Бибина А. В.: Так что же случилось в Африке? Об одной "несерьезной" песне В. Высоцкого

ТАК ЧТО ЖЕ СЛУЧИЛОСЬ В АФРИКЕ?

Об одной «несерьезной» песне В. Высоцкого

У Владимира Высоцкого немало произведений шутливых, на первый взгляд не претендующих на глубину содержания и предельно понятных. Такой кажется и широко известная песня о Жирафе, одно из авторских названий которой — «Песенка ни про что, или Что случилось в Африке. ». Но сам поэт подчеркивал наличие в своих юмористических сочинениях «второго слоя» — обязательно серьезного. Попытка его выявления приводит к довольно интересным результатам.

В желтой жаркой Африке,
В центральной ее части,

Случилося несчастье, —

«Видно, быть потопу!..»

Влюбился — в Антилопу!

Поднялся галдеж и лай,—


«Жираф большой — ему видней!»

Н. Крымова полагает, что смысл «второго слоя» заключен в рефрене песни — реплике Попугая, ушедшей в обиходную речь в качестве пословицы (Крымова Н. О поэзии Владимира Высоцкого //Высоцкий В. С. Избранное, М. 1988. С. 494). В. Новиков называет фразу «Жираф большой — ему видней» формулой приспособленчества (Новиков В. Тренировка духа //Высоцкий В. С. Четыре четверти пути, М. 1988, С. 268), хотя точнее было бы говорить не о приспособленчестве, а о невмешательстве. Такое прочтение текста выглядит вполне уместным. Прямой сатиры на жизненный принцип «Моя хата с краю — ничего не знаю» у Высоцкого нет; но и для его лирического героя, и для близких к нему по мировосприятию персонажей характерно обратное — принцип «вмешательства», активного участия в происходящем: «Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу!» («Мне судьба — до последней черты, до креста…»); «Для того, чтобы тучи рассеялись, / Парень нужен был именно там» («Бросьте скуку, как корку арбузную...»). Равнодушие и безучастность оборачиваются трагедией — как личной, так и общей: «Усыпив, ямщика заморозило желтое солнце, / И никто не сказал: шевелись, подымайся, не спи!» («Я дышал синевой...»). И сама жизнь в этой системе понятий рассматривается как «хорошее дело» — видимо, интересное и полезное («Я из дела ушел»), а пассивность и апатия фактически приравниваются к смерти («Песня конченого человека»).

Итак, первая из возможных трактовок событий «в желтой жаркой Африке»: преступное равнодушие окружающих — следствие «активной пассивности» Попугая — помогает Жирафу отменить законы животного мира, разрушить устоявшийся порядок. Но действительно ли «Жираф был неправ?» Присмотримся повнимательнее к этому персонажу и его действиям.

«Взгляд вверх всегда характеристика человека одухотворенного… — поэт у Высоцкого всегда существо «длинношеее», и поэтому, кстати, «Жираф большой», которому видней, вызывает явную авторскую симпатию» (Скобелев А., Шаулов С. Концепция человека и мира: Этика и эстетика Владимира Высоцкого // В. С. Высоцкий: Исследования и материалы. Воронеж, 1990. С. 43). Более того: этот персонаж явно стоит в ряду одобряемых автором героев с «последовательно неконформным поведением» (Там же, С. 34—35). Преодолевая навязанные окружающими взгляды на семью и любовь, отстаивая свое право на индивидуальность, Жираф поступает практически так же, как лирический герой, не желающий двигаться «туда, куда все» («Чужая колея»), а на возмущенный «галдеж и лай» он вполне мог бы ответить словами одного из привлекательных для поэта ролевых персонажей: «А мне плевать — мне очень хочется!» («Наводчица»).

— аналогичными межнациональным бракам. По-новому выгладит и позиция Попугая: его предложение не вмешиваться в непривычный, но в конечном счете естественный ход событий — проявление не равнодушия, а мудрости (недаром он «старый»). Возникает понятие «мудрости невмешательства» — но в данной художественной системе это почти оксюморон!

Сопоставление взаимоисключающих и по отдельности явно неудовлетворительных трактовок побуждает снова и снова вчитываться в текст — и обнаруживать в нем еще не учтенные элементы. Так, Жираф хотя и похож на лирическою героя Высоцкого, но вместе с тем наделен чертой, автору явно неприятной,— склонностью к демагогии: «Нынче в нашей фауне / Равны все пороговно!» (Подобное пародирование идеологических формулировок встречается у Высоцкого неоднократно. В качестве примера можно привести оговорку персонажа песни «Смотрины»: «Сосед орет, что он — народ, / Что основном закон блюдет: / Что — кто не ест, тот и не пьет, — / И выпил, кстати», а в стихотворении «Мосты сгорели, углубились броды...» находим «бесконечный путь вперед», превратившийся в движение толпы по кругу со сбитым ориентиром, и др. См, также, стихотворения «Мы воспитаны в презренье к воровству…» и «Мы бдительны — мы тайн не разболтаем...»). Побуждает к размышлениям и то, что влюбленные оказываются отвергнутыми обществом себе подобных. Таковы результаты утверждения индивидуальности; но как их расценить?' Осталась невыполненной вторая часть парадоксального призыва лирическою героя: «…делай как я! / Это значит — не надо за мной <...>» («Чужая колея»): последователи Жирафа, бездумно повторяя его действия, фактически утверждают новый стереотип. Это вновь изменяет истолкование произведения. Усложнить интерпретацию может едва ли не каждая строка. Как, например, следует понимать каламбур: «Льют Жираф с Жирафихой / Слезы крокодильи»? Взаимодействие наименований различных животных приводит здесь к актуализации прямого значения определения и разрушает фразеологизм, заставляя воспринимать его буквально. Но отменяется ли этим его общеязыковое значение,— иначе говоря, на самом деле горюют персонажи или для соблюдения приличий? И наконец: «... виновен не Жираф, /А тот, кто…» — а почему, собственно, виноват должен быть кто-то один? Серьезный это вывод или иронический?

«Песенке ни про что...» сталкиваются несколько различных мировосприятий (три как минимум: юношески-романтическое отношение к жизни, умудренно-реалистическое и обывательское). В результате она оказывается неоднозначной. Несмотря на внешнюю ее легкомысленность и кажущееся наличие «морали», автор предлагает нам здесь множество глубоких вопросов — возможно, не решенных им самим. Или вовсе не имеющих окончательного решения…