Кац Л. В.: О семантической структуре временной модели поэтических текстов Высоцкого

О СЕМАНТИЧЕСКОЙ СТРУКТУРЕ

ВРЕМЕННОЙ МОДЕЛИ

ПОЭТИЧЕСКИХ ТЕКСТОВ ВЫСОЦКОГО

Временная модель любого художественного текста всегда многоуровнева, полифункциональна и предельно индивидуализирована. Однако в наборе ее функций существует ряд таких, которые могут считаться универсальными. Среди них — функция организации различных видов динамики, связанная прежде всего с восприятием времени как некоей длительности, движущегося потока, последовательности изменений.

В этом плане поэтический текст Высоцкого представляет собой чрезвычайно интересный феномен, поскольку время как объективно существующий непрерывный поток и время как цикл (природный или социальный), обладающий хоть замкнутым, но очевидным движением, для его художественного мира не значимо.

Его временная модель ориентирована на весьма своеобразный вариант концепта Время — Жизнь, семантическая структура которого характеризуется следующими признаками: в нем «сняты», не актуализованы все компоненты, связанные с жизнью человека как длящимся процессом, имеющим определенную продолжительность. Жизнь представлена как дискретные, не выстраивающиеся в последовательность фрагменты времени, главное в которых — их свершенность и насыщенность определенным качеством, а не протекание или следование друг за другом. Сравним: «Мы тоже дети страшных лет России» [1]; «холодное прошлое заговорит» /1; 398/; «Пробил час, долгожданный серебряный час» /1; 432/.

Временной фрагмент, до предела насыщенный качественностью, позволяет материализовать Время, обратить его в особый тип Пространства — временное:

Время подвиги эти не стерло:
Оторвать от него верхний пласт
Или взять его крепче за горло —
И оно свои тайны отдаст /1; 398/.

Структура этого материализованного временного пространства в своем целостном виде воспроизведена в «Песне о времени»: сосуществующие временные пласты — одновременно и уже свершившиеся (так как они располагаются, образуя определенную глубину), и продолжающие свершаться (так как каждый из них наполнен постоянно живыми событиями). А события — это взаимодействие разных качеств человеческой жизни, бытие неких этических максим, универсальных для всех времен:

И во веки веков, и во все времена
Трус, предатель — всегда презираем,
Враг есть враг, и война все равно есть война,
И темница тесна, и свобода одна —
И всегда на нее уповаем.

Исключенность текучести времени и изменяемости мира, ею порождаемой, выводятся здесь на поверхность текста.

Потому что добро остается добром —
В прошлом, будущем и настоящем!

Пространственно-качественная природа концепта Время — Жизнь подтверждается и принципами организации временно«Я не успел». Время в нем — замкнувшееся пространство, куда не успел попасть лирический герой. Это пространство тоже не имеет линейной выстроенности, оно заполнено знаками эпох — реальных и выдуманных, а точнее — определенным образом литературно или мифологически интерпретированных, неотразимо привлекательных и недосягаемых для того, кто «не успел»:

Все мои скалы ветры гладко выбрили —
Я опоздал ломать себя на них;
Всё золото мое в Клондайке выбрали,
Мой черный флаг в безветрии поник.
Под илом сгнили сказочные струги,
И могикан последних замели,
Мои контрабандистские фелюги
Худые ребра сушат на мели /2; 76/.

Таким образом, временное пространство Высоцкого строится из не определяемых по типу собственно временных границ, но четко заданных по качеству «кусков» самого вещества Времени, и наполняется, причем всегда очень тесно, знаками времени.

ой модели поэтического текста Высоцкого неопределима по формальным, собственно временным границам, она совершенно ясно осознается по своей сути — это то, что в русской языковой картине мира обозначается как Мгновение. Мгновение принадлежит «исключительному, надбытовому времени»; «интерпретация в терминах надбытового времени подразумевает исключительность описываемого. События этого времени выведены из круга повседневности: они “внесрочны” (не могут быть запланированы, осуществляться “по часам”), уникальны, незабываемы, особо значимы (соотносятся с духовной сферой человека). Повышенная эмоциональность надбытового времени подразумевает личную причастность субъекта речи к предмету описания. Сам же этот предмет не ограничен масштабами частного человеческого существования» [2].

Все указанные семантические признаки Мгновения как минимальной единицы организации временного пространства Высоцкого представлены в языковой и образной структуре текста «Енгибарову — от зрителей». (В примере выделяются лишь опорные фрагменты текста, характеризующиеся высокой степенью концентрации концептуально значимых смыслов.)

Шут был вор: он воровал минуты —
Грустные минуты, тут и там, —
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ну а он, как будто в воду канув,
Вдруг при свете, нагло, в две руки
Крал тоску из внутренних карманов
Наших душ, одетых в пиджаки.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Злое наше вынес добрый гений
За кулисы — вот нам и смешно.
Вдруг — весь рай украденных мгновений

В сотнях тысяч ламп погасли свечи.
Барабана дробь — и тишина...
Слишком много он взвалил на плечи
Нашего — и сломана спина.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Шут в своей последней пантомиме
Заигрался — и переиграл.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Первый клоун захлебнулся горем,
Просто сил своих не рассчитав /2; 46/.

Мгновение, наполненное острым и интенсивным проживанием его качественности, а также качественности материальных и духовных свойств фрагмента мира, попавшего в этот момент в поле зрения автора или лирического героя, или персонажа (чаще всего и первого, и второго, и третьего), так или иначе всегда представлено в семантической структуре поэтических текстов Высоцкого. Способ же его представления, характер реализации и соотношение с другими составляющими индивидуально-авторской картины мира чрезвычайно разнообразны.

В этом отношении очень показательно сопоставление двух текстов: уже цитированного «Енгибарову — от зрителей» и знаменитого «Диалога у телевизора», принадлежащих «цирковому» циклу, который, как и «спортивный» цикл, обнажает значимость концепта Мгновение уже на тематическом уровне.

Специфичность реализации концепта Мгновение, его неразрывная связь со всеми текстообразующими категориями и его резкая индивидуализация могут быть выявлены в этом сопоставлении очень ярко, поскольку тексты объединены явными коррелятивными отношениями. Укажем лишь самые очевидные (лежащие на поверхности) корреляции.

В обоих текстах четко обозначены структурно-семантические сферы автора, лирического героя и персонажа. В стихотворении «Енгибарову...» эти три сферы: автора — как внетекстового создателя текста, лирического героя — зрителя, сумевшего понять суть персонажа, и персонажа — грустного клоуна, гармонично дополняют друг друга и в каких-то наиболее существенных свойствах они едины. В «Диалоге...» все три сферы дистанцированы: персонажи служат объектом едкой насмешки лирического героя, а автор воспринимает их как очеловеченные знаки нелепой, горькой и двусмысленной эпохи.

Герой стихотворения «Енгибарову...» — тот, кто «внутри» цирка, кто создает это искусство; герои «Диалога...» — те, кто вне цирка, зрители самого низкого ранга, «толпа», глазеющая на цирковых.

«Енгибарову...» — высокий (по общему эмоциональному настрою) романтический монолог, в котором открытая публицистичность сплавляет в единое стилистическое целое и опоэтизированные литературной традицией номинативы (светлый цирк, клоун в шутовском дурацком колпаке), и разговорно-бытовые характеризаторы (тряхнув мошной; цирк у нас, конечно, мировой; смеялись обалдело), и типичную публицистическую фразеологию (видимость свободы, груз чужого горя), и индивидуальные метафорические структуры («Он у нас тем временем печали // Вынимал тихонько из души»; «Вдруг при свете, нагло, в две руки // Крал тоску из внутренних карманов // Наших душ, »). «Диалог у телевизора» — блестяще стилизованный диалог, с точно воспроизведенной синтактикой, лексикой и фразеологией городского просторечья, представленного в одном из своих наиболее сниженных и маргинальных вариантов, используемый на поверхности текста как средство выражения резко неодобрительного издевательски-насмешливого отношения лирического героя.

Структура концепта Мгновение очень тонко отражает всю сложность и неоднозначность указанных корреляций. В «Диалоге...» Мгновение — это прежде всего мгновение быта, актуальность, интенсивная проживаемость которого обусловлена тем, что переживающий его субъект (персонаж) попадает в малознакомую, но весьма заинтересовавшую его сферу. Это мгновение непосредственного восприятия, не столько наивного, сколько «дикого», абсолютно неспособного осмыслить условность бытия циркового представления и впрямую проецирующего его на свой собственный быт.

Постоянно возникающая речевая формула, каждый раз заново актуализирующая внезапность восприятия (« — Ой, Вань, гляди...»), неожиданность (с точки зрения собственно нормального восприятия) и вместе с тем жесткая заданность (с точки зрения бытовых норм эпохи) ассоциаций, связывающих фрагменты циркового представления и быт персонажей (от клоуна, который «похож <...> // На шурина — такая ж пьянь» до карликов «в джерси», которое «На нашей Пятой швейной фабрике // <...> вряд ли кто пошьет») создают эффект абсолютно спонтанной и мгновенной реакции персонажа. Герои диалога не «обучаются» в ходе цирковой программы законам ее восприятия, не связывают воедино и не выводят общих «правил игры», — они существуют в мире внезапно обрушивающихся впечатлений, которые актуализируют и индивидуализируют (несмотря на абсолютно стандартизованную поведенческую и речевую реакцию) проживание Мгновения.

смыслов, отражающих наличие невероятно трансформированных элементов человеческого бытия в совершенно «ачеловеческом» быте персонажей. Здесь и попытки «пробиться» друг к другу («Ну нет, ты глянь, нет-нет, ты глянь, — // Я — правду, Вань! <...> Ты вспомни, Зин!..»), и желание сформулировать нечто подобное системе жизненных принципов («Не трогай шурина:  // Какой ни есть, а он — родня»; «— Мои друзья — хоть не в болонии, // Зато не тащут из семьи, — // А гадость пьют — из экономии:  // Хоть поутру — да на свои!») или определить эстетический идеал (« — Ой, Вань, умру от акробатиков! » /1; 351/. «А у тебя подруги, Зин, // Все вяжут шапочки для зим, — // От ихних скучных образин // Дуреешь, Зин!» /1; 520/).

Временное пространство «Диалога...» для автора — это предельно узнаваемый мгновенный срез вполне определенного исторического времени, сосредоточивший в себе в сгущенном виде набор ситуативных, поведенческих и речевых знаков эпохи; с точки зрения персонажей — это пространственно-временная среда, абсолютно не отчуждаемая и не осознаваемая как нечто отдельно существующее до тех пор, пока МгновениеМига.

В тексте, посвященном Енгибарову, концепт Мгновение имеет более целостную структуру (что точно соответствует характеру соотношения сфер автора, лирического героя и персонажа). Первые две строфы сначала могут быть истолкованы как описание какого-то вполне определенного представления, в котором принимал участие Енгибаров, то есть, в терминах нашего описания, — отдельного момента (а не Мгновения«Зритель наш шутами избалован»), временные и повествовательные формы в целом обретают все более обобщенный характер и сквозь заданное первыми строфами описание отдельного момента жизни конкретного человека начинает проступать — Мгновение — концепт, теснейшим образом связанный с одним из трагических мотивов русской поэзии и русской литературы в целом.

Эта трансформация осуществляется двумя способами: во-первых, все усиливающейся обобщенностью повествования и, во-вторых, посредством насыщения временно

Вот и мы... Пока мы вслух ворчали:
«Вышел на арену — так смеши!» —
печали
Вынимал тихонько из души.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
балагуря, тараторя —
Все становился мим:
Потому что
По привычке
Тяжелы печали, ощутимы —
Шут сгибался , —
Делались всё горше пантомимы,
И морщины — глубже на лице.

Принадлежащие конкретным носителям, эти качественные характеристики, первично реализованные в обычном бытовом пространстве, в контексте все более обобщающего повествования получают статус «надбытовых», не замкнутых одной личностью, но актуальных и значимых для личностного проживания. Так в финале стихотворения, начиная со слов «В сотнях тысяч ламп погасли свечи», завершается построение единой временной модели, суть которой — в последовательном претворении конкретного момента биографии артиста через Мгновение Судьбу — Мгновение.

в художественном мире Высоцкого. Концепт Мгновение представляет собой один из существенных, несущих элементов его временной модели. Представленный очень непохожими друг на друга по семантической конфигурации и структуре вариантами, он создает специфическое окачествленное временно

Но не только внутритекстовая организация временной модели задается Мгновением как базовой единицей; сам текст в целом в плане смысловом и эмоциональном представляет собой своего рода расширенное , как бы велик ни был его формальный объем. Таким образом, временная модель поэтического текста Высоцкого сохраняет свою роль организатора динамики произведения, однако реализует ее весьма специфично: в основе ее — не линейное или циклическое движение, а теснота / насыщенность временного пространства, драматургия представления качественной структуры этого пространства и постоянно воспроизводящееся противоречие между «мгновенностью» как принципом моделирования действительности и реальной пространственно-временной развернутостью текста.

[1] Высоцкий В. Сочинения: В 2 т. Екатеринбург, 1997. Т. 2. С. 144. Далее произведения Высоцкого цит. по этому изд. с указанием номеров тома и страниц в тексте. Курсив в цитатах наш. — Л. К.

[2]  Фрагменты русской языковой картины мира: (Модели пространства, времени и восприятия). М., 1994. С. 138–139.

Раздел сайта: