МИР МИКРОФАУНЫ В ПОЭЗИИ В. С. ВЫСОЦКОГО
В последнее время литературоведы часто обращаются к образам или упоминаниям животных и птиц в поэзии В. С. Высоцкого1. При этом вне поля зрения остается мир низших (хотя бы и летающих), буквально мелких существ. Между тем в русской поэзии он играет довольно заметную роль. По подсчетам М. Н. Эпштеина, правда, весьма выборочным (им просмотрены 3700 стихотворений и поэм о природе, принадлежащих 130 поэтам, критерии отбора не оговорены2), в стихах соответствующей тематики, прежде всего у О. Мандельштама, И. Бунина, Б. Пастернака, Н. Заболоцкого, А. Кушнера (поубывающей), насекомые вообще фигурируют 40 раз, почти так же, как животные или звери (46 раз), и чаще, чем рыбы вообще (34), резко уступая лишь птицам (106), а некоторые виды или классы насекомых — даже очень часто: стрекоза — 45 раз, бабочка, мотылек — 38, пчела — 35, жук — 21. Это вполне сопоставимо с данными относительно животных за исключением коня (95 раз плюс 23 раза "лошадь" и 9 - "кобыла"); собака встречается в 37 произведениях русских поэтов о природе, змея, змей — в 32, волк и кошка соответственно в 28, корова — в 23, олень — в 18, заяц — в 14. Две птицы залетают в поэзию значительно чаще, чем насекомые: в материале М. Н. Эпштеина орел — 92 раза, соловей — 86, но ворон или ворона — уже только 46, практически как стрекоза, лебедь — 31, то есть реже, чем бабочка и пчела, журавль — 27, то есть ненамного чаще, чем жук„ а голубь даже чуть реже (20 против 21), как кузнечик. На равных (разумеется, только количественно) выступают в русской поэзии о природе жаворонок и сверчок (по 13 раз), чайка, гусь, петух и муха (по 12), сова, любимая Есениным, и оса, комар, муравей (по 10 раз)3.
"Стихи Мандельштама изобилуют образами насекомых — особенно пчел, ос, стрекоз, кузнечиков (ок. 20 стихотворений — почти столько же, сколько во всей русской поэзии XIX века)"4. "Среди отдельных поэтических пристрастий Заболоцкого следует указать на обилие насекомых, особенно жуков, кузнечиков, воплощающих печальное достоинство малых тварей <...>"5. В. С. Высоцкий не принадлежит к числу таких поэтов, любимцев среди насекомых, которых он вспоминал бы часто, у него нет. Зато, хотя поэт он явно не деревенский, не "почвенный", упоминаемые им насекомые довольно многочисленны. Мир насекомых соотносится у него с миром пресмыкающихся: "Чтоб нач. пресмыкаться я // Вниз пузом, вверх спиною", осуществляется причисление "к ползучему жучью" в песне "Гербарий" (1976) /1, 4226. Но если в основном корпусе стихотворных произведений Высоцкого из пресмыкающихся упоминаются в прямом и переносном смыслах лишь змеи (включая драконов) — конкретно гадюка и кобра — и аллигатор, крокодил, лягушонок, уж, ящерица (ящерка) да вдобавок "зеленый змий, вовсе не относящийся к живым существам (как, впрочем, и украшение в виде дракона на кофточке), то список насекомых гораздо внушительнее: бабочка, блоха, вошь, гнида, гусеница, жук, клещ, клоп, моль, муравей, муха, овод, оса (осочка), паук, пчела, сверчок, слепень, стрекоза, сороконожка, тля, трутень, шершень, шмель — 23 наименования. Кроме того, в шуточном наброске 1968 года есть еще одно неприятное насекомое:
Вова испугался и сначала крикнул: "Ой!"
Отвернул он красный кран с горячею водой
И струю направил на букашку7, —
после чего родители, видимо, в наказание за жестокость, поставит! мальчика в угол. Из этой шутки, разумеется, нельзя делать вывод об отношении Высоцкого к домашним насекомым, но 24-й персонаж этого класса к списку добавляется. В том же ряду нужно рассматривать употребление самих слов "насекомые" — три раза в одном "Гербарии", где от него образовано и наречие-неологизм "насекомо" ("И поживают, кажется, // Вполне не насекомо") /1; 420, 422, 424/, — и "паразиты", впрочем, использованного только в традиционном переносном значении: "На теле общества есть много паразитов" (песня "До нашей эры соблюдалось чувство меры..." для кинофильма "Интервенция")/2: — а также слов "кокон" (и "кокон-шелкопряд") /1; 422, 433 и "куколка" /1; 421; 2; 290, 291/. Собственно, встихах Высоцкого близки к насекомым и другие низшие существа: черви, моллюски и прочая мелочь. "Вот он добавил в планктон кипяточку..." — сказано про "мореплавателя-одиночку" (одноименная песня 1976 года) в обоснование того, что он "ест деликатесы в одиночку, //А из нас — таких никто не едал" /1; 437/. "Я буду пищей для червей", — говорит рыцарь распространенным фразеологизмом ("Про любовь в средние века", 1969, /1; 220/. "Червяк со мной не кланится" /1; 422/,— гораздо более оригинально замечает герой "Гербария", ставший жуком подобно Грегору Замзе в "Превращении" Кафки. От названия того же существа произведено слово "червоточина", дважды употребленное в стихотворениях Высоцкого /2; 29, 61/ . В наброске к несостоявшемуся спектаклю по сказкам Б. Шергина встречаем фразеологизм "червячка заморить"8, а в тексте, авторство которого сомнительно, — сравнение "И гены гетт живут во мне, // Как черви в трупе"9. В роли персонажа червяк выступает, следовательно, один раз. В сравнении же упоминаются мокрицы (стихотворение "Это вовсе не френч канкан, не френч..."): "Наплевать, что мокрей мокриц" /2; 306/. Другое сравнение — в двустрочном наброске 1973 года "И любовные узы //Расползлись, как медузы..." (в наброске 1975 года "рачок" — видимо, от названия смертельной болезни: "Знать бы все — до конца бы и сразу б — // Про измену, тюрьму и рачок!")10. Все это, как правило, достаточно мрачно. Но мир насекомых и без этих "добавлений" не придает стихам оптимизма. Из упоминаемых Высоцким насекомых положительные ассоциации обычно в поэзии вызывают легкие, свободные стрекоза и бабочка, труженики пчела и муравей. Басня И. А. Крылова определенно отдает предпочтение последнему перед первой, но поэзия природы в целом считает стрекозу существом наиболее поэтичным (по М. Н. Эпштейну, она упоминается чаще всех — 45 раз, а муравей — только 10). Лидеры созданного русскими стихотворцами мира насекомых у Высоцкого количественно почти не выделены. Стрекозы в его песнях появляются дважды. В "Гербарии" они вовсе не свободные существа и упоминаются вместе с далеко не симпатичными жуками:
Корячусь я на гвоздике,
Кругом — жуки-навозники
И мелкие стрекозы <.. .>,
которых герой в детстве всех вместе "ловил <...>, копал, // Давил" /1; 420/. В песне "Конец "Охоты на волков", или Охота с вертолетов" (1978) "стрекозы" и вовсе метафора грозной летающей машины, позволяющей без труда и риска убивать зверей: "И взлетели стрекозы с протухшей реки, // И потеха пошла — в две руки, в две руки!" /1; 465/. Возможно, и река здесь "протухшая" в результате издержек цивилизации, которая губит природу.
Бабочки упоминаются в "Гербарии", где они не лучше других относятся к страдающему герою ("А бабочки хихикают / / На странный экспонат, //Сороконожки хмыкают //И куколки язвят" /1; 421/), "Причитаниях Гусеницы" из "Алисы в Стране Чудес" (здесь речь идет как будто только о биологическом превращении насекомого: "Мне нужно замереть и притаиться — //Я куколкой стану, — //Ив бабочку в итоге превратиться //По плану, по плану" /2; 291/; но в контексте творчества Высоцкого необходимость "замереть и притаиться" вызывает негативные ассоциации) и в песне "Не грусти" для фильма "Вооружен и очень опасен" — только здесь это несколько фривольная метафора свободных, беззаботных, легких и милых женщин:
—
Мы бабочки в пыльце, —
Порхаем — а мужчины
Меняются в лице.
Порхайте с нами беззаботно,
Три песни с бабочками, включая метафорических, — не так уж много. Высоцкий столь же внимателен к куколкам ("Гербарий" и две песни из "Алисы") и не вызывающим никакого позитивного отношения к мухам (сравнение с ними слухов в "Песенке о слухах", фразеологизм в "Частушках" из "Ивана да Марьи": "Мухи дохнут от тоски", — предваренный другим, с такими же условными, нереальными курами: "Получилось курам на смех" /2; 263/, наконец, жест доброго палача в стихотворении "... Когда я об стену разбил лицо и члены...": "Согнал назойливую муху мне с плеча..." /2: 94/). Жуки ("ползучее жучье") не раз вспоминаются в "Гербарии", где не только червяк "не кланится" с превращенным в жука героем, но и "оводы со слепнями // Питают отвращение //К навозной голытьбе" /1; 422/. Тот же вид этого насекомого довольно пренебрежительно упомянут в песне "Мы все живем как будто, но..." (1974):
Иные — те, кому дано, —
Стремятся вглубь — и видят дно, —
Но — как навозные жуки
В "Смотринах" (1973) 10-й стих "То в огороде недород, то скот падет"11 /1; 354/ имеет вариант "То жукплодовые поест, то скот падет""1. Здесь имеются в виду уже совсем не безобидные жуки. Паук в "Гербарии" поначалу кровожаден и страшен: "Паук на мозг мой зарится", — но потом "сограждане жуки" срываются "прочь со шпилечек" и совершают переворот ("кто силен, тот прав"): "Мы с нашей территории // Клопов сначала выгнали //И паучишек сбросили //За старый книжный шкаф" /1; 423, 424/. "Паучишки" все-таки сильнее клопов, ставших первым объектом атаки восставших. Клопы фигурируют у Высоцкого исключительно в этой песне, причем в первом из трех упоминаний они названы с уменьшительным суффиксом, что, однако, не смягчает их агрессивной сущности, более того — они выступают представителями карательных органов, наказывающих героя по доносу за доброе дело, а сверчка — за относительную свободу самовыражения:
Пригрел сверчка-дистрофика —
—
И глядь — два тертых клопика
Из третьего подвида, —
Сверчок полузадушенный
Вполсилы свиристел,
На два гвоздочка сел. /1; 422-423/
"Третий подвид" — возможно, намек на знаменитое Третье отделение императорской канцелярии, а "два гвоздочка" даже чисто фонетически могут ассоциироваться со сроком заключения — два годочка. Блоха, упоминаемая только тут, выступает в роли доносчицы, за что и именуется гнидой, то есть яйцом вши (персонажа такого у Высоцкого нет, в издании, подготовленном С. Жильцовым, после вводного слова "гнида" стоит запятая12, и это яснее, чем в двухтомнике, где строку "Блоха сболтнула, гнида — " завершает тире, позволяющее предположить, что вслед за блохой что-то сболтнула еще и гнида, хотя такое предположение было бы явно неосновательно). Но если клопы и блоха-"гнида" у Высоцкого встречаются только в "Гербарии", то паук — еще и в "Моем Гамлете" (1972), в сравнении, которое контекстуально придает здесь образу положительный оттенок: "Мой мозг, до знаний жадный как паук" /2; 50/. Кроме того, песня "Мне каждый вечер зажигают свечи..." (1968) включает метафору паутины, которая затягивает стены брошенного, запущенного дома: "В душе моей — пустынная пустыня, — // Ну что стоите над пустой моей душой! // Обрывки песен там и паутина <...>" /1; 192/. Образ по-своему не менее мрачный, чем паук в "Гербарии", ведь "паутина", по сути, приравнивается поэтом-певцом к "обрывкам" полузабытых песен.
Чаще, чем бабочки, куколки, жуки, мухи и пауки, упоминается Высоцким совсем неприятное для человека насекомое — вошь. В "Песне
" из "Бегства мистера Мак-Кинли" (1973) это не более чем мелкое существо, важны лишь его размеры: "Мол, прошмыгну // Как мышь, как вошь <...>" /2; 227/. В оригинальном сравнении возникает она и в стихотворении "Упрямо я стремлюсь ко дну..." (1977): "Там каждый, кто вооружен, // Нелеп и глуп, как вошь на блюде" /2; 96/. Вероятно, это значит — находящаяся на виду, заметная, что не свойственно вшам. А в двух текстах имеет место просто грубое словосочетание, употребляемое как междометие: "Будь он круг, ядрена вошь!" /1; 453/ в "Письме в редакцию телевизионной передачи "Очевидное — невероятное" из сумасшедшего дома — с Канатчиковой дачи" (1977); один из номеров к пятилетию Театра на Таганке (1969) заканчивается этим восклицанием, использованным три раза подряд13. Более частым у Высоцкого является, если говорить о самых низменных существах, лишь образ червя и червоточины.
В "Гербарии" же появляются вместе по одному разу пчелы и муравьи, но не как труженики, а как существа, подвергшиеся насилию, лишаемые свободы и страдающие вместе с героем, что и обеспечивает этим образам (в отличие от образов стрекоз и даже бабочек у Высоцкого) традиционную положительную коннотацию:
Когда в живых нас тыкали
Булавочками колкими —
Пищали муравьи, —
Мы вместе горе мыкали —
Все проткнуты иголками, —
Забудем же, кем были мы,
Ранее в аналогичной роли муравьи выступали — там в компании с комарами, к которым у Высоцкого также может проявиться сочувствие, — в незаконченном стихотворении 1968 года "Хоть нас в наш век ничем не удивить...". Обретшие дар речи дельфины говорят людям:
Вам скоро не пожать своих плодов.
Ну, мы найдем какое избавленье... —
Но ведь у вас есть зуб на муравьев,
14
Комары появляются у Высоцкого также еще один раз и тоже в страдательной роли, правда, гибнущими вследствие собственной неосторожности, — в стихотворении "Из дорожного дневника" (1973). Они соотнесены с тенями берез:
Тени голых берез
добровольно легли под колеса,
Залоснилось шоссе
Вечный смертник — комар
разбивался у самого носа,
Превращая стекло
лобовое
Сколько смелых мазков
на причудливом мертвом покрове,
Сколько серых мозгов
и комарьих раздавленных плевр!
до отвала напившийся крови,
Ярко-красным пятном
завершая дорожный шедевр. /2; 62-63/
Придорожные березы могут ассоциироваться с памятью о войне как отмечавшие могилы погибших. О войне напоминает и шоссе, вытягивающееся к горизонту штыком. Разбившийся о стекло машины комар "взорвался", а не, скажем, лопнул — и окрашенное кровью стекло становится "мертвым покровом", "причудливым", как сюрреалистическая живопись. Впечатление усиливается созвучием полустиший "Сколько смелых мазков" и "Сколько серых мозгов", богатыми (— крови) и изысканными рифмами (вдали — Дали плевр — шедевр), нужными в стихотворении, не имеющем мелодии, больше, чем в песне. Гибель всегда гибель — так разбившиеся комары, сугубо реалистический штрих, способствуют сюрреалистическому сближению настоящего и страшного прошлого, событий, происходивших на западном направлении, в котором сейчас едет герой стихотворения.
Если пчелы в "Гербарии" только страдают, то оводы, осы, слепни, трутни, шмели, также возникающие в одной этой песне, представлены с более или менее негативными характеристиками. "Жужжат шмели солидные, ,// Что надо подчиниться<...>". Как уже отмечалось, "оводы со слепнями // Питают отвращение //К навозной голытьбе" и, очевидно, вместе с червяком представляют собой "чванливые созданьица", которые "довольствуются сплетнями". В стихотворении "Пародии делает ОН под себя..." (1978), написанном, вероятно, после спектакля "по произведениям сатирика А. Хайта, где артист Г. Хазанов пародировал В. С. Высоцкого, с точки зрения последнего, обидно и очень провокационно" (комментарий С. Жильцова), пародист поет "Про росы, про плесы, про медкупоросы, // Там — осыпи, осы, мороз и торосы, // И сосны, и SOSы, и соски, и косы, // Усы, эскимосы и злостные боссы"15 (характерна свистящая аллитерация). Герой "Гербария" начинает было привыкать к своему положению: "Мне даже стали нравиться // Молоденькая осочка // И кокон-шелкопряд"; ему приятно, что среди ос "бывают особи // И с талией осиной", но тут уже есть элемент иронии, коль скоро далеко не у всех ос осиная талия. Затем оса наделяется тщеславием: "Невестой хорохорится // Красавица оса...". И уж совсем отталкивают героя — потенциального жениха — ее родственники: "Мне будет шершень шурином — // А что мне будет сыном?.. // Я не желаю, право же, // Чтоб трутень был мой тесть!". Слова "шершень" и "трутень" также выделены с помощью аллитерации: [шш-ш], [тт-тт]; звук [ш] звучит и в словах "что" и "чтоб", а стих "Я не желаю, право же" создает еще "жужжащую" аллитерацию на [ж]. "Семейная" перспектива, собственно, и побуждает героя к сопротивлению: "Пора уже, пора уже // Напрячься и воскресть!". Аллитерация на [ж] продолжается, но тут же обрывается. Во время восстания осы (не только красавица-невеста) недовольны: переворот совершается, "хоть осы и гундосили"; в данном случае образ усиливается как аллитерацией, так и ассонансом (— гундосили). Но освобождение одного или нескольких не изменяет положения дел в корне: "Глядь, над моею планочкой // Другой уже прибит" /1; 421-424/. Так что "Гербарий", песня, концентрирующая энтомологию Высоцкого, гораздо драматичнее, чем, например, стихотворение Пушкина "Собрание насекомых" (1830). Оно предвосхищает "Гербарий" Высоцкого в основном заключительным четверостишием: Куда их много набралось! Опрятно за стеклом и в рамах Они, пронзенные насквозь, Рядком торчат на эпиграммах.
Пушкин имеет в виду конкретных лиц, которых посвященные легко узнают по намекам: "Мое собранье насекомых // Открыто для моих знакомых: // Ну, что за пестрая семья!". У барда советской эпохи картина еще более "пестрая", но о семье в переносном смысле говорить не приходится (никакого единства там нет), а в буквальном смысле новая семья не состоялась. Намеков на реальных людей нет, содержание песни отличается большим обобщением. У Пушкина же звездочками обозначены фамилии литераторов, которые М. П. Погодин расшифровывал так:
Вот Глинка — божия коровка,
Вот Каченовский — злой паук,
— российский жук,
Вот Олин — черная мурашка,
Вот Раич — мелкая букашка16.
Есть некоторые переклички в образах жука и паука, но если Пушкин своим стихотворением повлиял на песню Высоцкого, то скорее обобщенным образом поэтического гербария. Эпиграмматическое стихотворение вызвало озлобление, выразившееся, в частности, в форме пародии. Пушкин отвечал заметкой "Собрание насекомых. Стихотворение А. С. Пушкина" и "Опровержением на критики" (запись "Сам съешь")17. Если бы подобная история могла случиться с Высоцким, вряд ли его реакция была бы столь насмешливо-веселой.
— в песнях из "Алисы". В обеих — "Песне о планах" и "Причитаниях Гусеницы" — говорится о превращении гусеницы в куколку. Также речь идет о претензии ползучего существа на индивидуальность. В результате путаницы "Гусеницу Синюю // Назовут гусынею" /2; 290/ Во второй, написанной от имени Гусеницы песне этой своеобразной дилогии героиня защищается, не хочет походить на гусыню, вообще осуждает гусей и тем самым довольно комично утверждает свое достоинство:
Прошу не путать Гусеницу Синюю
С гусатою гусынею:
Гусыни ни во что не превращаются,
Они гусаются, они кусаются, —
— не птица,
И не гусица, а гусеница! /2; 291/
Способность превращения здесь уже выступает не нейтрально, а как предмет гордости. Гусеницу наполняет гордостью и то, что она "не птица". По сути, гусеница и гусыня, сближенные с помощью каламбура, обе выступают сниженными вариантами горьковских Ужа и Сокола из "Песни о Соколе", что лишь замаскировано "детской" тематикой диска, одного из немногих, с которыми Высоцкий дошел до слушателей сквозь советскую цензуру, а не минуя ее.
Клещом (это лесное насекомое) ведьмы презрительно честят охочего до девок Змея Горыныча в "Песне-сказке о нечисти" (1966 или 1967): "Налил бельма, ишь ты, клещ, — отоварился!" /1; 120/, и ему же уподобляет себя лирический герой песни "Грусть моя, тоска моя. Вариации на цыганские темы" (1980): "Я не клевещу, подобно вредному клещу // Впился сам в себя, трясу за плечи, // Сам себя бичую и сам себя хлещу <...>" /1, 483/, то есть с помощью такого сравнения вводится тема самомучительства и честной самокритики. В обеих песнях, как нередко бывает у Высоцкого в связи с образами насекомых, используются созвучия — богатая внутренняя рифма клевещу — клещу клещ — женщин. В другой песне-сказке ("антисказке"), "Лукоморья больше нет" (1967), Леший бранит Лешачиху: "<...> Ты ж жалеешь мне рубля — //ах ты тля!" /1; 149/. Годом ранее тля была противопоставлена человеку разумному в песне "Каждому хочется малость погреться — .// Будь ты хоть гомо, хоть тля <...>" /1; 99/.
Наконец, один раз упомянуто в сравнении вредное и трудноистребимое существо — моль: "Сколько слухов наши уши поражает, // Сколько сплетен разъедает, словно моль!" ("Песенка о слухах", 1969)/1; 205/.
главным образом за счет одного произведения — "Гербария"), но он во всех отношениях мелкий. Насекомые часто досаждают, однако не они воплощают большое зло: в том же "Гербарии" оно не персонифицировано, гербарий формирует некая внешняя сила, которая в песне не получает собственного облика.
В подавляющем большинстве случаев насекомые у Высоцкого предстают не в реальном своем виде, не "наглядно", не присутствуют в подлинной фауне, а входят в образный мир поэта благодаря сравнениям и иносказаниям разных уровней: метафорам, олицетворениям, аллегориям, символам. В этом отношении они сходствуют с пресмыкающимися в мире Высоцкого.
Почти все характерные для русской поэзии образы насекомых у Высоцкого хоть и редко, но появляется. Исключение составляют кузнечик, встречающийся в материале М. Н. Эпштейна 20 раз (пятое место среди насекомых) и особенно любимый Н. А. Заболоцким, Б. Ш. Окуджавой, Н. А. Некрасовым и О. Э Мандельштамом (по убывающей), светляк и цикада. Впрочем, двое последних и у других поэтов попадаются нечасто: светляк преимущественно у Блока, Заболоцкого, Бунина, цикада — у Вячеслава Иванова18, но не у поэтов последних десятилетий XX века.
В отличие от земных млекопитающих и обитателей водной стихии, среди которых имеются слон, жираф, мангуст и трепанг, барракуда, касатка (или косатка), насекомые в поэзии Высоцкого — сплошь привычные русскому человеку, ничуть не экзотические. С помощью их образов создается представление о жизни обыкновенной, хотя и чаще всего ненормальной, основанной на насилии и несвободе.
Примечания
1См.: Колченкова Е. Г. Архетипический мотив волка в "Охоте на волков" Мир Высоцкого. Вып. III. Т. 1. М., 1999. С. 147-155; Купчик Е. В. Птицы в поэзии Булата Окуджавы, Владимира Высоцкого и Александра Галича // Мир Высоцкого. Вып. IV. М., 2000. С. 379-397; Язвикова Е. Г. Циклообразующая роль архетипа волка в дилогии "Охота на волков" // Мир Высоцкого. Вып. V. М., 2001. С. 345-351 (авторское продолжение статьи в вып. III); Кормилов С. И. Поэтическая фауна Владимира Высоцкого. Проблемы исследования // Там же. С. 352-365; Одинцова С. М. Образ коня в художественном мышлении поэта // Там же. С. 366-374; Купчик Е. В. Образ ворона в поэзии Б. Окуджавы, В. Высоцкого и А. Галича // Там же. С. 545-549.
2 показательным, так как привлекаются не только его произведения "о природе". В чистом виде таких произведений у него практически вовсе нет.
3См.: Эпштейн М. Н. Указ. соч. С. 294-296.
4
5Там же. С. 258.
6
7Высоцкий В. С. Собр. соч. В 5 т. Т. 2. Тула, 1995. С. 399.
8Там же. С. 403.
9
10
11Там же. С. 310.
12Там же. Т. 4. С. 9.
13Там же. Т. 2. С. 383.
14
15Там же. Т. 4. С. 280, 128. Парадоксальным образом В. А. Редькин относит эти слова к самому Высоцкому, полагая, что здесь "трагический пафос приобретает черты трагикомического, а горькая ирония касается и самого дорогого и интимного в душе <...>" (Редькин В. А. Роль природы в художественном мире В. В. (так в тексте и в оглавлении. — С. К.) Высоцкого /,/ Природа и человек в художественной литературе. Материалы Всероссийской научной конференции. Волгоград, 2001. С. 105).
16Пушкин А. С. Собр. соч. В 10 т. 4-е изд. Т. III. Л., 1977. С. 135, 450.
17Там же. Т. VII. Л., 1978. С. 104, 125.
18
— 2002. — № 5. — С. 3 — 13