаться в театр. Володя схватил меня за руку и стал что-то упрямо говорить режиссеру. Кто-то сфотографировал этот момент - на фотографии запечатлено Володино непоколебимое упрямство: несмотря ни на что этот человек сделает так, как он хочет. Вот эта его самостоятельность меня всегда поражала.
Как-то после душным летним днем после спектакля "Гамлет" мы - несколько человек, поехали купаться в Серебряный Бор. Не было с собой ни купальных костюмов, ни полотенец, вытирались мы Володиной рубашкой. А поодаль в , удобных дорожных креслах, за круглым столом, накрытым клетчатой красной скатертью, в разноцветных купальных халатах сидели французы и пили вино. Было уже темно, а они даже не забыли свечку, и эта свечка на столе горела! Мы посмеялись: вот мы у себя дома, и все у нас наспех, а они в гостях, и всё у них складно, по-домашнему (хотели как лучше - получилось как всегда. В. Черномырдин - от автора).
Тема жизни и смерти - тема "Гамлета". Спектакль у нас начинался с того, что выходили могильщики, рыли могилу, бросали настоящую землю на авансцене, откапывали череп, а заканчивалось словами Гамлета-Высоцкого;
Но смерть тугой конвойный
И не любит, чтобы медлили
Я столько бы сказал...
Дальше - тишина.
"Гамлета" рухнула огромная кран-балка, которая чудом его не придавила. А кран-балка рухнула в тот момент, когда Высоцкого не было на сцене, репетировалась сцена похорон Офелии. Вся свита Клавдия и Гертруды стояла за кулисами с гробом Офелии на плечах. Маленький самодеятельный оркестр заиграл похоронный марш, мы вышли на сцену, и тут действительно сверху рухнула тяжелая конструкция, про которую тогдашний машинист сцены сказал: "Это некрасиво, значит ненадежно". Эта некрасивая махина рухнула, накрыв всех вязаным занавесом. В тишине раздался спокойный голос режиссера: "Ну, кого убило?" Тогда отделались царапинами. А Высоцкий сидел в зале. Все время задаются вопросы: как не удержали, почему заставляли играть? В 1978 году на гастролях в Марселе Володя заболел, сорвался, пропал. Искали его всю ночь по городу, на рассвете нашли. Прилетела из Парижа Марина. Она одна имела власть над ним. Он спал под снотворным в своем номере, а мы репетировали новый финал "Гамлета", на случай, если Высоцкий не сможет выйти на сцену. Спектакль начался. Так гениально Володя не играл эту роль никогда - ни до, ни после. Это было уже состояние "не вдоль обрыва, по-над пропастью", а по тонкому лучу через пропасть. Он был бледный, как полотно, между своими сценами прибегал в мою гримерную, ближайшую к кулисам, и его рвало в раковину сгустками крови. Марина, плача, руками выгребала это."
Помните, Марина Цветаева написала о "своем Гамлете": "Бледный до последнего атома". Ну чем не Высоцкий в Марселе. Все-таки провидцы эти поэты и писатели.
Вспоминает Александр Аникст: "Премьера "Гамлета" состоялась на Таганке 19 ноября 1971 года... Тяжелый шерстяной занавес, двигавшийся как живое существо, но конечно, в центре всего был Высоцкий. Гамлет. Он сидел на полу у задней стены ярко освещенной сцены, весь в черном; в руках у него была гитара. Если датский принц ассоциируется с каким-нибудь музыкальным инструментом, то может быть с флейтой, той, на которой не умеет играть Гильдернстен, пытавшийся правда "играть" на Гамлете. Но - гитара?!
Так сразу определилась сущность нового Гамлета. И Высоцкий и гитара - в "Гамлете" для мыслящих "академически" были кощунством. Но для тех, кто жил современностью, спектакль и образ героя сразу обретали определенность. Это наш Гамлет, человек нашего времени. Было известно: все Гамлеты страдали от того, что "пала связь времен". Этот Гамлет будет страдать от боли и мук нашего времени... В кульминации пьесы, образ датского принца сливается с образом поэта, а не только актера. Негодует Гамлет и Высоцкий, издевается Гамлет - и Высоцкий, скорбит Гамлет-и Высоцкий. Гибнет и побеждает Гамлет - и Высоцкий".
"В репетициях он всегда был примером сосредоточения. Но работа над Гамлетом требовала еще и смирения, а смирить этого человека было невозможно. Он слушал из зала резкие окрики: "Это вам не эстрада, это Шекспир! Тут ваша кинозвездная походка не пройдет!" И тогда каменело его лицо. Режиссёра раздражал образ "жизни" барда, поющего сегодня тут, завтра в другом городе, а ночью в самолете для летчиков (сейчас все выглядит красивой легендой, но у всякой легенды есть изнанка). Актер это раздражение понимал, он очень любил своего режиссера и уважал необходимый в театре порядок. Но после удачной репетиции его снова подхватывало вихрем, и он опять улетал куда-нибудь, "где принимают" - в Одессу, Магадан, Грозный.
Потом через два дня он сидел в коридоре у кабинета "главного" и все обходили его стороной, такая боль была в глазах. Высоцкого в этой работе и стерегли, и мучили, и любили. Жалеть себя он не позволял.
"Гамлет" не подстраивался к известному ряду, а выламывался из него - прежде всего благодаря Высоцкому. Нетрудно было оценить грандиозность такой находки, как занавес и его смертоносный полет. Артистическим оценкам была доступна игра других исполнителей, ее достоинства и недостатки. Но сам Гамлет обычному рецензированию не поддавался - уходил, ускользал. В зале было немало вопросов. Стихи Пастернака - можно ли их сопровождать гитарой? Некоторые радовались, другие пожимали плечами. И если вот так сразу, в самом начале, одним стихотворением, да еще с такой силой подан весь сгусток смысла - то что играть дальше?
И голос Высоцкого кому-то показался грубым, и манеры шокировали не только Гертруду. "Если герои выражаются в трагедиях Шекспира как конюхи, нам это не странно" - писал Пушкин. Но нам было странно. Шекспира театр на свой лад веками обрабатывал, и его грубость не избежала разнообразности технической обработки. А в Высоцком манера выражаться не имела никакого привычного лоска, никакой изящной обертки.
так понятно сегодня!....
...... Так он эту роль и играл. У него всегда был творческий и тонкий контакт с партнерами. Но в "Гамлете" самую надежную опору он чувствовал в той форме спектакля, которая других могла сковать. Фактура этой формы, ее жесткость, реальность - это его поддерживало. Он очень чувствовал каждое движение занавеса и на ощупь его плоть. Ему важна была стена, о которую он опирался - грубо беленная, шершавая, прочная. Можно представить, что было бы с какими-нибудь шаткими бутафорскими перегородками - их разнесло бы как карточный домик от одного прохода Высоцкого по сцене.
Партнеры говорят: иногда играл формально, но, бывало, и вдохновенно. Иногда - так, что было не по себе. Отвернувшись от публики, обращаясь к призраку на словах "Ленивца ль сына вы пришли журить?" - такое измученное, почти серое, безумное лицо, что у партнеров перехватывало горло. Это было уже за гранью того, что называется - театр.
С годами, впрочем, он играл не так, как в начале. Меньше всего это было сменой "театральных приспособлений". Перемены диктовались вообще не законами театра. Просто шла жизнь. Она шла вокруг и внутри человека. Возникал новый человеческий опыт. Мудрее, старше становился человек - горькую мудрость жизнь вливала в его Гамлета....
За год, два до "Гамлета" была написана песня "Я не люблю". (Примечание автора: песня "Я не люблю" написана в 1969 году, к сожалению, ни в одном издании или статьях я не нашел дня и месяца написания песни). "Я не люблю холодного цинизма, я не люблю уверенности сытой, я-не люблю, когда стреляют в спину...". Она выразила Гамлета первых спектаклей ( агрессивную и беззащитную естественность его). Как тот гениальный 66 сонет Шекспира, который принял на себя отблеск великой трагедии:
Мне видеть невтерпеж
Достоинство, что просит подаяние,
Над простотой глумящуюся ложь,
Ничтожество в роскошных одеяниях...
...... Партнеры говорят: лучшими спектаклями последних лет были те, в которые Высоцкий входил после долгого отсутствия. Момент возвращения (неуз-нания, взгляда новыми глазами) - стержневой в "Гамлете". Время наполняло этот мотив новым смыслом. Гамлет был и копилкой, и итогом, и стимулом. У Гамлета осуждение одиночества парадоксально соединялось с ответственностью, с необходимостью отвечать. Чувство личной ответственности пронизывает все творчество Высоцкого".
Из воспоминаний В. С. Высоцкого "Мне кажется, я нашел вход".
"Гамлет... Я сам себя предложил на эту роль. Я давно хотел ее сыграть, сыграть так, как мне казалось ее видел Шекспир. Но, вероятно так думают все актеры. В нашем театре важнее сама личность, чем роль. Самое интересное - человек, который играет: что он хочет сказать, что несет. Не просто артист, надевший на себя роль, как костюм. Наклеил парик, голос изменил, перевоплотился, а за этим сам пропал.
меня усадили с гитарой в глубине сцены, у голой стены. В прологе я исполняю песню на стихотворение Пастернака "Гамлет", в которой ключ ко всему спектаклю: " но продуман распорядок действий и неотвратим конец пути". Гамлету не уйти от рокового конца. Он ясно понимает, что происходит с ним, с его страной. Время жесткое, сложное. Принца готовили на трон, а его место занял цареубийца. Гамлет помышляет только о мести. Хотя он против убийства.
И здесь мне кажется, я нашел ход. Все Гамлеты искали доказательства вины Клавдия, чтобы оправдать убийство. А я ищу доказательства невиновности короля и подстраиваю мышеловку, чтобы убедиться - он не виноват, он не убивал моего отца. Делаю все, чтобы кровь не проливалась. Когда Гамлету говорят, что повсюду бродит тень его отца, а это значит дух его не успокоен, отец убит, я киваю головой, будто сам его вижу. А я действительно могу его видеть, когда угодно. У меня Гамлет настолько любит отца, что может видеть его в любую минуту. Позовешь его, он и появится..." К. Клюдкин в статье " Театр был импульсом" пишет: "У шекспировского Гамлета у Высоцкого неотделимы все семидесятые годы, с момента выпуска спектакля и буквально до последней недели июля 1.980 года. Без сомнения, образ Гамлета имел для актера важнейшее исповедальное значение. И потому с течением времени Гамлет, как и Высоцкий, становился иным - взрослел, набирался опыта, мужал, хотя и в главном оставался одним и тем же - волевым, решительным, с первого появления на сцене знавшим о своей судьбе, своем предназначении. В тоже время этот Гамлет делал все, что мог, чтобы убедиться в обратном, например, в невиновности Клавдия, убийцы отца: этим Гамлетом двигало желание найти справедливость. Но действительность не оставляла герою никаких иллюзий.... Высоцкий подчеркивал: "Гамлет у нас - мужчина. Мужчина, воспитанный жестоким временем", Высоцкий играл каждый очередной спектакль, теряя за время игры "Гамлета" несколько килограммов веса".
Валерий Золотухин рассказыает в статье "Играйте-ка, Вы, ребятки, вместе..."
"... Такого, затянутого в черный французский вельвет сухопарого и поджарого, такого Высоцкого я никак не могу всерьез воспринять, отнестись к этому нормально, привыкнуть. В этом виноват я. Я не хочу понять и полюбить человека, поменявшего программу жизни. Хочу его видеть и любить таким, каким узнал впервые. А так в жизни не бывает..."
"Валера! Я не могу, не хочу играть... Я больной человек. После "Гамлета" и "Галилея" я ночь не сплю, не могу прийти в себя, меня всего трясет - руки дрожат. После монолога из сцены с Офелией я кончен... Это сделано в таком напряжении, в таком ритме - я схожу с ума от перегрузок. Я помру когда-нибудь, когда-нибудь... А дальше нужно еще больше, а у меня нет сил. Я бегаю, как загнанный заяц, по этому занавесу. Хочется на год бросить всякое лицедейство, это не профессия.... Хочется сесть за стол и спокойно пописать, чтобы осталось после себя что-то" (09.10.1972).
"... В порядке дисциплинарного обуздания Владимира (за самовольные отлучки из театра), был вывешен приказ о назначении меня на роль Гамлета, на что Владимир сказал мне: "Я уйду из театра в день твоей премьеры. Уйду в самый плохой театр" (08.02.1976).
Разговор наш назревал и должен был состояться. "Володя! Мне надо тебе как-то попытаться объяснить, что происходит. Сделать мне это трудно, но я попытаюсь. Хочу я или не хочу, я чувствую за собой какую-то вину перед тобой за то, что репетирую Гамлета. Нет, не вину - неловкость. Суть не в этом, как ни назови. Начну с того, что всю эту историю с моим назначением я воспринимал как воспитательный момент по отношению к тебе, не более".
Высоцкий: "Валерий, в своей жизни я больше всего ценил и ценю друзей. Больше жены, дома, детей, успеха, славы, денег - друзей. Я так живу, понимаешь? И у меня досада и обида на него, главным образом (имеется ввиду Ю. П. Любимов. В. К.). Он все сводит со мной счеты, кто главнее, он или я? В том же "Гамлете". А я их не свожу. И он мне хочет доказать: "Вот вас не будет, а "Гамлет" будет и театр без вас проживет". Да на здоровье. Ну откуда, почему такая постановка вопроса? И самое главное, он пошел на хитрость: выбрав тебя, моего друга, вот, дескать, твой друг тебя заменит. А я не боюсь, гад буду, не боюсь соперничества. Было бы наплевать, когда б он пригласил кого угодно: черта, дьявола, Альбрыхского, Смоктуновского. Но он поставил тебя, зная, что ты не откажешься, зная твою дисциплинированность, работоспособность. И еще я как-то тебе говорил, что он предлагал мне роль Куськина. И я чуть было... А потом: "Нет, пусть Валерий сыграет. Потом, если надо будет..." Отказался. Единственное скажу, может быть, неприятное для тебя, будь у тебя такой спектакль, как "Гамлет", шеф ко мне бы с подобным предложением не обратился, зная мою позицию в таких делах. Но я уважаю твой принцип: ты всегда выполняешь приказ, играешь всегда то, что дают и не просишь никогда. Надо, надо, и честь имею. Раз ты этот принцип застолбил, сделал для себя законом, мне это твое качество нравится, ты так живешь" (27.03.1976).
Самое интересное, что этот диалог происходил в машине. Высоцкий после репетиции в театре подождал Золотухина у входа и пригласил для разговора в машину. Золотухин говорит "Мы поехали, поднимаясь к Площади Ногина, Высоцкий остановил машину". Ну и начался разговор, описанный выше. Высоцкий настолько остро переживал предательство друга, что остановил машину посредине, прямо в потоке оживленной магистрали, рискуя просто быть затоптанным.
: "Высоцкий был добрым, но в то же время жестким человеком, но не злопамятным. Но вот этот случай с Золотухиным - Гамлетом, он не простил никогда".....
С моей точки зрения, единственным разве что каким-то слабым оправданием поступка Золотухина, может служить только то, что он прекрасно понимал, что это - акт чисто административного воздействия Любимова на Высоцкого. Гамлет - вообще не амплуа Золотухина. Просто захотелось покуражиться. Но кураж дорого обошелся. К такому выводу "о кураже" я пришел после того, как посмотрел фильм Эльдара Рязанова "Четыре встречи с Владимиром Высоцким". Услышал там интервью Золотухина об этом случае, где ему было очень неудобно отвечать на этот вопрос Рязанову. Затем прочитал статью Золотухина "Трудный путь спектакля". И мне стало более или менее все ясно. Я даже написал на него эпиграмму:
Вот Золотухин - "Гамлет^ из крестьян
С таким лицом лишь о морозе петь
Но Гамлета, нет, легче умереть.
В. Смехов: "Это был адский период. В период репетиций "Гамлета" между ' всеми нами, ключевыми фигурами спектакля, были ужасные отношения. Между мной - королем, и королевой - Демидовой, и Гамлетом-Высоцким. Подчеркиваю, между нами были ужасные отношения. Это было очень тяжело. Как будто судьбе было угодно пройти через какой-то временный промежуток взаимных распрей, недопониманий и трудностей. Чтобы эту пьесу-пьес играть в конце концов достойно, как потом выяснилось. И теперь, когда спектакля уже нет. Да, так говорят! Но для самого Высоцкого Гамлет был, конечно, чем то большим, чем ролью, великой ролью".
А. Демидова
"Когда Высоцкий начинал играть Гамлета в 1971 году и последний Гамлет - это очень разные Гамлеты?" "Да, два разных человека, с совершенно разными мировоззрениями. Начал он играть Гамлета с такой крепкой взрывной пластикой, для которого не существовало вопроса не быть, только быть, прорыв, неисчерпаемый оптимизм, а закончил он эту роль абсолютным философом, мудрецом с четкой ответственностью перед жизнью, людьми, перед неразрешимыми вопросами быть или не быть? Последнего Гамлета он играл 18 июля 1980 года. Он очень плохо себя чувствовал, у него было предынфарктное состояние. Он был очень бледным. В перерыве убегал за кулисы, там дежурил врач и делал ему уколы. После уколов ему становилось немного лучше. Он продолжал играть. Глаза и лицо у него снова становились красными. Возбуждение было очень сильным. Опять убегал, опять был укол. Было очень жарко. Лето в Москве было очень жарким, и когда мы выходили на поклон, почти вползали от усталости. Ведь мы играли в очень толстых свитерах ручной вязки. Володя раза три менял свой свитер, а выползали все просто мокрые от усталости, и уже почти никто ничего не говорил, даже Володя. Хотя в принципе он всегда ориентируется на всех остальных, смотрит. И когда я просто так сказала: "А что, ребята, слабо еще раз сыграть?", никто даже не откликнулся на эту шутку. И только Володя так резко ко мне повернулся: "Слабо, говоришь, а давай, слабо". Я ему ответила: "Ну нет, Володя, давай уж лучше 27 июля сыграем". Но не успели".
После всего того, что мы с вами узнали по теме "Гамлет", дорогой читатель, я думаю, что мы вместе с вами можем сделать такое допущение, что в жизни каждого человека независимо от того, какую бы должность он не занимал и положение в обществе, перед ним всегда присутствует гамлетовская дилемма "Быть или не быть?". Это происходит потому, что Гамлет воплощает в себе трагические, тяжелые, трудноразрешимые моменты в жизни каждого человека. И если это представить еще более обобщенно, то перед каждым народом, нацией, государством в какой-то момент истории стоит этот вечный вопрос "быть или не быть?" и очень часто стоит ребром. Можно привести не один пример из нашей истории: татаро-монгольское иго, Великая октябрьская социалистичес кая революция, Сталинские репрессии, Великая Отечественная война, демократические реформы, в результате которых 90% населения СССР и России потеряли все свои финансовые сбережения, а часть народа потеряли и работу.
Можно продолжить список стран, где вопрос "быть или не быть" стоит и сейчас необычайно остро: Афганистан, Чечня, Палестина. Голод, нищета, безработица, отсутствие медицинской помощи в лагерях беженцев. Все это составляет для большого количества людей планеты трудноразрешимый вопрос "быть или не быть?".
Навеянные чтением, просмотром спектаклей и кинофильмов с участием выдающихся актеров в роли Гамлета - образы долго будоражили мое воображение, и мне как-то приснился сон. События происходят на огромной площади в Древней Греции. Площадь была до отказа заполнена народом. На этом собрании решался вопрос: о союзе Афин и Спарты и других свободных городов Древней Греции для отражения нашествия персов. Во главе армии персов был император Ксеркс. И тут в моей голове звучит голос: "Вдумайся в происходящее! Перед народом Греции стоит вопрос "быть ему или не быть" - свободным?" Это было очень интересно и я, не зная кому принадлежит голос, задал вопрос: "А при чем здесь Древняя Греция? События ведь происходили в Датском королевстве и намного позднее!" Ответ был такой: "Это неважно. Вопрос быть или не быть злободневен, стоял, стоит и будет стоять перед каждым народом, перед каждой нацией, перед каждым человеком, пока будет живо человечество". Буквально через несколько дней я написал эту балладу "Быть или не быть":
В иных мирах, известно нам,
Так Нострадамус предсказал,
Есть рай и хорошо там жить
Вопроса нет быть иль не быть!
И на уме у них лишь планы
Как нас без шума истребить
Мы ж упираемся чтоб быть!
Конечно, что им до людей
В крови Россию всю залить
Вопрос ребром *бытъ иль не быть?^
Они коней хотят пришпорить
И быстро новый мир построить
А нам-то хочется ведь быть.
Давно уж кануло все в лету,
Ужасен был тогдашний мир,
Когда прекрасные сонеты
И в них давал свои советы,
Да, жаль, не знал он все ответы,
Как нам систему изменить,
Но сам хотел как видно быть?
Большие в жизни оптимисты
Ну как толпе без них прожить?
Они же все желают быть
И плюс на все имеют право.
А я ужасный пессимист
Еще кричать им должен браво
Они попрали мое право
Друзья, вы рассудите здраво
Но мне в семье сказали быть!
Я снова окунулся в старину,
Чтоб аналогии увидеть
В том времени я не могу
Во сне я вижу Рубикон
И Цезарь с войском пред Помпеем.
Помпея должен он разбить,
Иначе Цезарю не быть
Помпея Цезарь разбивает,
Но сам предательски убит.
Опять вопрос для нас открыт
Так обыватель, просыпаясь,
И в складках живота теряясь
Он этому безумно рад,
Но ракурс и другой бывает -
Жена иль муж вам изменяют,
И вновь вопрос "быть иль не быть?*
Принц датский Гамлет был затравлен
Отец его - король - отравлен
Врагам хотел он отомстить,
Как часто всуе так бывает
Подонки жизнь нам отравляют,
А мы не можем все решить
Быть с ними вместе иль не быть?,
Вокруг руля играют волны
И новые дегенераты
С названьем ловким "демократы"
В стране порядок навели
Ну как без денег нам прожить?
Возник вопрос "быть иль не быть?"
Конечно быть, но нужен глаз
За кругом лиц, кого мы избираем
Тех, кто опять обманет нас
Должны мы так прищучить власть
Чтоб не смогла она украсть,
Тогда придется ей решить
После написания этого стихотворения прошло без малого три года, но я почему-то все время подспудно размышлял над этим вопросом "быть или не быть?" Что-то меня беспокоило, мне все время снился Высоцкий. Я его поминал, но сны не уходили. Он приходил ко мне в костюме Гамлета, в своих черных джинсах и черном толстом свитере, с гитарой наперевес. И мне слышался его чуть хрипловатый, рокочущий как прибой, голос с этими неповторимыми тембровыми интонациями. И повинуясь какому-то внутреннему порыву, я написал это стихотворение.
Наш Гамлет
Милый Гамлет, пролетели сотни лет
Черным цветом мир давно отравлен
Когда в лоб им пистолет направлен.
Смрад везде, империя в огне
Все друг друга поливают матом
И стоит спецназовец в окне
Ночь в разгаре, небо в облаках,
Лупит дождь по крышам звонко, слепо
Но сияет отблеск на клинках
И чернеют дула пистолетов,
"Быть не быть?* вопрос, программой
Ставший
Лишь герои твердо скажут нет
У Кремля ложится лист опавший
Нас везде, как видно, ждет расплата
Кто же Гамлет? Это ж наш народ
Не сдавайте Гамлета, ребята!
Таким образом, "Гамлет" в Театре на Таганке получил исключительную, эмоциональную, нервную и трагическую окраску в постановке Ю. Любимова и исполнении В. Высоцкого. В течение десяти лет будоражил умы и сердца театральной публики. После смерти Высоцкого спектакль был выведен из репертуара Театра и представляет исторический интерес.