Тридцатилетие
"Марина Влади" - один из заветных народных символов конца пятидесятых годов. Это было время, когда "железный занавес" слегка раздвинулся, и все залетавшие к нам с Запада первые ласточки производили грандиозный фурор. "Импортные" литература и искусство входили и в духовную жизнь, и в повседневный быт каждой семьи. Переведенного на русский Хемингуэя не просто читали - его портрет в свитере и с бородой, как икону, вывешивали на стены в интеллигентных домах. Ива Монтана полюбили даже без перевода - и кошелек, и жизнь готовы были отдать за возможность увидеть французского шансонье и услышать его негромкое пение. Под стать этим идолам была и Марина Влади - легендарная колдунья.
Фильм с таким названием прошел тогда по стране с успехом - скажем так - не меньшим, чем "Вертикаль". Тысячи девушек начали носить прическу "колдунья", то есть длинные, свободно распущенные волосы. Как всегда, чувство свободы шло с Запада, и массовое сознание не придавало значения русским корням - и фильма, и актрисы. Не все даже знали, что сценарий основан на рассказе Куприна "Олеся", что псевдоним актрисы - не что иное, как ее усеченное отчество "Владимировна", а по фамилии она самая что ни на есть Полякова. Да, нашим соотечественникам, чтобы поверить в себя, нужно увидеть свое же, русское, в импортном варианте.
Для Высоцкого имя "Влади" поначалу было только частью длинной рифмы в песне шестьдесят четвертого года "Бал-маскарад": "бригаде - маскараде - зоосаде - параде - Христа ради - сзади... " Ну и после этого:
"Я платье, - говорит, - взяла у Нади -
Я буду нынче как Марина Влади
И проведу, хоть тресну я,
Часы свои воскресные
Хоть с пьяной твоей мордой, но в наряде!"
Часто так бывает: сказанешь что-нибудь в песне - и захочется потом проверить, как в жизни выглядит описанный объект. Говорят, эта дама была здесь на кинофестивале в шестьдесят пятом, но тогда к ней подступиться шансов было немного, теперь она снова приезжает. Золотухин сказал, что Анхель Гутьеррес встречу организует: есть интерес у парижанки к актерам с Таганки. Оказывается, ей тоже всего двадцать девять - просто очень рано начала работать: колдуньей побывала в шестнадцать лет, а самую первую роль сыграла в одиннадцать. Фантастика! И в личной жизни не отстала: трое детей, сейчас в разводе, но, надо полагать, не одинока... Впрочем, не наше это дело - собирать подробности и сплетни. С первого взгляда ничего не началось. Она его своим взглядом смерила - ну, метр семьдесят. Рубашка, брюки - не последнего модного писка и по цвету не согласуются. Даже непонятно, по какому праву он так на нее уставился, не дожидаясь, пока подведут, представят. А он смутился и растерялся оттого, что взгляд его не был принят, а был прямо-таки возвращен по обратному адресу. Русские бабы, даже актрисы, куда открытее и отзывчивее. Эта же - вся закамуфлирована, дежурную улыбку включает, как мигалку на повороте. Может, и не надо смотреть в ее сторону? Да и вся фальшь окружающая отталкивает. Но отступать было бы малодушием. Надо преодолеть ощущение неловкости, приблизиться, поцеловать холодную руку и произнести заранее заготовленную реплику: "Наконец-то я встретил вас".
Она побывала на спектакле "Послушайте!", а вечером собрались в ВТО. Момент волнительный, как говорится на театре. Это ведь снаружи все накоротке, на "ты", ритуальные поцелуйчики, тосты красноречивые, а в глубине-то все меряются силами, талантами, репутациями. На Марину тут же пошла всеобщая игра, которую она охотно поддержала. Из ресторана компания отправляется домой к Максу Леону, московскому корреспонденту "Юманите". Там джин со льдом и песни. У Золотухина - русские народные, у Высоцкого - свои собственные. Марина включается, начинает подпевать. Но лед еще не сломан, дистанция остается - особенно трезвому Высоцкому она видна. Есть взаимный интерес, любопытство, но еще больше - сила взаимоотталкивания.
Через четыре дня встреча повторяется в том же составе, после таганского спектакля. У Марины на плечах цыганский платок - знак двусмысленно-вопросительный. После утомительного на этот раз застолья они уходят вдвоем... Роман как будто затеплился, но души пока не могут по-настоящему встретиться.
Потом они предстают на публике в пресс-баре фестиваля. Марину некоторые не узнают в легком ситцевом платье - до Москвы такая последняя мода еще не добралась. Маститый Сергей Герасимов, создатель нового и насквозь фальшивого фильма "Журналист", с галантным озорством приглашает Марину на танец, но потом она танцует только с Высоцким, причем Лева Кочарян с ребятами организует вокруг них живое кольцо, чтобы посторонние не пытались претендовать. Ну все - уже есть и площадка, и зрители. В игровом азарте он вполголоса бросает подошедшим к нему друзьям: "Я буду не Высоцкий, если на ней не женюсь".
Он летит в Одессу, переполненный радостно-тревожным чувством. Его возбужденное настроение как будто передается всему городу. Поздним вечером пятнадцатого июля он после съемок поет для своих в гостинице, а в это время в филармонии - она как раз напротив - заканчивается концерт. Торжественно одетые, при галстуках и бабочках, ценители классической музыки выходят из храма высокого искусства - и все как один застывают в скульптурных позах, слушая доносящиеся из окна песни.
Кончается фестиваль, и в Одессу прилетает Марина. Этого, кажется, никто не ожидал. Брошенную им однажды фразу: "У меня роман с Мариной Влади" - восприняли как шутку или как заготовку к очередной песне. Инна Кочарян даже спросила: "Марина Влади - это подпольная кличка?" Общее ошеломление щекочет нервы, но не более. Купание в лучах славы в какой-то момент может надоесть и даже стать невыносимым. Надо бы просто, по-человечески выяснить отношения, а в такой неестественной обстановке ничего не получается. Будет любовь или нет? - как спрашивал в свое время Маяковский. Марина уезжает - и он остается в полной неопределенности.
Настроение, подходящее для самых смертельных песен. В "Интервенцию" он пишет песню Бродского о "деревянных костюмах". А потом сложилась главная, наверное, песня этого года. Перед сном сказал себе в очередной раз: "Лечь бы на дно, как подводная лодка", - а через пару часов проснулся и себя ощутил внутри подводной лодки, обреченной на гибель:
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше -
Наш SOS все глуше, глуше -
И ужас режет души напополам...
Редко когда песня так безоговорочно нравится себе самому. Радостно отписал Люсе: "А я тут продал новую песню в Одессу, на киностудию. Песню писал просто так, но режиссер услышал, обалдел, записал - и сел переписывать сценарий, который называется "Прокурор дает показания", а песня - про подводную лодку. Он написал 2 сцены новых и весь фильм предложил делать про меня. В связи с этим воз-никли 2-3 съемочных дня, чтобы спеть песню и сыграть об-лученного подводника. Я это сделаю обязательно, потому что песню очень люблю. Еще он хочет, чтобы музыка была лейтмотивом всего фильма, значит, я буду автор музыки вместе с одним композитором, который будет только орке-стрировать мою мелодию. Вот! Приеду и спою тебе. Прямо как приеду, так и спою!"
Не сравнил бы я любую с тобой -
Хоть казни меня, расстреливай.
Посмотри, как я любуюсь тобой, -
Как Мадонной Рафаэлевой!
"Киношное" лето сменяется театральной осенью. То есть на съемки "Интервенции" и "Двух товарищей" то и дело приходится выезжать-вылетать: Одесса, Измаил, Ленин-град... И это делать все труднее. Нагрузка актера первой категории - двадцать пять спектаклей в месяц. То и дело - два спектакля за вечер, когда после "Галилея" - еще и "Антимиры" до полуночи. Конечно, актеру без сцены не жизнь, но сколько из тебя сцена высасывает - вот вопрос. Любимов тридцатого сентября отметил свой доблестный "полтинник" и как бы поднялся еще выше. Не просто шеф, а прямо-таки Первый Бог из Сезуана. Беспощадная дисциплина и требование беспрекословного подчинения. Говорят, Мейерхольд был таким же. То есть Художник с большой буквы в театре один, а все актеры для него - краски, пусть даже яркие сами по себе, но предназначенные служить пассивным материалом в общей эффектной картине. Наверное, он прав по-своему, но, как говорится в одной песне: "Никаких моих сил не хватает - и плюс премии в каждый квартал".
Усталость сама по себе не страшна, однако иной раз не чувствуешь уже ничего, кроме усталости. Побывал снова в Питере на съемках "Интервенции". С Золотухиным, естественно, а еще Таню взял с собой, чтобы в свободные часы отдохнуть вместе. На обратном пути сели в купе, четвертым оказался симпатичный бородач, детский писатель. Ну, ладненько. Шампанского прихватили - для тех, кому можно, настроились на мирную беседу. Перекурив в тамбуре, видит Высоцкий вдруг в коридоре растерянного Золотухина. Оказывается, в купе вошла женщина, по всем приметам сумасшедшая: с чемоданчиком и связкой книг Ленина. Собирается ехать на багажной полке, поскольку у нее, дескать, нету средств на билет. Валерочка, конечно, добряк, гуманист, но кому-то приходится брать на себя роль мирового зла, из Шен Те превратиться в Чжао Да и очень коротко, но убедительно попросить незваную гостью удалиться. Сунул почти автоматически червонец этой убогой, хотя что, собственно, такое происходит - война, эвакуация? Что за нужда такая из города в город политическую литературу возить? А, ладно...
Семнадцатого ноября, после множества затяжных изнурительных репетиций, а также не менее мучительных прений с Главлитом - премьера "Пугачева". Получился шедевр - что уж там говорить! Такого гармоничного синтеза поэзии и театральной игры еще не было ни на таганской, ни на какой-либо другой сцене. В свое время даже Мейерхольд не сладил с этой поэмой и с Есениным разругался. Эрдман, присутствовавший при историческом конфликте, теперь сочинил по просьбе Любимова кое-какие интермедии для большей зрелищности. Но держится все на лаконичной и неотразимой сценографии, которую Любимов придумал где-то на пляже и на песке нарисовал.
Посреди сцены - огромный деревянный помост и плаха с топорами. Временами она покрывается золотой парчой и превращается в трон Екатерины. Актеры - по пояс голые, в парусиновых штанах, с топорами в руках. Вот топор врубается в плаху, и к ней кубарем катится персонаж - так обозначается его гибель. На сцене также две виселицы, на которых вздергивается одежда - то дворянская, то мужицкая. Эмоционально это действует сильнее, чем если бы целого актера понарошку подвесить. Поэзия - в полной свободе обращения с материальными предметами.
цепь, которая всех сдерживает и отмеряет ритмику. И больше всех предстоит бороться с этой цепью Высоцкому. Он - Хлопуша, беглый каторжник, прорывающийся к Пугачеву. Ему не верят - и кидают цепью из стороны в сторону. А он в это время произносит длинный монолог, завершающийся криком:
Уж три ночи, три ночи, пробираясь сквозь тьму, Я ищу его лагерь, и спросить мне некого. Пр-р-роведите, пр-р-роведите меня к нему, Я хочу видеть этого человека!
Таганка понемногу становится цепью, а "хочу видеть этого человека" означает теперь то, чего никто вокруг не знает и знать не может...