Бен-Цадок Михаэль: Трубадуры против обскурантов

ТРУБАДУРЫ ПРОТИВ ОБСКУРАНТОВ

Заметки о современной советской песенной поэзии

Мое фамилье, имя, отчество
прекрасно знали в КГБ.

В. Высоцкий. «Я был душой дурного общества»

Александр Галич (Александр Гинзбург) — автор [1] комедии «Вас вызывает Таймыр». Создатель нашумевшей инсценировки для МХАТа рассказа И. Грековой «За проходной». Один из авторов киносценария «Бегущая по волнам», по которому был поставлен советско-болгарский фильм с балладами Галича [2]. Знаменит как автор свободных песен.

Живет в настоящее время в Москве. Вступил в Комитет защиты прав человека, созданный академиком Сахаровым в 1970 году.

О жизни Владимира Высоцкого мы знаем мало. Он сравнительно молод. Живет в Москве. Актер Театра Драмы и Комедии на Таганке, снимался в фильмах: «Вертикаль», «Хозяин тайги», «Служили два товарища», «Интервенция» (так и не вышедшем на экраны), «Опасные гастроли». Самый популярный среди молодежи автор разнообразнейших песен.

1. Вступление

Эге! — Сказал я сам себе...

А. Галич. «Песни»

Сравнительный анализ современной советской песенной поэзии никем еще серьезно не проводился, и поэтому любая попытка в этой области может представлять определенный интерес.

Автор взял на себя смелость провести целый ряд уместных и неуместных сопоставлений, ибо давно известно, что «все познается в сравнении». Этот нехитрый гносеологический прием всегда помогал исследователям, независимо от того, где они искали Истину и Красоту: в жизни, в науке или в искусстве.

2. Песня и поэзия

Долгие лета, тем кто поет во сне...

В. Высоцкий.
«Песня о беспокойстве (Парус)»

То ли броситься в поэзию,
То ли сразу в желтый дом.

А. Галич. «Гусарская песня»

Вышедший в 1969 году в СССР Словарь синонимов русского языка трактует слово «песнопение» как устаревший синоним слова «стихи». Как и многие советские справочники, этот словарь вводит читателя в заблуждение, потому что 10–15 лет тому назад в Советском Союзе песня начала срастаться с поэзией. Появились десятки поэтов-песенников: Окуджава, Высоцкий, Галич, Клячкин, Визбор, Городницкий...

Стихи читаются нараспев. Песни почти декламируются. Где грань между песней и поэзией? Почему возник интерес к «свободным песням»? Может, потому, что песня более близка, более доходчива, так как древнее, чем стих? А может быть, потому, что стихи в магнитофонных записях плохо звучат без музыкального сопровождения (ведь магнитофонные ленты доступнее самиздатовских копий)? Трудно сказать. Во всяком случае полуподпольное «песенное движение» возникло как реакция на официальную культуру и на «радиопесни» типа «Любовь — кольцо, а у кольца начала нет и нет конца» или на песни, звучащие насмешкой:

Будет людям счастье,
Счастье на века.
У Советской власти
Сила велика.

Все песни, не исполняющиеся в СССР по радио или с эстрады, можно разделить на три группы. Первая — это лирические песни, не имеющие каких-либо особых достоинств, и «туристская романтика». Вместе со второй группой, куда входит лирика Окуджавы, Визбора, Егорова и других, эти песни являются протестом против псевдоромантики построения коммунизма.

По мелодичности они напоминают русские народные песни, но на этом сходство исчерпывается. В сущности Окуджава — это возрождение символистов и, если угодно, Вертинского. Его песни — достояние интеллигенции больших городов, воскресение мечты о Прекрасной Даме, и если иногда в этих песнях прорываются нотки сатиры (родители Окуджавы — враги народа), то они заглушаются мягкими лирическими звуками.

Третью группу свободных песен возглавляют произведения Галича, Высоцкого и Кима.

3. Истоки Галича и низины Высоцкого

Не солдатами — номерами
Помирали мы, помирали.
От Караганды до Нарыма
Вся земля как один нарыв.

А. Галич. «Песня о Синей Птице»

В середине пятидесятых годов стали временно пустеть лагеря. В жизнь городов и сел вливались люди, на которых лежала печать лагерных лет. «В суету городов» Галич и Высоцкий принесли лагерную культуру: блатные песни, жаргон, мат. Оба барда стали мостом между востоком и западом Советского Союза, между рабством лагерным и внелагерным. Галич и Высоцкий начинаются с блатных песен. Оттуда, из лагерей, идет увлечение матом, жаргонными словечками, «народными» искажениями чистой литературной речи. Всякий уважающий себя интеллигент считает необходимым изобрести неологизм по части выпивки или половых сношений [4]. Нецензурная речь и самиздат — может быть, единственные неподцензурные области советской культуры.

4. Александр Галич и Александр Блок

Кому чару пить — кому здраву быть?!
Королевичу Александровичу!

А. Галич. «Цыганский романс»

Автор отваживается здесь высказать мнение, согласно которому Галич занимает в современной советской поэзии то же место, которое занимал Александр Блок в начале века. Галич, как это ни кажется странным, может в какой-то степени считаться духовным наследником Блока. Поводом для такой несколько проблематичной постановки вопроса нам послужил и «Цыганский романс», и «Песня о Прекрасной Даме», и ряд чисто блоковских мотивов, иногда подчеркивающих своеобразие стиля Галича, и усталая созерцательность, общая даже для самых яростных строк как Галича, так и Блока.

Когда я пытаюсь представить себе более образно это незримое духовное родство мастеров разных поколений, «генетику поэзии», то в моем разгоряченном воображении возникает неясная картина, напоминающая фреску Микельанджело: Блок держит Галича за руку. Как Платон, Блок поднимает свободную руку к небу. Как Аристотель, Галич указывает на землю. И если 50 лет назад вершиной русской поэзии были строчки:

И странной близостью закованный,

(А. Блок. «Незнакомка»),

то сейчас ценители изящной словесности с наслаждением повторяют вслед за Галичем:

У жене моей спросите — у Дашки,
У сестре ее спросите — у Клавки...

(А. Галич. «Выступление Клима
Коломийцева в защиту мира»).

Поэзия спускается с небес и идет как нищая по дорогам. Из Прекрасной Дамы она превратилась в уличную девку, побывав в маразматических объятиях корифеев «социалистического реализма».

Галич — поэт не «от Бога». Этим он отличается, например, от Есенина или Иосифа Бродского. Галич выстрадал свой талант, видимо, заплатив за него яремной тягостью концлагерей и здоровьем. Галич — это сгусток возвышенного цинизма и бытовой одухотворенности, смесь лагерного жаргона и философии. Галич — это крик израненной души, не потерявшей способности видеть и чувствовать.

5. Галич и Окуджава

Ведь недаром я двадцать лет
Протрубил по тем лагерям.

А. Галич. «Облака»

Окуджава, Галич и Высоцкий — три ведущих мастера советской песенной поэзии. При этом Окуджава и Высоцкий стоят на разных полюсах восприятия мира: Высоцкий пишет «военные» песни, Окуджава — антивоенные, Окуджава — лирик, Высоцкий — «антилирик» и т. д.

Галич стоит где-то между ними (хотя и гораздо ближе к Высоцкому), он — та точка отсчета, та мера, которая позволяет сравнивать Высоцкого и Окуджаву. Галич уступает Окуджаве в поэтичности и в мелодичности песен так же, как уступает Высоцкому в технике исполнения.

Но в одном он их превосходит — в политической направленности, в сознании гражданского долга. Вы никогда не встретите у Галича истомы, грусти. Совсем другие чувства заставляют его творить: презрение и тоска, гнев и сострадание. Песни Галича — это в полной мере песни протеста против социальной несправедливости, подлости и предательства. Это песни выстраданные и пережитые. Песни Галича кровоточат.

Галич словно доказывает Окуджаве, что не может быть чистой любви, так же как не может быть чистой науки или искусства. В наши дни политика пропитывает все. Не может быть человек счастлив, когда вокруг столько горя. А если может — значит, он не человек или заменяет счастье суррогатом. Галич — сатирик, Окуджава — романтик, как верно подметил в своей статье Е. Романов [5]. Но этим не исчерпывается различие двух бардов. Галич, кроме того, по-видимому, бывший зэка, народник, «больной интеллигент», и это дает ему право создавать собственную мораль, новую мораль воина.

Окуджава же лирик, воспевающий «вечные» законы добра и зла, попранные людьми. Окуджава недооценивает себя, когда говорит, что все его песни — это напеваемые стихи. Мелодии Окуджавы своеобразны и по-своему прекрасны. Окуджава — не только поэт, но и композитор.

Стихи Галича — тоже всегда песни. Их надо петь, их надо петь под гитару — незатейливая, примитивная мелодия придает им необычайное своеобразие. При декламации его нет.

Окуджава остается мечтателем даже тогда, когда пытается критиковать («Песенка солдата»). Галич остается критиком, даже когда пытается мечтать («После вечеринки»).

Галич мечтает «посбивать рупора и услышать прекрасность молчания». О том же желании, но на другой мотив поет Окуджава: «Как много, представьте себе, доброты в молчаньи, в молчаньи». Им обоим режет слух крикливая пропаганда, обесценивающая слова и выдающая ложь за правду.

6. В. Высоцкий — шут и рыцарь

Ах, в этом костюме узнали,

В. Высоцкий.
«Песня о последнем жулике»

Галич и Высоцкий возглавляют либеральное движение в свободном песенном творчестве (Юлий Ким, наверное, не менее талантлив, чем А. Галич, но он не пользуется такой славой. Может быть, причиной этому является его природная лень, или отсутствие честолюбия, или тот факт, что, по общему признанию, песни Кима никто не может исполнять, кроме автора, до того у них замысловатая мелодия).

В песнях Галича огромную роль играет окружающая героя среда. Герой совершает подлость или подвиг, бунтует, борется или сдается. Мы всегда видим его противника, тысячеголовую гидру — тоталитарное государство. Опрокинутый, втоптанный в грязь, герой всегда пытается подняться. Это стремление и составляет основу творчества Галича. Галич и Высоцкий употребляют «разговорный язык», часто используют одни и те же выражения. При этом Высоцкий чувствительнее к ритму и рифме. Рифма, в сущности, — это слабость языка, но в то же время и сила его. Никто так не чувствует ритмичной силы, как проповедник мужественности — Владимир Высоцкий.

— шут и рыцарь. Декорации меняются, герой — никогда. Шут рядится в разные одежды, прозябает в пивных, в лагерях, в сумасшедших домах, на сельскохозяйственной выставке, в зоосаде и т. п., но всегда остается тем, кто он есть: Петрушкой, скоморохом. Шут, сам по себе простой и славный малый, попадая в карикатурное окружение, становится посмешищем, как и в старинных ярмарочных комедиях. В гиперболизированных условиях быта или антисказки герой и сам становится условным. Не потому ли такой знакомой кажется нам ситуация, в которой оказывается шут? Можно согласиться с мнением Маслова, который назвал В. Высоцкого неподражаемым подражателем [6]. Высоцкий подражает условным схемам, переосмысливает их и наделяет конкретным злободневным содержанием.

Второй герой Высоцкого — это рыцарь без страха и упрека, альпинист, солдат, мужественный, смелый, сильный человек, напоминающий образы Джека Лондона. Киплинговские, гумилевские мотивы слышатся в поступи нового героя.

Приглядимся внимательней к этому рыцарю. Не напоминает ли он нам кого-нибудь? Ба, да это ведь наш старый знакомый, шут! Ну, конечно, он опять переоделся. Но почему же мы над ним не смеемся, почему не потешаемся над каждым его шагом? Не потому ли, что одежды на сей раз — настоящие, а декорации — реальные? Не потому ли, что повседневная жизнь в Советском Союзе для мыслящего человека опаснее гор и страшнее войны?

Спасаясь, рыцарь надевает маску паяца, и снова удаль становится бесшабашной, силы растрачиваются в борьбе с ветряными мельницами, а мы смеемся над этим, смеемся, смеемся...

7. Галич — Гинзбург


Сегодня и ежедневно...

А. Галич. «Поезд»

Нельзя написать статью о Галиче и не упомянуть в ней о еврейских нотках, постоянно звучащих в его творчестве: «Предостережение», «Выступление Клима Коломийцева в защиту мира», «Больничная цыганочка», «Поезд», «Острова», «Тум-балалайка» и другие.

Галичу пришлось прочувствовать на себе всю тяжесть официального рабоче-крестьянского и, возможно, лагерного антисемитизма. Безнадежность «Предостережения» сменяется гневным стуком строчек-колес «Поезда». Ты рад позабыть про совесть, торгуешь елеем, хочешь выйти в услужливые орфеи —


Ты слышишь? Уходит поезд
Сегодня и ежедневно.

А потом, иногда, в буднях борьбы за человеческое достоинство, мелькнет похожая на ностальгию мечта о далеких Островах, где «нет и не было черты оседлости». Государственная граница СССР — вот новая черта оседлости евреев, стремящихся на свою возрожденную родину.

8. Бог, Бах и Галич

— говорит Бог.

А. Галич «По образу и подобию»

— сама жизнь.

В этой песне Бах является символом высокого творчества, преодолевшего подлость и пошлость обыденности. Галич — тоже богоборец. Он двадцать лет был рабом. И это уравняло его с Богом. Он смеет обращаться к Богу как к равному [7], потому что Бог, как и любой человек, ответственен за то, что происходит в этом мире. А происходят ужасающие вещи. Происходят повседневно, и от этого они еще чудовищней. Как творить, когда тебя ежесекундно убивают? Как жить, когда твою божественную душу распинают и топчут ногами?

И все же ты обязан жить, и ты обязан творить — ибо творящий равен Богу, а если так, то есть еще надежда изменить мир.

«Да не кощунствуй, Бах!» — говорит Бог Галичу. «А Ты дослушай, Бог», — властно отвечает Бах-Галич.

Потому что жизнь — это не только вечный сон, не только тлен и прах, но еще и то служение Истине и Красоте, та вечная тяга к совершенству, которые ставят человека вне суеты, осмысливают его существование, делают вечными мимолетные чувства и — заставляют действовать.

9. Заключение

Скажет хозяйка: — Хотите послушать старую запись? —
И мой глуховатый голос войдет в незнакомый дом.

«После вечеринки (Опыт футурологии)»

А. Галич и В. Высоцкий из тех, кто видят и кричат. Они не могут молчать, потому что им есть что сказать.

Чтобы быть поэтом, надо уметь не только смотреть, но и видеть, не только видеть, но и замечать. Ибо труднее всего различить то, что находится перед глазами.

Когда-нибудь литературоведы будущего начнут оценивать советскую поэзию второй половины XX века. Скрупулезно изучив рукописи, документы и эпистолярное наследие поэтов нашего времени, они отметят неожиданный поворот в развитии поэзии, срастание ее с песней, повышенный спрос на сатиру — и найдут всему этому должное объяснение. Они напишут объемистые труды о поэтах-песенниках семидесятых годов и непременно укажут на Галича, Высоцкого, Окуджаву и Кима как на самых популярных, самых талантливых авторов «свободных» песен.

Но людям будущего никогда не будет дано почувствовать внутренний огонь этих песен так же остро, как чувствуем его мы с вами…

АМИ. Иерусалим, [1971]. № 2 (май). С. 60–63 [8].

[1] Совместно с Константиновым. [правильно — с К. Ф. Исаевым. — Ред.]

[2] Между прочим, режиссерский сценарий, который мне довелось видеть в Доме-музее А. Грина в Старом Крыму, отличается от окончательного варианта кинофильма. Так, например, из фильма выкинуты многие песни Галича, которые были в сценарии («Острова» и др.), переделан финал. По замыслу Галича статую «Бегущей» решением «Совета города» (Горсовета?) было решено уничтожить, так как она обращена лицом к морю, и, следовательно, спиной к народу. В фильме: статую разбивает кучка хулиганов.

[3] «Даже» — потому что, на мой взгляд, Е. Евтушенко выходит из этого ряда вон.

[5] Романов Е. «Эрика берет четыре копии» — послесловие к сборнику Галича «Песни». Издательство «Посев», 1969.

[6] Маслов В. Три встречи с Высоцким. Посев. 1971. № 1.

«Франсуа Вийон» просит Бога.

[8] Там же на с. 70–74 опубликованы стихи В. Высоцкого «Антисемит», «Звезды», «Зэка Васильев и Петров зэка», «Гололед», «Песня о штрафных батальонах», «Эй, шофер, вези в Бутырский хутор...», «Антисказка», «Как ныне сбирается вещий Олег...», «Про нечисть», «Чудо-Юдо», «Джин».

Раздел сайта: