НЕКОТОРЫЕ ЛИНГВО-ЛИТЕРАТУРНЫЕ ОСОБЕННОСТИ
ФИЛОСОФСКО-РЕЛИГИОЗНОЙ ЛИРИКИ В. ВЫСОЦКОГО
Для анализа были выбраны два стихотворения — «Я из дела ушёл» и «Райские яблоки» [1]. В определённой степени второе стихотворение является продолжением первого, что структурно напоминает «Охоту на волков» и «Конец “Охоты на волков”...».
В стихотворении «Я из дела ушёл» поэт обыгрывает буквальный перевод со старославянского выражения «несть пророка в отечестве своём». Данное евангельское выражение имеет подтекст: «нигде на родине не почитают своих пророков», однако у В. Высоцкого здесь присутствует несколько иное наполнение — «в настоящее время народ нигде не признаёт пророков». Библейские мотивы прослеживаются и в строчке: «Ничего не унёс — отвалился в чём мать родила...» (сравним в евангельским «голыми мы рождаемся, голыми мы и уходим»).
«Пророк» А. С. Пушкина и «Пророк» М. Ю. Лермонтова характерно использование старославянизмов (виждь, внемли, восстань; судия, провозглашать и других) и отсутствие просторечной лексики; у В. С. Высоцкого же удивительно сочетаются высокая лексика с просторечием и разговорно-литературной лексикой, включающей такие лексемы, как ; отвалился в чём мать родила; пророков нет — не сыщешь днём с огнём, а также просторечное произношение (например, лексемы отдал). Наличие просторечной лексики должно было бы снизить дух стихотворения, но этого не происходит (пример — строчки: «Мы многое из книжек узнаём, // А истины передают изустно: // “Пророков нет в отечестве своём”, — // Но и в других отечествах — не густо»). Если Пророк у Пушкина — возвышенный, деятельный, а у Лермонтова угрюмый, нелюдимый, то у Высоцкого отсутствие и непризнание пророков на родине прежде всего вызывает сожаление: «Открылся лик — я встал к нему лицом, // И Он поведал мне светло и грустно: “Пророков нет в отечестве своём, — // Но и в других отечествах — не густо”». В этих строчках звучит также и упрёк в том, что в стране забыли Бога, нет веры в него. Для пушкинского Пророка вера в Бога — часть его самого, он слит с ней; в лермонтовском Пророке много от дьявола: он угрюм («унылый»), а это чувство — одно из самых больших христианских грехов, слово — один из эпитетов Антихриста, да и сам дар прорицания лермонтовский Пророк получил скорее не от Бога, а от дьявола, так как он, в отличие от Христа, видит в людях только плохое: «в очах людей читаю страницы злобы и порока») (попутно заметим, что для ряда произведений М. Лермонтова свойственны богоборческие мотивы). Пророк же В. Высоцкого, в отличие от лермонтовского, не жалуется на судьбу, «печаль его светла», есть надежда, что люди будут чтить «пророка в отечестве своём». В этом смысле он явно ближе к пушкинскому Пророку; несомненна перекличка строк Пушкина со строчками Высоцкого («И он поведал мне светло и грустно»). Вообще пушкинские мотивы и цитаты широко используются и в других произведениях В. С. Высоцкого: «поэтический диалог с Пушкиным Высоцкий вёл на протяжении почти всего своего творческого пути» [2].
В стихотворении «Я из дела ушёл» использован «обрывистый» синтаксис: бессоюзные предложения, пропуски слов и прочее. То же самое характерно и для стихотворения «Райские яблоки»: «Прискакали — гляжу — пред очами не райское что-то: // Неродящий пустырь и сплошное ничто — беспредел. // И среди ничего возвышались литые ворота, // И огромный этап — тысяч пять — на коленях сидел».
Сравнивать рай (коммунистический?) с зоной — это мог только поэт советской действительности. Да и не рай это: ничто, не что-то, беспредел.
Для ряда произведений В. Высоцкого характерны образы Коня, Тройки («Бег иноходца», «Кони привередливые», «Погоня» и другие); используются они и в анализируемых стихотворениях. Причём эти образы и лирический герой — неразделимое целое: «Я влетаю в седло, я врастаю в коня — тело в тело, — // Конь падёт подо мной — я уже закусил удила!» («Я из дела ушёл»); «Кони просят овсу, но и я закусил удила» («Райские яблоки»). Но в «Райских яблоках» эти образы несколько снижены: «В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок — // И ударит душа на ворованных клячах в галоп...» Невольно вспоминаются слова Н. В. Гоголя: «Не так ли и ты, Русь, что бойкая, необгонимая тройка несёшься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты». Но если у Гоголя в этих строках — величие Родины, то клячи Высоцкого — что это? Символ будущей криминальной России, пророчество поэта, образ для выражения какой-либо другой идеи? «Не даёт ответа!»
Надо сказать, что В. Высоцкий не употребляет слово тройка, однако это видно из контекста: «Как ржанёт коренной! Я смирил его ласковым словом...» — основная лошадь именно в тройке.
Путешествие на конях в рай — это один из мотивов русских народных сказок. Конь — символ целеустремлённости русского народа. «Конь как в греческой, египетской, римской, так и в русской мифологии есть знак устремления, но только один русский мужик догадался посадить его к себе на крышу, уподобляя свою хату под ним колеснице. <...> Это чистая черта скифии с мистерией вечного кочевья. “Я еду к тебе, в твои лона и пастбища”, — говорит наш мужик, запрокидывая голову конька в небо» [3]. Возможно, что в определённой мере сюжет путешествия в рай на коне (конях) навеяли Высоцкому стихи и стихотворные строчки Есенина: «Отвори мне, страж заоблачный, // Голубые двери дня. // Белый ангел этой полночью // Моего увёл коня. // Богу лишнего не надобно, // Конь мой — мощь моя и крепь. // Слышу я, как ржёт он жалобно, закусив златую цепь» [4].
Для стихотворения «Райские яблоки» характерны противопоставление, принижение (приземление— библеизмами и старославянизмами (душа, убиенных, распятый) употребляется жаргонно-просторечная лексика (беспредел, , ржанёт, зяблый, прорва, малинамалина своеобразно обыгрывается: то ли это жаргонизм (притон деклассированных элементов), то ли это просторечное слово (хорошее место): «Здесь малина, братва, — нас встречают малиновым звоном! // Всё вернулось на круг, и распятый над кругом висел». В варианте «Песни о райских яблоках» использован жаргонизм комиссарил (командовал) и окказионализм [5]. В стихотворении имеются также слова с неправильным ударением и окончанием (покрасивее, просят овсу, отдал, употреблён и старый, редко встречающийся предлог — ). Кроме того, для этого стиховорения характерны повторы: «Я когда-то умру — мы когда-то всегда умираем, — // Как бы так угадать, чтоб не сам — чтобы в спину ножом».
В стихотворении «Я из дела ушёл» библеизмы встречаются фактически в каждой строке: по смыслу все его восемь строф можно разделить на две самостоятельные части — в первой подчёркивается «земное», а во второй — «божественное».
Мастер языковой игры, В. Высоцкий использует этот лингвистический приём и в «Райских яблоках»: «Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых: // Это Пётр Святой — он апостол, а я — остолоп»; «Всем нам блага подай, да и много ли требовал я благ?! <...> // Ну а я уж для них наберу бледно-розовых яблок...»
Последние строки стихотворения перекликаются со строкой из «Коней привередливых»: «Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок // Для тебя я везу...»; «Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю // Я коней своих нагайкою стегаю, погоняю...»
«Райские яблоки» навеяно есенинскими строчками: «Если крикнет рать святая: “Кинь ты Русь, живи в раю!” // Я скажу: “Не надо рая, // Дайте родину мою”» [6]. (Ср. со строчками варианта «Райских яблок»: «Всё вернулось на круг, ангел выстрелил в лоб аккуратно. // Неужели им жаль, что набрал я ледышек с дерев?! // Как я выстрелу рад! — ускачу я на землю обратно, — // Вон и яблок везу, их за пазухой телом согрев» [7].
Несомненно, что философско-религиозная тематика А. С. Пушкина и С. А. Есенина продолжена и по-своему интерпретирована В. С. Высоцким — великим поэтом нашей эпохи.
Примечания
[1] Далее эти произведения цит. по изд.: Высоцкий В. С. –349; 475–476.
[2] Кулагин А. В. Поэзия В. С. Высоцкого: Твор. эволюция. М.: Вагант-Москва, 1997.
[3] Ключи Марии // Собрание соч.: В 3 т. Т. 3. М.: Правда, 1970. С. 138–139.
[4] Есенин С. А. «Отвори мне, страж заоблачный...» // Там же. Т. 1. С. 119.
Сочинения: В 2 т. Т. 1. С. 530.
[6] Есенин С. А. «Гой ты, Русь, моя родная» // Указ. соч. Т. 1. С. 64.
[7] Высоцкий В. С. Указ. соч. Т. 1. С. 530.