Хмелинская М.: Поэтический мир В. Высоцкого - реалии, образы, символы

ПОЭТИЧЕСКИЙ МИР ВЫСОЦКОГО:

РЕАЛИИ, ОБРАЗЫ, СИМВОЛЫ

Стихи В. С. Высоцкого — исключительное явление русской культуры. Неповторимость им, помимо идейно-эстетических достоинств, придает колоссальная содержательная насыщенность текстов, которая явственно отличает творчество поэта от классиков и современников.

Прежде всего, эта насыщенность проявляется в простой информативности. Конечно, сведения об окружающем мире традиционно присутствуют в лирике, но, как правило, они ограничены обычным упоминанием о том, что существуют песня, небо, цветы, воспоминания и подобное. Излишне цитировать при этом примеры — то ли «Я помню чудное мгновенье...» А. Пушкина, то ли «Музыку» А. Ахматовой. У В. Высоцкого, естественно, тоже активны подобные понятия и соответствующие им слова, называющие конкретные предметы (солдат, дом, чай, ивы, конь), действия (петь, дышать, вернуться, стремиться), качества (звонкий, живой, светлый) и т. п. Однако в поэзии В. Высоцкого, характеризующейся уникальным многоголосьем и многоликостью [1], присутствием целой вселенной явлений, сюжетов и героев [2], представлена настоящая энциклопедия: современные поэту исторические деятели, события, даты, географические объекты, научные термины, астрологические названия, персонажи литературы и фольклора, виды животных, предметы материального мира. Один список этих реалий вместил бы сотни позиций. Можно было бы составить частотный словарь и дать классификацию такому материалу. Избегая перегрузки фактами, заметим только, что в стихотворениях Высоцкого можно найти имена Марины Влади, физика Понтекорво, герцога Ришелье; упоминания пугачевщины, татаро-монгольских орд или палеолита; Арбат и фиорд Мильфорсаун, каторжный Анадырь и несуществующую страну Муравию; понятия хромосом, синхрофазотронов, «мертвой петли» и диеза; весь зодиакальный пояс, доктора Фауста, вещую птицу Сирин, Летучего Голландца и титулы монархов, жирафа и воробьев, дублоны и «мерседесы», «селены», «ситроены», а также многое другое. Знаменательно, что исследователи отмечают: «информативно [песни В. Высоцкого] [3] богаче, более ценны, чем многие социологические (этические) сочинения» [4].

Обилие и разнообразие реалий в произведениях Высоцкого может стать темой самостоятельной работы. Конечно, смешным был бы при этом формализм типа: упоминание большего количества городов советских, чем зарубежных, свидетельствует о любви поэта к России, верности своей стране. Одновременно обработка этого материала может добавить существенные или интересные штрихи к творческому портрету поэта. Так, имя Марины встречается в стихотворении 1964 года, причем дважды, — то есть за три года до встречи с М. Влади. Нехарактерное для поэзии упоминание болезней, с использованием специальной терминологии (грипп, астма, саркома, туберкулез), в отличие от традиционного романтического указания на жар, озноб, бред«В желтой жаркой Африке...»): бизоны не водятся в Африке — впрочем, зоологическая неточность не имеет никакого значения, так же как нереальная «львица с гривой» отнюдь не уменьшает красоты строк лермонтовского «Демона».

Владимир Высоцкий, как известно, был высокообразованным человеком. Современников удивляла «его эрудиция, глубина знаний советской и зарубежной литературы, поэзии, древней истории, музыки, театрального искусства» [5]. Естественно, что многие из реалий культуры были не просто упомянуты в его произведениях, а нашли чисто авторский отклик или творческую интерпретацию, став органичными образами художественной ткани стихотворений.

В произведениях Высоцкого часто говорится о первооснове мироздания — о Боге [6], причем, большей частью, в стихах, где повествование ведется от имени лирического героя, а не персонажей (ролевых героев, героев-масок). В соответствии с церковным каноном, при этом используются слова Бог, Господь, Всевышний, Создатель, Провидение, Христос, Божий сын, Сын, Дух. Например: «Я жив, тобой и храним. // Мне есть что спеть, представ перед всевышним, // Мне есть чем оправдаться перед ним» [7]; «Пред очами удивленного  // Предстану» /2; 145/. По традиции, к вышней силе герой обращается с пониманием воли Бога, с просьбой, чисто духовного свойства, и с надеждой: «А мне удел от бога дан...» /1; 82/; «От них от всех [недоброжелателей], о Боже, охрани — // Скорее, ибо душу мне они // Сомненьями и страхами засеяли!» /2; 153/; «Ведь поможешь ты мне, » /1; 155/. Образ Христа, не только как Спасителя, но и как морально-этический идеал, нашел у В. Высоцкого известную авторскую трактовку (Христос — поэт добра и высокой нравственности в мире насилия и бездуховности): «Я не люблю насилье и бессилье, — // Вот только жаль распятого Христа» /1; 202/; «А в 33 Христу — он был поэт, он говорил:  // “Да не убий!” Убьешь — везде найду, мол. // Но — гвозди ему в руки, чтоб чего не сотворил, // Чтоб не писал и чтобы меньше думал» /1; 280/.

Знаменательно, что негативные персонажи, жестокие или глупые (космические негодяи, дурачина, врач-изувер), не верят в Бога, не почитают Его, отвергают смысл в Его творении: «На бога уповали, бедного, // Но теперь узнали: нет его» /1; 101/; «будь ты хоть // Сам господь — // Вот возьму и прикажу запороть!» /1; 175/; «Да и болен был, // Когда наш мир творил» /1; 419/.

Единичны случаи языческого восприятия вышних сил — при этом, соответственно, лексема бог используется во множественном числе: «Что же делать — и боги спускались на землю» /1; 115/ (можно продолжить: спускались с Олимпа). Только однажды бог оказывается синонимом предмета, идола: «И брошен наземь мой железный бог » /1; 295/. Таким образом, слово бог выступает у В. Высоцкого в полноте своего семантического объема.

В текстах В. Высоцкого, также в соответствии с церковной традицией, отношение к Богу выражается в религиозных атрибутах православной веры — иконах, молитве, кресте, свече: «Открылся лик [иконы] — я встал к нему лицом» /1; 349/; «Я к микрофону встал, как к образам» /1; 270/; «Средь оплывших свечей и вечерних молитв <...> // Жили <...> дети...» /1; 405/; «И завещание крестом перечеркну, // И сам я не забуду » [8]; «Может, кто-то когда-то поставит свечу // Мне за голый мой нерв, на котором кричу» /1; 455/. Характерно, что внешние проявления веры приобретают и морально-этический аспект — они неотрывны от духовности, творческих исканий: «Вот уже очищают от копоти свечек иконы, // А душа и уста — и молитвы творят, и стихи» /1; 472/; «Укажите мне край, где светло от лампад» /1; 376/. Отсутствие атрибутов веры или непочтительное отношение к ним изобличает жизнь негативных персонажей, выступает знаком недоброго места: «Образа в углу — и те перекошены»; «Свет лампад » /1; 375, 376/.

Часто встречаются в стихотворениях постулаты и образы Библии, прежде всего Евангелия, идентичные Священному Писанию по смыслу, нередко почти аутентичные и по форме. Например: «Я спокоен — он мне все поведал. // “Не таись”, — велел. И я скажу. // Кто меня обидел или предал — // Покарает тот, кому служу» /2; 134/ (выражение одного из устоев христианства — не мстить врагам, оставляя возмездие воле Бога: «Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его» /Откровение Иоанна Богослова/); «Прошу покорно, голову склоня, // Побойтесь Бога, если не меня, — // Не плачьте вслед, во имя Милосердия!» (слова благочестивого старца Симеона при встрече с младенцем Христом: «Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром» /Евангелие от Луки/). Есть и реминисценции, точно следующие духу первоисточников «День смерти уточнили мне они [гадалки]... // Ты эту дату, Боже, сохрани, — // Не отмечай в своем календаре или // В последний миг возьми и измени» /2; 153/ (молитва Христа о Чаше: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия» /Евангелие от Матфея/).

Достаточно богато представлены в произведениях В. Высоцкого афористичные фрагменты Ветхого и особенно Нового Завета, данные с большей или меньшей долей авторской интерпретации поэта, который «выходит <...> в библейскую символику, хотя и прикрытую внешне простыми и незаурядными ситуациями» [9]. Например: «Но съем плоды запретные с древа я» /1; 247/; «Мы [космические негодяи] на Земле забыли рваных» /1; 101/; «Суета всех сует — все равно суета» /1; 454/; «Но — блудные сыновья» /2; 229/; «Судный день — это сказки для старших» /1; 330/; « печали и тоски» /1; 372/. Известное крылатое выражение всех четырех Евангелий Несть (нет) пророка в отечестве своем получило у Высоцкого иронично-шутливую внешне, но горькую по сути своей интерпретацию — «“Пророков нет в отечестве своем”, — // Но и в других отечествах — не густо» /1; 349/, в которой проступает драматизм и собственного опыта: ведь в России поэт традиционно воспринимается и пророком (вспомним хотя бы «Пророка» А. Пушкина, «Пророка» М. Лермонтова).

Особо в стихотворениях В. Высоцкого отмечены творческие личности, прежде всего поэты, жизнь которых оборвалась слишком рано, часто — трагически. Это А. Пушкин, В. Маяковский, Д. Байрон, А. Рембо (их имена называются), М. Лермонтов, С. Есенин (их имена безошибочно устанавливаются по сжатой картине гибели). Если с жизнью поэтов В. Высоцкий сравнивает вехи и собственной судьбы, то создатель аллегорического языка находит принципиальное авторское отрицание: «во мне Эзоп не воскресал» /1; 257/. Описательно говорится о древнегреческом философе Диогене: «В ней [бочке] сидел величайший мудрец» /1; 439/.

Один резко отрицательный индивид — убийца столь любимого Высоцким Пушкина — заклеймен строкой, полной страстности, и боли, и гнева, — строкой, в которой автор проявляет себя и как поэт, и как гражданин: «А я за залп в Дантеса » /2; 77/.

Встречаются некоторые персонажи античных мифов и литературы, хотя антропонимы при этом отсутствуют: «Древний герой ниточку ту // крепко держал» /2; 81/ (Тезей — нить Ариадны); «некий грек другого // Поднял и бросил, чуть попридержав» /1; 294/ (Геракл — Антея). Хочется заметить: античные образы представлены, в основном, глаголами (держал, поднял, бросил«Из пены уходящего потока // На сушу тихо выбралась Любовь» /1; 401/ вполне можно видеть картину рождения из пены морской богини любви Афродиты.

Активно используются атрибуты романтической литературы и — шире — средневековья, воспринимаемого в героико-условном ключе, например: прекраснейшие дамы, рыцари, вольные и, лучники, турниры, осады, доспехи, забрала, мечи, копья, . Лексема рыцарь, в соответствии с переносным значением, однажды употребляется для характеристики аквалангиста, исполнившего долг ценой жизни: «Как истинный рыцарь  // Он умер с открытым забралом» /1; 166/.

Интересно идентифицируются (в форме перифраза, метонимии) реалии времени. Например: «И нас хотя расстрелы не косили, // Но жили мы поднять не смея глаз, — // Мы тоже дети страшных лет России» /2; 144/; «И хлещу я березовым веничком // По наследию [по татуировке] мрачных » /1; 187/ (времена сталинских репрессий); «Дни в мае длиннее ночей в декабре, // И тянется время — но все решено!» /1; 471/ (победные дни первой декады мая 1945 г.); «Занозы не оставил Будапешт, // А Прага » /2; 144/ (вторжение советских войск в Венгрию в 1956 году и в Чехословакию — в 1968); «Но мы [современники] умели чувствовать опасность // Задолго до начала холодов» /2; 144/ (отход от краткой эпохи «хрущевской оттепели»). Иногда высмеиваются штампы советской пропаганды, которые приводятся дословно («Злые происки » /1; 451/; «“Мне [спортсмену] помогли <...> // Мой коллектив, мой тренер и — семья”» /1; 194/) или трансформируются в сатирическом ключе («Нынче в нашей фауне // Равны все !» /1; 184/).

Многочисленны связи творчества Высоцкого с русской и мировой литературой в плане чисто внешнего использования классической формы [10]: крылатые выражения (Восьмое чудо света /1; 260/, /2; 231/, Дантов ад /1; 100/); литературные цитаты («Остановись, мгновенье!» В. Гете /1; 404/, «Средь шумного бала» А. К. Толстого /1; 474/, «Nevermore!» Э. По /1; 414/ и другие).

Более значительным является внешне практически незаметное глубинное родство стихов В. Высоцкого с мировыми литературными образами, а может быть — и просто стихией, настроением какого-либо произведения. Так, стихотворение «Я не люблю» /1; 202/ идейно можно сопоставить со знаменитым 66-м сонетом В. Шекспира (понятна близость для Высоцкого творчества великого драматурга, 66-й сонет которого считают предвестником трагедии «Гамлет»). В отличие от перевода С. Маршака, в котором главная синтаксическая конструкция текста является безличной («Мне видеть невтерпеж») и, соответственно, персонаж — лишь страдающей личностью, у В. Высоцкого, как и в оригинале, выступает активный герой. Но если шекспировский образ (в дословном переводе) плачет над несовершенством мира, то герой Высоцкого отвергает это несовершенство (не любит), а значит, уже борется, причем анафора усиливает экспрессивность поэтического кредо. Непосредственно творчеством В. Шекспира и участием в шекспировской постановке навеяно стихотворение «Мой Гамлет» /2; 48/, общечеловеческое содержание которого отнюдь не сводится к трактовке сложнейшего сценического образа; при этом структура названия — сочетание местоимения с существительным — такая же, как у стихотворения М. Лермонтова «Мой Демон», в котором был обозначен главный герой и конфликт поэмы «Демон».

«Гербарий» /1; 420/, где литературный герой пришпилен рядом с насекомыми и подчинен злой воле людей, фантастическое зрелище низвержения «гомо сапиенс» на уровень жуков и личинок можно сравнить с трагическим и одновременно отталкивающим персонажем «Превращения» Ф. Кафки.

В стихотворении «Памятник» В. Высоцкий как эстафету использовал широко известное в мировой литературе завещание поэтов: Гораций — М. Ломоносов — Г. Державин — А. Пушкин — В. Маяковский (концептуально), но одновременно он и отверг вековую традицию. Заявленное и намеченное уже у В. Маяковского отношение к монументу («Мне наплевать на бронзы многопудье», «Заложил бы динамиту — ну-ка, дрызнь!») из декларируемого желания перерастает у В. Высоцкого в сюрреалистическую картину непосредственного разрушения памятника.

В произведениях каждого талантливого автора представлено его время, но обычно описательно, путем характеристики, анализа, а не в форме непосредственной номинации. У В. Высоцкого время, а также другие философско-отвлеченные понятия встречаем в образах (показательно, что слова при этом, как правило, пишутся с прописной буквы: Время, Судьба, Беда, Правда, Ложь, Земля«Но вот Судьба и Время пересели на коней» /1; 468/; «Обнаженные нервы Земли // Неземное страдание знают» /1; 214/.

Для поэтического мира В. Высоцкого характерно широкое обращение к символам (знакам, обобщениям). Так, обычная геометрическая фигура — угол, тупой и острый, — воспринимается как обобщение мелких, мнимых и, наоборот, серьезных, реальных трудностей: «Углы тупые  // Ведь после острых — это не углы» /1; 292/. Подобное символическое толкование геометрических фигур находим у П. Когана, когда овал и угол становятся знаками разных принципов и стилей жизни: «Как равнодушье, как овал // Я с детства не любил овал, // Я с детства угол рисовал!» («Гроза»).

Глубоким и одновременно ужасающим знаком становится медицинское понятие история болезни детали, реплики действующих лиц дают фантасмагорическую картину допроса — пыток, надругательства, попрания человеческой личности, — картину, вполне известную человеку, рожденному в страшном 1938 году, что и приводит поэта к выводу горькому и трагическому: вся история бесправного человека, вся история тоталитарной страны, вся история деградирующего человечества — это история болезни.

Углубление от колес на дороге — колея — в авторском контексте оказывается символом раз навсегда заданной, относительно благополучной и стабильной, но бездуховной жизни, враждебной и даже гибельной для нестандартной личности, то есть, говоря официальным языком, — советской жизни времен застоя: «Условья, в общем, в колее нормальные <...> // Отказа нет в еде-питье // В уютной этой колее — // И я живо себя убедил:  // Не один я в нее угодил,— // Так держать! — колесо в колесе! — // И доеду туда, куда все» /1; 342/.

Воплощением враждебных лирическому герою людей (шире — общества) выступает «черный человек в костюме сером» /2; 142/ — образ, воспринимаемый как знак неприятия творческой личности, знак агрессивности, жестокости, гибели. «Черный человек», по легенде, предвещал смерть Моцарта. О «черном человеке» за месяц до кончины писал С. Есенин (поэма «Черный человек»). В фольклоре вестник судьбы [11] всегда выступает в одежде определенного цвета, если в черной — то он предвещает смерть (у В. Высоцкого в стихотворении «Горизонт» встречается этот образ: «Но то и дело тень перед мотором — // То черный кот, то кто-то в чем-то черном» /1; 282/). У А. Шамиссо «человек в сером сюртуке», «человек в сером» оказывается воплощением потусторонних темных сил («Чудесная история Петера Шлемиля»). «Некто в сером, именуемый Он» в пьесе Л. Андреева «Жизнь человека» является символом рока, судьбы. «Серым кардиналом» называли М. Суслова, которого поэт считал главным своим гонителем [12]. Серый — это дозволенный цвет костюмов стандартных личностей советской системы. Серый — это и знак посредственности. Таким образом, соединение указанных качеств в одном облике воспринимается символом реального и мистического зла.

Наверное, самым ярким образом-символом творчества В. Высоцкого стали волки. Волк всегда был достаточно опасным хищником, приносящим человеку, несмотря на. свою осторожность и даже трусость, ощутимый вред, — поэтому постоянно испытывал и испытывает на себе разнообразные способы истребления (недаром уже к началу века большое число волков оставалось только в России и Норвегии). В народных поверьях [13] волк олицетворяет нечистую силу ночного мрака, вообще враждебных сил природы (недаром у славян вампир — вурдалак /волкулак, вовкулак/ принимает облик волка). В геральдической традиции волк — символ злости, прожорливости, жадности. Характерно, что Плавт в своем крылатом изречении для выражения крайнего эгоизма («Человек человеку — волк») прибегнул к образу именно этого животного. В русском языке для обрисовки угрюмого, враждебного вида кого-либо существует фразеологизм смотреть волком«Коренной ты мой, // Выручай же, брат! <...> Пристяжной моей // Волк нырнул под пах. <...> Я ору волкам: “Побери вас прах!..”» /1; 374/. Вопреки силе традиции, в одном из «вершинных и программных произведений» [14] В. Высоцкого — стихотворении «Охота на волков» /1; 464/ и продолжении его — «Конец “Охоты на волков”, или Охота с вертолетов» /1; 465/ — волки выступают необычайно мощным, экспрессивным, своеобразно опоэтизированным символом, эталоном независимости, протеста, борьбы, сильной, неподвластной обстоятельствам личности. Такая трактовка образа волка раскрывается самим автором в словах одного из персонажей: «Он [ответственный товарищ] выпалил: “Да это ж — про меня! // Про нас про всех — какие, к черту, волки!”» /1; 311/. В представлении о волке как о положительном образе, способном выразить внутренний мир свободолюбивого человека, проступает еще одна ипостась волка: у многих народов Евразии образ зверя связан с культом предводителя боевой дружины, бога войны, родоначальника племени. Подобное понимание волка встречается и раньше. Например, у С. Есенина волк не только отважный борец, но и существо, близкое по духу поэту: «О, привет тебе, зверь мой любимый! // Ты не даром даешься ножу. // Как и ты — я, отвсюду гонимый, // Средь железных врагов прохожу» («Мир таинственный, мир мой древний...»). В поэме Г. Гейне «Германия. Зимняя сказка» лирический герой выражает свое кредо поэта и бунтаря перед волками, в которых видит родственную душу сильной и смелой личности, а не бездеятельных филистеров: «Сограждане волки! <...> Я ваш! И волчий зуб у меня, // И сердце волчьей закалки! // Я тоже волк и буду всегда // По-волчьи выть с волками».

Постоянными символами поэзии В. Высоцкого являются стихии (небо, океан, море, волны, горы, вершины, ледникигоризонт, дорога, река, круча, обрыв, край, пропасть, кони) — словом, то, что олицетворяет человеческие искания, высокие чувства, сильные характеры. Эти слова-знаки наиболее рельефны, и о них неоднократно писали исследователи [15]. Показательно, что с использованием указанных слов-знаков номинированы многие статьи о поэте (например, «Лучше гор могут быть только горы», «У непокоренных вершин», «Быстрые кони Высоцкого»); некоторые издания его произведений (Кони привередливые. М., 1987).

океан или конь, которые привычны для литературы, в творчестве В. Высоцкого многие нетрадиционные для поэзии реалии, состояния, действия воспринимались современниками и оцениваются литературоведами как символы [16]. Это символический аэропорт, из которого люди не могут вылететь, куда хотят, и наконец «покорно засыпают» /1; 479/; и символическая подводная лодка«Спасите наши души!» /1; 152/ — надо полагать, не только от физического, но и от духовного удушья; это «Бег на месте общепримиряющий!» /2; 185/, дающий фарсовую картину мнимого равенства казенной пропаганды, и многое другое. Не только обещанием отчаянных пиратов, но и клятвой несмирившихся современников могут звучать слова: «Но никогда им [врагам] не увидеть нас // Прикованными к веслам на галерах!» /1; 182/. По замечанию Л. К. Долгополова, В. Высоцкий «создал свою символику, в которой <...> еще предстоит разобраться» [17]. Сам поэт в выступлениях подчеркивал, что в его песнях (стихах) присутствует несколько планов, что их можно воспринимать в зависимости от личности слушателя (читателя) [18]. И в этой авторской символике В. Высоцкий как поэт выразил свою концепцию действительности и творчества, как человек — свою позицию гражданина.

Реалии, образы, символы стихотворений В. Высоцкого подтверждают тесную связь творчества поэта с русской и мировой литературно-культурной традицией, которую он «переделал <...> по-своему, переломал, но освобождаться от нее не захотел» [19].

В то же время, обращение к классическому наследию ни в коей мере не затрагивает природу неповторимого творчества В. Высоцкого: так дерево, вбирая общие для всех свет и воздух, формирует свою собственную крону. Глубинные пласты традиций и самое смелое новаторство удивительно гармонично слились в единое целое, в котором победил Талант.

[1] Выражение из ст.: Скобелев А. В., Шаулов С. М. Концепция человека и мира: (Этика и эстетика Владимира Высоцкого) // В. С. Высоцкий: исследования и материалы. Воронеж, 1990. С. 26.

Толстых В. И. В зеркале творчества: (Вл. Высоцкий как явление культуры) // Литература и современность: Сб. Вып. 24–25: Ст. о лит. 1986–1987 гг. М., 1989. С. 436.

[3] Здесь и далее: в квадратных скобках — пояснения наши. — Р. Х.

[4] Там же. С. 443.

 Массарский А. «Не боялся ни слова, ни пули и в привычные рамки не лез...» // Высоцкий В. Четыре четверти пути. М., 1988. С. 61.

составной частью общей культуры человека. Что касается атеистов, то если они атеисты образованные, а не воинствующие, то хорошо знают Библию.

[7] Высоцкий В. Сочинения: В 2 т. Екатеринбург, 1997. Т. 2. С. 155. Далее, кроме случаев, оговоренных особо, цит. это изд. с указанием номера тома и страницы в тексте. Здесь и далее курсив в цитатах наш. — Р. Х.

[8] Высоцкий В.

[9] Долгополов Л. К. Стих — песня — судьба // В. С. Высоцкий: исследования и материалы. С. 19.

[10]  Что привлекло нас во Владимире Высоцком? // Рус. речь. 1988. № 1. С. 155–159.

[11] См.: Копылова Н. И. Фольклорные ассоциации в поэзии В. С. Высоцкого // В. С. Высоцкий: исследования и материалы. С. 88.

Кулагин А. Бесы и Моцарт: Пушкин. мотивы в позд. лирике Владимира Высоцкого // Лит. обозрение. 1993. № 3–4. С. 23.

[13] Толкования традиционных символов даются в соответствии с изд.: Энциклопедический словарь / Под ред. И. Е. Андреевского. СПб., 1890–1907; Мифы народов мира: Энциклопедия. В 2 т. 2-е изд. М., 1987–1988.

[14]  О поэзии Владимира Высоцкого // Высоцкий В. Избранное. М., 1988. С. 498.

[15]  Ироническая фантастика в произведениях В. С. Высоцкого // В. С. Высоцкий: исследования и материалы. С. 95–105; Кулагин А. Указ. соч.; Воронова М. В.  // В. С. Высоцкий: исследования и материалы. С. 117–128 и др.

[16] Скобелев А. В., Шаулов С. М. Указ. соч.; Читаем Высоцкого // Высоцкий В. Поэзия и проза. М., 1989. С. 3–14 и др.

[17]  Указ. соч. С. 11.

[18] См.: Высоцкий В. О песнях, о себе // Четыре четверти пути. М., 1988. С. 118–128.

 Долгополов Л. К. Указ. соч. С. 8.

Раздел сайта: