Карабанов С.: "... Ну нате, пейте кровь мою... "

«... НУ НАТЕ, ПЕЙТЕ КРОВЬ МОЮ...»

За прошедший год стоит, пожалуй, отметить некий всплеск повышенного внимания к личности и творчеству Высоцкого со стороны прессы, отражающей взгляды и вкусы радикальной оппозиции — русских националистов-«почвенников». Факт этот сам по себе, по большому счёту, радует: ещё одно свидетельство тому, что Высоцкий жив двадцать лет спустя. Однако содержание, акценты и тон многих материалов, к сожалению, удручают.

Целый массив материалов, касающихся жизни и творчества поэта, был напечатан в периодике определённого толка и направления в 2000 году и около. «День литературы» не пожалел газетной площади для пространных бесед о барде с художником С. Бочаровым («Высоцкому мешали демоны». 2000. Февр.), скульптором В. Клыковым («Высоцкий — это русское явление». Март), публицистом Ст. Куняевым («Дитя безвременья». Апр.). Интервью В. Золотухина появилось в газете «Завтра» («Он был поэт!». Февр.). Валерий Сергеевич друга и партнёра в обиду не даёт. Правда, удручает компания, в которую занесло ведущего артиста Таганки. Собеседником у всех был главный редактор «Дня...» В. Бондаренко. Кроме того, «День...» опубликовал более чем эмоциональный и весьма объёмистый отклик, скорее «вопль» Вал. Сорокина (судя по всему, стихотворца) на интервью Золотухина («Русским быть — горькая дорога». Май).

Тот же В. Бондаренко является автором объёмного очерка о Высоцком, опубликованного «Литературной Россией» (Июнь — июль. № 23–25, 27). «Поединок со смертью» называется. В нём он попытался подытожить свои беседы с вышепоименованными представителями творческой среды (материал этот появлялся в седьмом номере журнала «Москва» [1]).

В газете «Дуэль», выходящей в Москве, образовалось даже нечто вроде дискуссии: в центре споров — главным образом, Высоцкий (1999. № 34 и 48; 2000. № 6, 16, 23, 31).

На первый взгляд, труд В. Бондаренко сильно разнится от того, что помещено в «Дуэли», — хотя бы по стилю и уровню письма. В. Бондаренко — известный литератор, авторитетный критик, «золотое перо» газеты «Завтра». «Дискуссия» же в «Дуэли» — по большей части сколь сердитые, столь и беспомощные, за пределами добра и зла, упражнения в ксенофобии людей закомплексованных, может быть не вполне адекватно воспринимающих действительность, к тому же «интересующихся темой сионизма, жидомасонства и вообще историей». Вопросы, поднятые ими, собственно к творчеству поэта не имеют отношения: еврей или не еврей Высоцкий, патриот или диссидент-антисоветчик, кто ему создавал, вкупе с Окуджавой, «имидж гонимого за правду» — ведомство Ю. Андропова или, наоборот, «западные радиоголоса» (читай — ЦРУ)... Вероятно, какому-то проценту умеющих читать это жгуче интересно.

Не имея ни малейшего желания, по причине естественной брезгливости, как-то комментировать эти «изыскания» (тем более, что, судя по пылу и словарю, эти господа-товарищи «себе уже всё доказали»), отметим лишь, что с подачи редакции газеты даже те немногие проблески здравого смысла, которые пытались пробиться сквозь толщу «дискуссии», были похоронены «дуэлянтами» в потоках желчи, политиканства, в перманентных поисках «врагов» и т. п. О таких мелочах, как искажение текстов Высоцкого при цитировании, как-то и говорить при этом неудобно.

Но вернёмся к «Дню литературы». Почти благопристойное течение темы о Высоцком прервал, как уже отмечалось, Вал. Сорокин. Слог и нехитрая философия его памфлета в защиту Есенина, русских и России таковы, что даже проникаешься сочувствием к редакции: «избави меня от таких друзей, а от врагов я и сам избавлюсь». Возмутился человек, что «Золотухин уравнивает страдавшего наркоманией Высоцкого, к тому же плохо владевшего “техникой стихосложения”, с гениальным Есениным, Христом русским...». Ещё цитата: «Ни одному русскому поэту в России, да и в СССР, не разрешили чёрные вороны свободно дышать, думать и петь, ни одному, нас, поэтов русских, подминая гангнусами и кирсановыми, левитанскими и долматовскими, прихватывая наши тиражи и чаяния...» Нужны комментарии? Сильно сказано. Особенно трогательны «тиражи и чаяния» «в одном флаконе».

Этот «гигант мысли» раздосадовал В. Бондаренко, и в редакционной статье «Сорокин рвётся в бой...» ( 9–10) устроил ему лёгкую выволочку — дескать, «не боишься, Валентин, что и тебя так же лихо зачистят?» Сдаётся, что шибко злой и косноязычный, но простодушный Сорокин в данном случае оказался тем «пьяным», у которого на языке то, что у «трезвого» Бондаренко на уме. Та самая ложка дёгтя «почвеннической» правды-матки в бочку мёда благих намерений критика-идеолога «Дня...». А намерения — действительно благие — отбить-таки Высоцкого у «либеральной демократии». И вот В. Бондаренко втолковывает «социально близкому» Сорокину: «Пора отказаться от оборонного сознания, пора вылезать из русского гетто. Вся Россия — наша, и русские писатели — в центре её, не будем же отказываться от всего богатства русской художественной палитры, не будем отдавать врагам все наши, даже самые малые художественные ценности». Вот они — «партийные уши» г-на Бондаренко, вот откуда такое повышенное внимание к Высоцкому — малой художественной ценности— и на соответствующий «шесток».

Поэт и такой вариант посмертной судьбы не исключал:

... К доске пришпилен шпилечкой,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Под всеми экспонатами —

Всё строго по-научному —
Указан класс и вид...

То же самое, в сущности, только ещё более цинично, сформулировали «акулы пера» из «Дуэли» в редакционной статье, увенчавшей «дискуссию»:

«... Безоговорочно уступили кумира, демократической шайке на знамя. И этой кодле демократов слово Высоцкого ощутимо помогает — за ними, а не за нами идет поколение. Поколение, выросшее на его песнях» (выделено автором Дуэли». — С. К.).

— написал он о Высоцком весьма небесталанно и темпераментно. Без грубых ошибок цитировал стихи поэта, и с фактами почти всё в порядке (правда, год рождения Высоцкого 1938-й, а не 1937-й, и опальный Н. Хрущёв никогда не упрашивал его приехать к нему, поскольку вряд ли знал о его существовании, та поездка была чистой импровизацией барда [2]). Хоть и очень осторожно, но спорит с самим Ст. Куняевым, «высоцковедом» со стажем, а это дорогого стоит!

Для полноты представления обозначу «несущие конструкции» объемистого материала В. Бондаренко, никак их не комментируя, — читатель и сам в состоянии сделать это по своему разумению и степени осведомлённости. Итак, по Бондаренко, Высоцкий «не был человеком верующим и поэтому не мог отстаивать свою веру, идя за неё на костёр...» при том, что «... была тоска по вере, ностальгия по героическому...». Тема еврейства Высоцкого: «русский ли он национальный герой, каковым его считает скульптор В. Клыков, или, по Городницкому, еврейский... евреем он так и не смог себя ощутить до конца...». Творчество Высоцкого это «некий бубен шамана, пляска язычника... в... самые популярные его времена и... недойдённый путь до Бога в последних исповедальных песнях... его герои... явная дань языческому сознанию».

«... Абсурд о России в “Песне о старом доме” (“Старый дом” из дилогии “Очи чёрные”. — С. К.) ... чересчур близко связан с представлениями о России его либеральных друзей, а... не с горькими, но правдивыми переживаниями Шукшина или Абрамова, Белова или Можаева...»

«У Высоцкого много в творчестве зависело от того, к кому он “прислонится”... это была подпитка ощущениями. Когда нет большой веры ни во что, нет своего большого дела, надо жить отражениями... вместо мира идей и идеалов — мир друзей... появились зиц-друзья, зиц-возлюбленные, зиц-помощники... нарастает тема демонов в жизни Высоцкого... вокруг бесы, бесы, бесы...»

«Если исключить военные песни, то, пожалуй, все главные песни Высоцкого — рисковый поединок со смертью... во имя своего протестантского права на такой поединок... он выиграл свой поединок... достойно погибнув без всякой великой цели, но поединок этот стал для народа... символом для преодоления пустоты...»

А г-н Куняев и через восемнадцать лет «тот же самый»... Был ли Высоцкий явлением общероссийским? Да. Но был ли он значительным поэтическим явлением? Конечно, нет. «Когда читаешь глазами его стихи, напечатанные на белом листе...» Ну и так далее, дальше вы догадываетесь. «Упрощённость», «наивность»... Это уже даже скушно! На дворе — не 1982-й, а 2000 год, поэтому спорить с Куняевым, как когда-то в молодости, в своём письме в «ЛГ», не собираюсь. Высоцкий по-прежнему раздражает Куняева, и это замечательно, господа!

Но, как ни странно, имеются и другие мнения на сей счёт. Людей, не менее искушённых в словесности, полагающих, что «по своей природе поэтическое слово Высоцкого — не напечатанное, не для глаза, а звучащее, для слуха. Поэтому и изучать его, и оценивать надо не с книжкой страницы, а... с голоса самого автора...» (Токарев Г. Н. ... Из корней исконной народной психологии // Мир Высоцкого. Вып. IV. М., 2000. С. 308–309«... Владимир Высоцкий создал особый жанр песни, в котором голос и исполнение автором являются не просто инструментом и способом донесения содержания до слушателя (что обычно), но и существенной частью самого содержания. Поэтому мы считаем, что исчерпывающий анализ большинства его песен невозможен без учета авторского исполнения». (Кастрель Д. Прислушайтесь! // Муз. жизнь. 1987. № 12«уловив веяние моды и пойдя ей навстречу, Высоцкий сочинил немало песен из “блатной” и “алкогольной” серии, в которой и не пытался подняться над своими “героями”... Распродажа началась гораздо раньше, ещё при жизни Высоцкого, иначе он не написал бы целый пласт блатных и полублатных песен, на которые, была мода в 60-е годы (эти песни не вошли в сборник Высоцкого [“Нерв” — С. К.], хотя его действительный облик без них неполон)...» Это выдержки из его погромной статьи «От великого до смешного» (Лит. газ. 1982. 9 июня). Лексика чего стоит... «Разум возмущённый» прямо кипит у «идейно выдержанного» и «морально устойчивого» борца с «массовой культурой». А на самом-то деле: «Я очень люблю молодого Высоцкого. Например: “У меня гитара есть — расступитесь стены! Век свободы не видать из-за злой фортуны. Перережьте горло мне, перережьте вены — Только не порвите серебряные струны!” Эта лихость... мне близка. Все мы были немного приблатнёнными, слегка оппозиционеры... Я сам любил эти блатные песни...» — благодушествует г-н Куняев образца 2000-го (День лит. 2000. № 7, 8 мультика спросим: «Что, работа такая?»

Интереснее было читать беседы с В. Клыковым и С. Бочаровым. Они искренне, по-своему, любят песни Высоцкого, лишены цехового снобизма пишущей братии. Для них он и великий русский поэт, и явление национальной культуры. Источник вдохновения. Может быть, потому, что слушают душой, а не просто «читают глазами»? А то, что рассматривают и оценивают поэта, осмысливают прошлое, настоящее и будущее России в своей системе координат, что ж — это их право.

Только одна реплика. Хронология жизни поэта, особенно последнего периода, восстановлена исследователями достаточно тщательно. Нередко по дням и даже по часам. Посему есть основание полагать, что память подводит С. Бочарова: ну не мог Высоцкий позировать ему в течение такого количества времени в начале 1980 года, как сообщает об этом художник!

За последнее время публикации того же ряда, в том числе и переиздания, появлялись не только в периодике, что даёт повод ещё раз отметить незатухающий интерес к Высоцкому со стороны авторов подобного толка. Глава о Высоцком в книге священника Михаила Ходанова («Спасите наши души!..»: О христианском осмыслении поэзии В. Высоцкого, И. Талькова, Б. Окуджавы и А. Галича; «Литературной России».

Тон автора спокоен и по большей части уважителен. Ощущается стремление объективно подойти к оценке творчества поэта, а не сбрасывать его походя с «парохода современности». «... Высоцкий был одним из наиболее примечательных людей своего времени. По силе влияния на умы и настроения россиян в 60–70-е годы его можно вполне поставить рядом с А. И. Солженицыным».

Более того, творческую судьбу Высоцкого М. Ходанов резонно рассматривает в едином контексте с такими фигурами, как Пушкин, Есенин, Маяковский, Твардовский, Шпаликов, Рубцов. При этом он довольно бескомпромиссно полемизирует с обличителями поэта из круга русских «почвенников», в том числе и со Ст. Куняевым, прямо отмечая, что «значимость творчества В. С. Высоцкого отнюдь не укладывается в прокрустово ложе эмоционально окрашенных журналистских ярлыков».

По мнению М. Ходанова, он «глубоко народный поэт», поскольку «... поэзия В. Высоцкого несла людям жизнеутверждающее начало, столь необходимое для выживания в той эпохе, из которой мы все недавно вышли...».

«творчеству Высоцкого... не хватало только одного — но самого главного, самого существенного, с точки зрения истинной духовности: принять Церковь, Её Таинства... трагедия Высоцкого... он так и не пришёл к Церкви».

Воцерковление поэта, полагает М. Ходанов, помогло бы ему «исправить свою душу», «максимально реализовать свой богатый талант». И тогда — «Высоцкий писал бы о тех же вечных темах — но совершенно под другим углом, с созидательной ».

Этим заключительным пассажем автор фактически резюмирует: да, поэт творил ярко и талантливо, но всё-таки не под нужным углом зрения и с позиций чуть ли не деструктивных... Вот уж воистину, начал во здравие — кончил за упокой...

В том же ряду публикаций можно рассматривать статью Н. Переяслова «Слушать ли на ночь Высоцкого?», которая переиздана с незначительной правкой в начале 2001 года (Нерасшифрованные послания. М., 2001. С. 175–180), а также интервью другого священника — К. Смирнова «По-над пропастью...» ( 8). Оба автора имеют тот же «пунктик» — «безверие», атеизм поэта. Но если протоиерей К. Смирнов, обладая достаточно развитым эстетическим чувством (учился в Школе-студии МХАТ), сознаёт, что Высоцкий — большой русский поэт, «уникальный представитель “невыстоявших Литургий”», при том, что «был, есть и будет лжекормчим», то Переяслов (кстати, автор двух стихотворных книг) с места в карьер берётся доказывать, что Высоцкий своими песнями постоянно нарушал Божьи заповеди и святотатствовал. Обвинение более чем серьёзное, хотя Владимир Высоцкий и не претендовал на звание религиозного поэта, поскольку выражал, как отмечают исследователи, «секуляризованное сознание». Сборник статей Переяслова имеет подзаголовок «из опыта независимого расследования», и потому мы вправе надеяться на объективность и убедительность аргументации. Однако с этим большие проблемы...

Вообще говоря, судить о творчестве всякого самобытного художника следует всё-таки по законам, им самим признанным. Судить и рассуждать, заметим, о творчестве, но не «творить суд» над поэтом. Да ещё, как говорят юристы, с «негодными средствами»...

С. Г. Шулежкова в своей интереснейшей работе «Мы крылья и стрелы попросим у бога...» (Мир Высоцкого. Вып. IV. С. 196«Духовный и художественный мир Высоцкого, истинно русского поэта, сына своего времени, намного сложнее, и он, вероятно, удивился бы, если бы услышал, что подходил к оценке человека лишь с позиций христианской морали». Отметим, что и Переяслов это осознаёт: «Высоцкий плоть от плоти, кровь от крови нашего атеистического века». Только у него это — приговор, а на самом деле это — данность, никак не повод для злословия...

Поэт, впрочем, никогда и не пытался примерять на себя роль «страдальца за православную веру». Надуманность, искусственность претензий «независимого расследователя» можно было назвать даже комичной, если бы автор не навешивал ярлыков, — упрямо и угрюмо, с истовостью и нетерпимостью православного неофита из недавних комсомольских активистов. А уровень понимания и анализа текста таков: «“Всенародный Володя”... откровенно чужд тысячелетней вере того самого русского народа, выразителем души которого его сегодня представляют...». На чём основывается сей зубодробительный тезис? А вот на чём: «... но можно ли не то, чтобы выразить, а хотя бы самому понять душу народа, “когда души в нём вовсе нет”, как заявил об этом через одного из своих персонажей сам автор?» У картёжных шулеров это называется «передёргивать». Ну, во-первых, в песне речь всё-таки о «душе дурного общества», а не о «душе русского народа». Во-вторых, это слова не автора, а его персонажа уголовника. А в-третьих, и тогда (песня написана в 1961 году), и сейчас можем ли мы сказать однозначно, положа руку на сердце, что с «душой» нашего народа всё в ажуре и нет проблем? Нашла же нечто, по свидетельству И. Бродского, именно в этой песне (и в этих строчках) Анна Андреевна Ахматова. Хотя понятно, что г-ну Переяслову Ахматова явно не указ.

«... Шукшин оказывается “чист перед Богом” только потому, что покинул этот мир “после непременной бани”... Получается, что если бы Шукшин умер, не успев смыть в бане съёмочной пыли, то Господь посчитал бы его душу ?»... Неужели втолковывать литератору, что у Высоцкого баня — образное выражение сверхбытия, метафора очищения?

За три года до смерти В. М. Шукшина в своей «Балладе о бане» поэт пишет:

Благодать или благословенье,

Дай нам, Бог, совершить омовенье,
Окунаясь в святая святых!

И ещё:

Не стремись прежде времени к душу,

Нужно выпороть веником душу,
Нужно выпарить смрад из неё.

Вот о какой «непременной бане» Высоцкий — не о «помывочном пункте», не о «шайко-вениках»!

Что касается критики Переясловым «Братских могил».

— и тогда невозможным станет «неестественный для русского человека» вывод о том, что похороненным без крестов почему-то должно быть легче. От этого не легче не погибшим, а тем, кто приходит к братским могилам, — однополчанам, ветеранам Великой Отечественной, оставшимся в живых! Песня в традициях русской поэзии, вспомним хотя бы А. Твардовского: «Я знаю, никакой моей вины...» Кстати, в «Песне о погибшем лётчике» (1975) поэт вновь обратился к теме вины живых перед павшими: «Он был лучше, добрее... Ну а мне — повезло».

Не буду останавливаться на прочих претензиях «богословского» характера, поскольку на них фактически уже ответили — убедительно, со знанием предмета — исследователи-высоцковеды: помимо упоминавшейся работы С. Г. Шулежковой, сошлюсь на более ранние статьи О. Ю. Шилиной «Поэзия В. Высоцкого в свете традиций христианского гуманизма» (Мир Высоцкого. Вып. I. М., 1997. С. 101–116— «Христианские мотивы в авторской песне» (Мир Высоцкого. Вып. II. М., 1998. С. 405–412). Это отнюдь не панегирики Высоцкому, но в целом удачные попытки осмысления поэзии великого барда, точнее, её религиозных аспектов. Авторы не комплиментарны, не категоричны в суждениях, открыты к диалогу.

Но если, как мы убедились, попытки Переяслова дискредитировать поэзию Высоцкого с позиций православного «большевизма» довольно наивны, если не сказать примитивны, то в старой статье М. Кудимовой «Ученик отступника» (Континент. М.; Париж, 1992. № 2. С. 323–341) российской культуры, композиторов, а главное, глубоко верующих людей, общавшихся с Высоцким в процессе совместной работы в театре.

Юрий Буцко:

— Меня за примитивность мелодии ругают. Помогите. Поработаем вместе: я — тексты, а вы помогите в мелодии...

— Володя, да у вас и так всё хорошо, как есть...

Честно говоря, были у меня и другие мотивы, которые я высказал однажды:

— Я не могу работать с текстами, в которых оскорбляется русская православная церковь.

Это его страшно обескуражило:

— Как вы могли подумать?!

... Начав с городского фольклора, скоморошин, чистого ёрничества, он шёл к высотам русского правдоискательства и взял трагические ноты человеческой обречённости... [3]

Альфред Шнитке:

— то есть религиозным. Я предполагаю такие — кощунственные варианты: есть неверующие, ходящие в церковь, и есть верующие, даже не подозревающие об этом. Высоцкий, пожалуй, относился к числу верующих независимо от того, ходит человек в церковь или нет, был крещён или нет... [4]

Думаю, эти взаимодополняющие точки зрения не нуждаются в комментариях.

Закончу свои «горестные заметы», может быть, совсем невпопад, хотя как посмотреть...

Поэт Владимир Высоцкий продолжает свой «поединок со смертью», и идёт с нами в новый век. Помогает почувствовать и кризис самой «демократичной» демократии образца 2000-го года, (заголовки газет — «Лучше, Гор, могут быть только Буши...», «Круче Гор могут быть только Буши!»), и выразить боль утраты — трагедию атомной подлодки «Курск», ставшей зловещей, почти апокалиптической, метафорой бытия нашего «дурного общества» на рубеже тысячелетий (в газетах — «... И ужас режет души напополам!», и, конечно, «Спасите наши души!»).

Как тут не согласиться с Куняевым?! «На потребу» писал Высоцкий, ой, на неё! Фразы эти расхожие... Что твой Александр Сергеевич, который Грибоедов. Правду сказать, тому легче было: у него Фаддей Булгарин в друзьях числился, а не в обличителях.

[1] Он же позднее вошёл в две книги В. Бондаренко: Время красного быка: Ещё одна загадка 1937 года. М.: Палея, 2000. С. 115–140; Дети 1937 года. М.: Информпечать ИТРК, 2001. С. 285–372. — Ред.

Карапетян Д. Рядом с Высоцким // Мир Высоцкого. Вып. IV. М., 2000. С. 8–51.

[4] Там же. С. 107–108.

Раздел сайта: