Казинян Арис: "Армянский срез" жизни Высоцкого: детство, юность, зрелость…

« Армянский срез » жизни Высоцкого: детство, юность, зрелость… "

70-летие столь выдающегося явления советской культуры, каким несомненно является Владимир Высоцкий предполагает очень пестрый спектр подходов к его богатейшему наследию. Творчество великого русского поэта (коим окрестил его Иосиф Бродский) служило сразу нескольким музам, а посему являет собой удивительный «синтез искусств». Высоцкий и сегодня имеет огромное количество почитателей не только в России, но и далеко за ее пределами, причем не в последнюю очередь в Армении. Впрочем, неудивительно: многие важнейшие страницы его жизни неразрывно связаны именно с армянами.

Первoе знакомство Высоцкого с армянами имело место в раннем детстве. Родители Володи вынуждены были расстаться и пришли к мнению, что сын должен расти в семье отца — офицера Советской Армии Семена Высоцкого. «Мамой Женей» называл он мачеху Евгению Лихалатову (в девичье Мартиросову). Уже много позже, будучи в 1970 году в Ереване, поэт поднимет рюмку за друзей и за родителей: «Мне в этом смысле здорово повезло. Вторая жена отца — для меня вторая мама, а ведь она — армянка. Бакинская армянка».

Непосредственно с армянами Баку он познакомился летом 1948 года, когда десятилетним мальчиком отдыхал вместе с родителями у родственников «мамы Жени». К середине прошлого столетия армянское население все еще доминировало в этом городе, хотя в памяти свежи были воспоминания о недавней резне. Сама Евгения Лихалатова чудом избежала смерти во время погромов 1918 года, когда только в ночь на 16 сентября было вырезано более 20 тысяч армян.

«Поездка в Азербайджан стала одной из первых в жизни Володи Высоцкого. Произошло это летом 1948 года, когда он с отцом и его женой, Е. Лихалатовой, приехал в гости к семье мачехи в Баку. Более Высоцкий, насколько мне известно, на каникулы в Баку не приезжал. Возможно, не любила там бывать Е. Лихалатова, „мама Женя“, как называл её Высоцкий. Уроженка этого города, она была вывезена матерью в Астрахань во времена армянских погромов 1918 — 1919 гг. Оставшийся в Баку отец вскоре умер от сыпного тифа. Естественно, двухлетняя девочка помнить этого не могла, но знала со слов матери, старших сестёр и братьев. В том же Баку в 1942 г. трагически погиб её первый муж Р. Лихалатов, чью фамилию она продолжала носить до самой смерти. Всё это, конечно, предположения, но на мой взгляд, не лишённые оснований».

С 1947 по 1949 гг. Высоцкий жил в Эберсвальде, в Германии, где служил отец. Воспитанием Володи занималась в основном Евгения Лихалатова, под руководством которой он занимался музыкой.

Об отношении Володи к «маме Жене» вспоминает Ирина Мосесян: «Я тогда жила в Баку. В столицу часто приезжала собирать материал к будущей диссертации. Почти всегда останавливалась в доме Евгении Лихалатовой, родственницы моего мужа. Гостеприимство и доброта этой женщины не знали границ. Неудивительно, что, встретившись с ней на фронте, полковник Семён Владимирович Высоцкий навсегда сделал свой выбор. Это была красивая пара. К ней, в девятиметровую комнату коммунальной квартиры в Каретном переулке, он переехал, обосновавшись после войны в Москве.

Володя сразу стал для мачехи Жени родным (у неё не было собственных детей). Он жил с ними за рубежом и в Каретном переулке. Мне не раз довелось быть свидетельницей того, как тепло, с большой нежностью относился Володя к Жене. Вспоминается такой случай. Это было уже на ул. Кирова (теперь Мясницкой), 35а, где полковник С. В. Высоцкий получил двухкомнатную квартиру в новом доме во дворе штаба армии. Пришёл Володя, мы были на кухне, поздоровавшись со мной, он обнял Женю со спины, поцеловал в щёку. Когда вышел, Женя со словами «Вот сорванец!» вынула из кармана своего халата флакончик французских духов, незаметно им туда положенный.

Она общалась с мамой Володи — Ниной Максимовной, с которой я познакомилась в её доме. Жизнь Жени оборвалась трагически, её убила огромная сосулька, упавшая с крыши дома, когда она выходила из собственного подъезда. Последний раз я видела Женю, когда она занималась маленькой Наташей — первой внучкой Володи, тогда удивительно на него похожей. Это уже было после его смерти, которую она тяжело переживала. Не помню, в тот раз или на следующий день мы с ней поехали на Ваганьковское кладбище. Теперь там, неподалёку от Володи, лежат и его отец с Женей".


Армянское окружение сопровождало Высоцкого не только в детстве и не только в семье. Отроческие годы будущего поэта неразрывно связаны с именем легендарного Левона Кочаряна, сына знаменитого актера и рассказчика, народного артиста РСФСР и Армянской ССР Сурена Акимовича Кочаряна. Влияние Левона на Володю было неоспоримым.

Для того, чтобы представить масштабы влияния «легендарного Левы» на молодого Высоцкого стоит отметить, что именно дома у Кочаряна будущий большой поэт познакомится с такими незаурядными личностями, как Василий Шукшин и Андрей Тарковский, Эдмонд Кеосаян и Артур Макаров, Григорий Поженян и тот же Юлиан Семенов. «Влияние Левы на Володю, да и не только на него, на всех нас и еще на многих и многих было огромно, его нельзя переоценить», — вспоминал Артур Макаров.

Именно на кочаряновском «Днепре-10» и были сделаны первые записи молодого Высоцкого. Стоит ли говорить, что Володе тогда было семнадцать лет, и что именно кочаряновская квартира это и есть знаменитый дом на Большом Каретном. Левон Кочарян был организатором и душой знаменитой «компании на Большом Каретном», которая так много значила в жизни Владимира Высоцкого (Где твои семнадцать лет? На Большом Каретном. Где твои семнадцать бед? На Большом Каретном. Где твой черный пистолет? На Большом Каретном. А где тебя сегодня нет? На Большом Каретном…).

Лева Кочарян некоторое время поработал в Московском уголовном розыске, позже окончил Высшие операторские курсы и ушел в кинематограф. Вскоре стал на «Мосфильме» незаменимым вторым режиссером — «первым среди вторых», причем начал с ассистента режиссера у самого С. Герасимова в «Тихом Доне». Позднее всегда покровительствовал своему младшему другу: Левон работает на картине «Увольнение на берег» — Высоцкий снимается в этой картине, Левон работает на «Живых и мертвых» — Высоцкий снимается…

«В 1965 году Высоцкий снялся у Эдика Кеосаяна в „Стряпухе“. Мне кажется, что он снимался не для того, чтобы была еще одна кинематографическая роль. Просто Эдик Кеасоян с Левой Кочаряном видно договорились его занять, чтобы Володя не чувствовал себя одиноким, ненужным, забытым».

Левон Кочарян скончался от рака в 1970 году. Миша Ястреб (легендарный московский вор, в перерывах между «отсидками» часто бывал на Большом Каретном) пережил Леву. 16 сентября 1970 года, когда хоронили Кочаряна, он пытался прорваться на панихиду, размахивая на проходной справкой об очередном освобождении, а его не пускали. Вышел Юлиан Семенов и провел его по своему красному удостоверению к гробу. Гражданская панихида на «Мосфильме»…

Высоцкий на Большом Каретном — эта тема, требует отдельного разговора. Сам Высоцкий часто рассказывал на концертах о своем друге, об истории создания знаменитых песен из Каретного цикла, а в конце добавлял: «Нет хозяина этой квартиры, нет Левы Кочаряна… Он успел снять только одну картину как режиссер — „Один шанс из тысячи“… Он его поймал и быстро умер. Он успел немного. Он жил жарко — вспыхнул и погас — мгновенно». Показательно, что авторами сценария снятого в 1968 году на Одесской киностудии фильма «Один шанс из тысячи» были Андрей Тарковский, Левон Кочарян и Артур Макаров.

Валерий Нисанов вспоминал: «Однажды Володя зашел ко мне домой — это было в конце мая 1980 года. А у меня на стене висят фотографии, на одной из них я снят вместе с Левой Кочаряном. Володя остановился перед этой фотографией и долго-долго стоял и смотрел. Не знаю, что когда-то между ними произошло, но у Володи вдруг началась истерика, самая настоящая, со слезами…».

Можно со всей ответственностью констатировать, что в период становления личности Высоцкого именно Левон Кочарян оказал на него наибольшее влияние. В целом, «армянский срез» его окружения был связан поистине с легендарными именами.


Точная дата знакомства Высоцкого с Параджановым неизвестна. Вероятно, это произошло во второй половине 60-х годов, возможно, во время гастролей «Таганки» в Киеве в сентябре 1971 года. Как пишет редактор журнала «Украинская культура» А. Яремчук, «очень колоритная публика приходила в квартиру 64 по бульвару Тараса Шевченко… В те времена побывать в Киеве и не зайти к Параджанову считалось почти неприличным».

«Таганка» посетила Параджанова, но Высоцкий бывал в Киеве довольно часто и до тех гастролей. Оказывается, Параджанов хотел использовать Высоцкого в своём фильме в качестве… действующего лица.

В августе 1972 года Высоцкий и Влади отдыхали в Юрмале. В это же время там был и Параджанов. Однажды в номере Высоцкого отключили воду, и он позвонил Параджанову, попросил оставить ключи от номера у портье. Войдя в комнату, они увидели на столе фрукты, сигареты, минеральную воду. Сюрприз открылся чуть позже: к душу, сверху, был прикреплён букет роз — так, чтобы вода лилась на Марину с охапки цветов…

повести «Параджанов — „безумный“ гений в украинской пустыне» приводит слова следователя Е. Макашова, который вёл дело Параджанова:

«Он интересный рассказчик. Но я бы с ним не дружил. Знаете, почему? Он крайний эгоцентрист. Во время следствия ко мне попала магнитофонная запись. Параджанов у себя на квартире спрашивал пьяного Высоцкого: «Ну, скажи, разве есть в этой стране гении, кроме нас с тобой?». Высоцкий был в Киеве с концертами в ноябре 1973 г.

Возможно, именно тогда и была сделана эта запись. Возможно, последний раз Высоцкий и Параджанов встречались в сентябре-октябре 1979 г., когда Театр на Таганке гастролировал в Тбилиси. Верный себе, Параджанов пригласил к себе, на улицу Коте Месхи, весь театр. «Вино лилось рекой, песни струились, балконы ломились от фруктов… С Высоцким у него была отдельная встреча», — писал В. Смехов.

Параджанов очень любил Высоцкого. Поэтому, когда в октябре 1981 года он инкогнито приехал в Москву (инкогнито, поскольку после тюрьмы ему было запрещено туда ездить) и Ю. Любимов пригласил его на общественный просмотр спектакля «Владимир Высоцкий», то Параджанов не только пришёл на спектакль, но и выступил на обсуждении.


Конечно, не имеет смысла представлять всех армян, с которыми Владимир Высоцкий состоял в добрых отношениях. Именно поэтому мы акцентируем внимание на людях, которые непосредственно влияли на него и сыграли отнюдь не второстепенную роль в становлении личности и творческой биографии Высоцкого. Среди этих легендарных имен нельзя обойти вниманием величайшего мима, клоуна и автора изумительных новелл Леонида Енгибарова. Влияние последнего на советскую интеллигенцию было неоспоримым и быть может в первую очередь это касалось Высоцкого.

«Владимир, или Прерванный полет»: «Среди твоих любимых артистов есть один, нежность к которому у тебя безгранична. Его зовут Енгибаров. Он молод, в нем все прекрасно. Он тоже своего рода поэт, он заставляет смеяться и плакать публику — и детей, и взрослых. Этот удивительный атлет творит чудеса на арене, и если тебе удается на несколько секунд сделать «крокодила на одной лапе», то он без видимого усилия может больше минуты оставаться в таком положении … Однажды тебе звонят, и я вижу, как у тебя чернеет лицо. Ты кладешь трубку и начинаешь рыдать, как мальчишка, взахлеб. Я обнимаю тебя, ты кричишь: — «Енгибаров умер».

Великий мим умер ровно за восемь лет до кончины самого Высоцкого. Именно ему в 1972 году и будет посвящено знаменитое «Енгибарову — клоуну от зрителей». Юрий Никулин же признается, что из посвященных Енгибарову произведений Высоцкого ему больше остальных нравится «Канатоходец».

— На свой, необычный манер. Он по жизни шагал над помостом — По канату, по канату, натянутому, как нерв.

А чем ругаться — лучше, Вань, поедем в отпуск в Еревань…

В апреле 1970 года Высоцкий впервые посетил Армению, вместе с Давидом Карапетяном. «Ереванские гастроли» были, в общем-то, случайными: поехали вместе в Сочи, а через несколько дней оказались, что называется, «на мели». И тогда Володя попросил Давида организовать концерт в Ереване.

… ни одного магнитофона у публики. Стало быть, в эту контору с магнитофонами нельзя. Радуясь такому случаю, Высоцкий решил оттянуться по полной программе: раз не пишут — можно петь запрещенные песни! И выдал на всю катушку. Зал в восторге, стол ломился от угощений, деньги подали в конверте тут же по окончании и новенькими купюрами! Высоцкий аж растрогался от такого сверхгостеприимства. Даже по хлебосольным кавказским обычаям. И когда ехал обратно, спросил организатора концерта: что это за организация, где его так прекрасно принимали. И на свой вопрос получил простенький ответ: «Это КГБ Армении». Высоцкий побелел. Он понял, почему не было магнитофонов в первом ряду. Зачем?

причём, пообещали заплатить наличными весьма немалую сумму. Высоцкий согласился, прилетел в Ереван, где у трапа его уже ждала машина. Отработал концерт, получил, как договаривались, конверт с деньгами, а в придачу ещё и ящик с фруктами и коньяк, и только после этого решил поинтересоваться: «Кстати, ребята, где я хоть выступал, скажите. Что за организация?» — «Это Комитет государственной безопасности, Владимир Семёнович». «Он рассказывал, — говорит Е. Татарский, — Я меняюсь в лице, а они: «Ничего-ничего, всё в порядке, приезжайте к нам снова. Спасибо Вам большое!».

Будучи в Армении поэт побывал и на озере Севан. В 2002 г. в Москве вышел сборник памяти Высоцкого. В него вошли главы из второго, дополненного издания книги Давида Карапетяна «Высоцкий. Между словом и славой» и три повести известного сценариста и режиссера Ильи Рубинштейна «Городской романс», «Прыг-скок», «Это был воскресный день».

Любопытен отрывок из первой части сборника «Семь путешествий с Владимиром Высоцким», посвященный пребыванию поэта в Армении в апреле 1970 года: «Поездку на Севан организовал Ревик; с нами были два-три его приятеля и Баграт Оганесян, — пишет Карапетян. — Приехали, походили по берегу клином врезавшегося в Севан полуострова… Синяя чаша озера в оправе дымно-фиолетовых скал Володю заворожила. Он жадно вбирал ноздрями его тревожный воздух. Заметив на вершине холма две небольшие старинные церкви, ему захотелось их увидеть вблизи. К храмам вели выбитые в скальной породе крутые ступени. Чтобы помочь гостю, Ревик взял его под локоть, но тот, вежливо отстранившись, пробурчал: „Я сам“. Добравшись до первой церковки, запыхавшийся Володя начал гладить ее сырые замшелые камни. До сих пор жалею, что никто не захватил с собой фотоаппарата. Потом нас пригласили в прибрежный ресторан „Ахтамар“ отведать прославленной севанской форели…».

В Ереване Высоцкий побывал и у старшего тренера футбольной команды «Арарат» Александра Пономарева, в его квартире на улице Саят-Нова.

−71-е годы.

Когда в Москве вышла книга Давида Карапетяна «Высоцкий. Между словом и славой», Марина Влади запретила ее публиковать во Франции.

«Марина, прочитав эти мемуары, сказала моей бывшей Мишель (бывшей жене Карапетяна француженке Мишель Кан — ред.): „Книга неплохая. Но мы с тобой в ней выглядим дурами!“. Наивные французские жены-коммунистки у советских мужей-изменников, — вспоминает Давид. — Только я бешено скандалил с Мишель, доводя ее до умопомрачения. Высоцкий же был с Мариной гораздо мягче. И вот Мишель наивно сообщает Марине название издательства, подписавшего со мной протокол о намерениях. Адвокаты Влади пригрозили судебным иском о „вмешательстве в частную жизнь“. Я прекрасно отношусь к Марине и считаю ее героической женщиной. Но Е Е Высоцкий — это не весь Высоцкий. Я понимаю, она многим пожертвовала ради него. Марина же отказывалась от съемок и мчалась в СССР, едва узнав об очередном пьяном пике Высоцкого. Она платила неустойки и снималась в рекламе мыла. А ведь у нее на руках были сыновья и больная сестра. Да, Марина его невероятно любила. Я встречал ее в аэропорту во время одного из срывов Высоцкого. Марина была настроена очень решительно: только развод. Но вместо скандала, увидев лежащего на диване мужа, нежно коснулась его лица тонкими пальцами. Вот триумф женской логики! Я думаю, ее отношение к Высоцкому — это материнская любовь к трудному ребенку».

Будучи с Влади во Франции Владимир Высоцкий имел возможность поближе ознакомиться не только с «русским Парижем», но и с «армянским». Это действительно впечатлило поэта: «Армян в браслетах и серьгах икрой кормили где-то, а друг мой в черных сапогах — стрелял из пистолета». Досада, конечно же, была самой обоснованной: Азнавур — признанный французский шансонье, тогда как он — непризнанный советский; хотя и не менее великий…

«Armenia Today»)

Раздел сайта: