В тот день, когда отпустите меня...
Талантливый человек в России не может быть чистеньким и трезвым.
А. П. Чехов
Как хороши, как свежи были маки,
Из коих смерть схимичили врачи.
В. С. Высоцкий
«Истина не может быть никакой, потому что нет ничего выше истины. Пушкинскому «возвышенному обману» хочется противопоставить нам возвышающую правду: надо учиться и чтить, и любить замечательного человека со всеми его слабостями и порой даже за самые слабости. Такой человек не нуждается в прикрасах, он от нас требует гораздо более трудного — полноты понимания», — этими словами Владислава Ходасевича начинает свою книгу «Правда смертного часа» В. К. Перевозчиков — книгу, повествующую о самоотдаче человека, который уже почти «там»: «Правда смертного часа» посвящена последним шести месяцам жизни Владимира Семеновича Высоцкого.
По словам Анатолия Федотова, Высоцкий не знал ни покоя, ни отдыха, но восстанавливался быстро. «Ночь почти не спит, а утром соскакивает — и вперед! Ну, тут особенности организма, но есть и ряд препаратов, которые способны восстанавливать работоспособность нервных клеток. И последние пять лет Володя был на этом «допинге». Он рано начал выпивать, а «выход из пике» у него был всегда очень тяжелым. И кто-то ему подсказал, что есть такие препараты. Володя попробовал — вначале казалось, что очень здорово. Это даже могло стимулировать творчество. Раз, два, три... А потом привык. Привыкание развивается очень быстро, организм истощается — это очень коварные лекарства. Долго на них надеяться нельзя. За все в этой жизни приходится платить».
Это говорит один из самых загадочных людей в близком окружении Высоцкого — Анатолий Павлович Федотов. Кстати, именно он, вероятно, написал стихотворение «Спасибо, друг, что посетил последний мой приют...», впоследствии часто приписываемое самому Высоцкому. В разных публикациях Федотова характеризуют по-разному: личный врач Высоцкого; человек, спасший жизнь Владимира Семеновича 25 июля 1979 года в Бухаре; и, наконец, врач, проспавший Высоцкого 25 июля 1980 года.
Еще одна черта Федотова, о которой говорят все, хорошо знавшие его люди: он был очень уверен в себе и в своих методиках лечения действительно спас очень многих людей. Но и до Высоцкого был еще один трагический случай, когда излишняя уверенность в себе сыграла роковую роль.
Да и смерть Федотова тоже как бы связана со смертью Высоцкого. По одной версии, он пытался найти способ лечения наркомании. Попробовал его на себе и погиб. Главный администратор театра на Таганке Валерий Янклович придерживается другой версии: «Володина смерть мучила его все эти годы, и у него не хватило сил: он сам «сел на иглу», затем пытался лечиться и умер от отмены».
Однако давайте воспроизведем последние дни Высоцкого, которые, по словам, Янкловича, начались 18 июля 1980 года. Итак, утром к Владимиру Семеновичу зашел сценарист Игорь Шевцов. Они обсуждали, прежде всего, будущие съемки на Одесской киностудии фильма «Зеленый фургон», режиссером которого собирался стать Высоцкий. В разговоре Владимир Семенович обронил такую фразу о своих лечащих врачах: «Они же меня не лечат, падлы...» Чувствовал себя он нормально, вел содержательную беседу, и ничего не предвещало беды. Но к вечеру все резко изменилось. Перед спектаклем «Гамлет» Высоцкий был уже в очень тяжелом состоянии. Врач скорой помощи сделал ему укол витаминов. На пять минут актеру стало лучше, но потом — еще хуже. После укола Федотова Высоцкий доиграл свою роль в спектакле.
19 июля. Высоцкий посещает ОВИР, дабы получить визу во Францию. В визе в тот день ему было отказано. К вечеру, по словам Федотова, поэт «ушел в пике».
20 июля. В отношении этого дня никаких воспоминаний очевидцев нет. Скорее всего, Высоцкий провел его дома. Причем, судя по его самочувствию на следующее утро, провел «бурно».
21 июля. С утра Высоцкий чувствовал себя скверно. Но к вечеру ему стало лучше. Тем вечером он сыграл свой последний спектакль — «Преступление и наказание».
22 июля. Высоцкий звонит Елизавете Авалдуевой, заведующей отделом кадров Театра на Таганке: «Я болен... Я, наверное, скоро умру».
23 июля. Высоцкий получает в ОВИРе заграничный паспорт и покупает билет на Париж на 29 июля. После этого он был в театре — «бледный, нет, даже — серый, таким я его никогда не видела» (Е. Авалдуева).
Валерий Янклович рассказывал: «Двадцать третьего вечером были врачи... Они предлагали положить Володю «на аппарат»: шел разговор, чтобы сделать это на даче... Положить с использованием какой-то новой методики — этого еще никто в Союзе не делал. Договорились, что они заберут Володю двадцать пятого... А когда человек в больнице, всегда есть какая-то надежда — пусть иллюзорная».
Анатолий Федотов рассказывал: «Хотели положить его в больницу, уговаривали. Бесполезно! Теперь-то понятно, что надо было силой увезти. 23 июля при мне приезжала бригада реаниматоров из Склифосовского. Они хотели провести его на искусственном аппаратном дыхании, чтобы перебить дипсоманию. Был план, чтобы этот аппарат привезти к нему на дачу. Наверное, около часа ребята были в квартире — решили забрать через день, когда освобождался отдельный бокс. Я остался с Володей один — он уже спал. Потом меня сменил Валера Янклович».
Дальше начинаются загадки. Высоцкий снова вышел из дома — один, без Янкловича. Зачем и почему тот отпустил его — неизвестно? Нам неизвестно также, когда и куда ушел, точнее, уехал Высоцкий. Но мы, опираясь на воспоминания композитора Анатолия Бальчева, знаем, что около одиннадцати вечера он приехал в ресторан Всесоюзного Театрального Общества с большой суммой денег, от которых почему-то хотел избавиться.
24 июля. Анатолий Федотов рассказывал: «24 июля я работал... Часов в восемь вечера заскочил на Малую Грузинскую. Ему было очень плохо, он метался по комнатам. Стонал, хватался за сердце. Вот тогда при мне он сказал Нине Максимовне: «Мама, я сегодня умру...» Я уехал по неотложным делам на некоторое время. Где-то после двенадцати звонит Валера [Янклович]: «Толя, приезжай, побудь с Володей. Мне надо побриться, отдохнуть». Я приехал. Он метался по квартире. Стонал. Эта ночь была для него очень тяжелой. Я сделал укол снотворного. Он все маялся. Потом затих».
Валерий Янклович рассказывал: «В этот день я уехал домой во втором часу ночи. А Нина Максимовна и Сева Абдулов уехали еще раньше. Володя немного успокоился, мы с Толей Федотовым перенесли его из кабинета в гостиную. Надо было его успокоить».
Анатолий Федотов рассказывал: «Он уснул на маленькой тахте, которая тогда стояла в большой комнате. А я был со смены — уставший, измотанный. Прилег и уснул — наверное, часа в три. Проснулся от какой-то зловещей тишины — как будто меня кто-то дернул. И к Володе! Зрачки расширены, реакции на свет нет. Я давай дышать, а губы уже холодные. Поздно. Между тремя и половиной пятого наступила остановка сердца на фоне инфаркта. Судя по клинике — был острый инфаркт миокарда. А когда точно остановилось сердце — трудно сказать. Потом в свидетельстве о смерти мы записали: «Смерть наступила в результате острой сердечной недостаточности, которая развилась на фоне абстинентного синдрома». Вызвал реанимацию, хотя было ясно, что ничего сделать нельзя. Вызвал для успокоения совести. Позвонил в милицию, чтобы потом не было слухов о насильственной смерти».
Многие полагают, что в последние дни Федотов давал Высоцкому наркотики. Например, обращают внимание на тот факт, что 18 июля Высоцкому не стало лучше после укола, сделанного реаниматором «скорой», но он, по словам Янкловича, смог, хотя и с трудом, доиграть роль после укола Федотова. При этом сам Федотов в своих воспоминаниях не говорит о сделанном им за кулисами уколе Высоцкому, ссылаясь только на вызов «неотложки». Есть также подозрения, что не укол снотворного сделал Федотов Высоцкому за несколько часов до смерти, и при вскрытии это, возможно, обнаружилось бы с полной очевидностью, но родители Владимира Семеновича, как известно, настояли, чтобы вскрытия не было. Вспомним также о деньгах, которые 23 июля были у Высоцкого в ресторане ВТО. Этих денег не нашли. Не наркотики ли покупал на них Федотов, когда, согласно собственным воспоминаниям, отлучился «по неотложным делам» 24 июля?
— сердечно-сосудистая недостаточность, но более правдоподобной выглядит версия врача-реаниматолога С. Щербакова, согласно которому смерть наступила в результате асфиксии из-за запавшего языка. Дело в том, что Федотов, выводивший Высоцкого из наркотической зависимости, применял для облегчения страданий от «ломки» огромные дозы хлоралгидрата. Препарат этот угнетает нервную систему, и боль притупляются. Проблема, однако, в том, что притупляются не только чувства, снижается и тонус мышц. Щербаков вспоминает, что сам присутствовал при аналогичной ситуации 23 июля, когда спящий Высоцкий — под воздействием очень большой дозы хлоралгидрата — начал хрипеть, ибо лежал на спине, и запавший язык перекрывал дыхательные пути. В тот момент Высоцкого перевернули набок, и смерть не наступила.
— Как врач, — продолжает Цибульский, — я согласен со Щербаковым, эта версия смерти выглядит очень правдоподобной. Хотя, думаю, что при любом развитии событий скорая смерть Высоцкого была неизбежной.
Что касается свидетельств, собранных Валерием Кузьмичом и изложенных выше, то Марк Цибульский прибавляет к ним еще два, причем находящихся в противоречии с тем, что было сказано Перевозчикову:
— Режиссер В. Аленников утверждал в печати (а потом в беседе со мной), что он встретил Высоцкого 24 июля на «Мосфильме», куда тот приехал по поводу «Зеленого фургона». Он утверждает, что это было именно 24 июля.
Сосед Высоцкого фотохудожник В. Нисанов, много общавшийся с Высоцким в последние месяцы, начисто отвергает идею полубезумного состояния у Высоцкого. По его словам, все сидели у Нисанова до двух часов ночи 25 июля, а потом Высоцкий, Оксана Афанасьева и Федотов отправились вниз, в квартиру Высоцкого. Чуть позднее позвонил Федотов, попросил принести шампанское для Высоцкого. Нисанов спустился и увидел, что Высоцкий затеял жарить яичницу. Больше Нисанов его живым не видел.
между друзьями Высоцкого). Я честно выполнял это условие, но сейчас, когда Оксана дает два десятка интервью в год, полагаю, могу поделиться этим свидетельством, которое здорово отличается от всего, что написано на эту тему.
Но не кроются ли за этими разительными несоответствиями что-нибудь таинственное? Марк так не считает. По его словам, все дело в том, что Высоцкий впервые за пять лет оказался без привычной, причем очень большой дозы наркотика:
— Это тяжелейшее состояние абстиненции. Что можно было сделать? Либо, как предлагали врачи Сульповар и Щербаков, выводить Высоцкого из этого состояния на аппаратном дыхании, полностью релаксировав мышечную систему курареподобными препаратами, либо поступить так, как сделал Федотов, — заглушить нервную систему, подавить чувствительность ее с помощью сильнодействующих седативных препаратов.
Согласен, метод Федотова испытания в клинике не проходил, это его собственная разработка. Тем не менее метод мог увенчаться успехом, если бы не одно «но». Шампанское! Высоцкий поглощал его бутылками. Нисанов говорил мне, что и раньше Высоцкий мог выпить невероятное количество водки — и не опьянеть. Когда же надо было успокоиться и уснуть, он выпивал шампанское, после чего мгновенно засыпал. Водка с шампанским — коктейль, конечно, не для всякого, но все же это не слишком опасно. В сочетании же с седативными препаратами — это смертельный риск, поскольку алкоголь усиливает действие седативов.
Именно так, видимо, и произошло. Нисанов ночью с 24-го на 25-е принес шампанское, которое Высоцкий выпил, а для облегчения абстиненции получил от Федотова большую дозу хлоралгидрата. В результате случилось то, что случилось — он умер от западения языка.
слепо установкам чиновников от медицины. Вопрос в том, как он мог использовать хлоралгидрат в сочетании с алкоголем! Видимо, переоценил способности организма Высоцкого перерабатывать огромные дозы алкоголя и лекарственных препаратов.
когда из-за усиления контроля все каналы оказались перекрытыми. И сам Высоцкий, и его окружение оказались к этому совершенно не готовы, никаких запасов сделано не было.
В заключение же хотелось бы сказать, что только худые помыслы оскверняют разум, тогда как суть остается чиста. И коли изжили мы в себе ханжу и очистили глаз от фарисейской дымки, то нет в нас дурного, ибо нравственность есть правда. А потому не стоит рассматривать вышенаписанное как попытку опорочить имя Высоцкого. Действительно, по меткому выражению А. С. Пушкина, «толпа жадно читает исповеди, записки, потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости, она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы!..» Но добрая память о Владимире Семеновиче уже не может быть поколеблена. А ханжам и невежам мы ответим: «Врете, подлецы: он и мал и мерзок — не так, как вы — иначе» (А. С. Пушкин. Письмо П. А. Вяземскому, ноябрь 1825 г.).