Предполагаем жить
Поразбежались все от Высоцкого - или сам он всех поразогнал, пораспрощался без слов. Мама как-то спрашивает:
- Кто сейчас твои друзья?
Он секунду подумал и такой выдал перечень (по Москве, подразумевая, конечно, и парижского дружка Шемякина):
- Туманов, Абдулов, Бортник, Янклович...
На последнем пункте Нина Максимовна невольно так брови вскинула...
- Мам, он мне нужен...
А когда-то хвалился, что у него друзей - тысяча и один человек.
В феврале мама вышла на пенсию, чаще стала бывать на Малой Грузинской.
- Привези мне в следующий раз фотографию мою, детскую, ту, что с кудрями. Ладно?
- Зачем, Володя?
- А так - поставлю и буду смотреть.
Не без труда, не без усилия заглянул в жизнь свою, пробежал этот марафон длиной в сорок два года. Многое перепрыгнул не глядя, что-то только боковым зрением зафиксировал, но этапы большого пути ощутил. Интересный материал - и теперь задача его не провалить, втащить в начатый роман. Роман вберет в себя жизнь прошедшую и станет жизнью настоящей.
Век поэта короток, а прозаика все-таки подлиннее будет. Настоящий поэт как бы умирает после каждого удавшегося стихотворения: спел - и ушел. А романист намечает себе далекий финиш, заключает с судьбой контракт, в котором обязуется не умирать до завершения всего объема работ. Не только Толстой с его могучим здоровьем, но и Достоевский, мучившийся от эпилепсии, благодаря такому контракту жизнь себе продлил - дотянул все-таки почти до шестидесяти. А Солженицына даже от рака излечила литературотерапия. Сейчас он, говорят, в Америке пишет громадный цикл романов: всю историю двадцатого столетия хочет отразить и осмыслить. Взял на себя роль человека-века - такого попробуй угробь! Он просто обязан дожить до двухтысячного года.
Опять вспомнилась беседа с Трифоновым. Он тогда говорил: "Если хотите писать настоящую прозу, имейте в виду: она требует молчания. Сколько намолчишь, столько потом и напишешь".
А что если действительно - выключить голос на неопределенный срок? Уйти, спрятаться и ждать, когда стремительно запишется отложенный роман, а потом с разбегу - второй, третий. Достоевский когда-то "Игрока" за двадцать шесть дней настрочил. Темперамент и страстность у Высоцкого вполне "Достоевского" накала - играя Свидригайлова, он это остро почувствовал, да и фактура текста очень ему близка. Прорвать плотину страха, выпустить наружу все свои жуткие мысли, чувства и предчувствия...
Надо понемногу сворачивать концертную деятельность. Не резко, не вдруг, а постепенно сокращая нагрузки, - как уходят из спорта штангисты.
Да и с долгами надо подрассчитаться. А с осени засядем с Музой на новой даче...
Пока же нужно работать физически. Стоять, ходить, в "Гамлете" становиться на колени. А ногу разнесло черт знает как. К казенным эскулапам не хочется обращаться. Шехтман привозит на Малую Грузинскую своего отца, хирурга. Тот вскрывает нарыв, явно догадываясь о его происхождении.
И "Гамлет" двадцать шестого февраля, и все концерты на исходе месяца (Олимпийская больница, физики два раза, да еще институт каких-то там капитальных проблем) отчетливо подтверждают вызревшее в душе убеждение. Работа пошла на износ, вечный двигатель за пятнадцать лет вышел из строя: зрительный зал уже не в состоянии вернуть ему затраченную энергию. Опять в ход пошло другое топливо...
беседует с Говорухиным и Конкиным. Нет Высоцкого на экране, и среди телезрителей тоже - нет у него ни сил, ни охоты на это глядеть.