А. Е. Крылов
г. Москва
РЯДОВОЙ БОРИСОВ И РЯДОВОЙ БАННИКОВ
(А. Грин и Высоцкий)
На только что прошедшей международной конференции «20 лет без Высоцкого» прозвучал интересный доклад И. А. Соколовой «Авторская песня: от экзотики к этической утопии», в котором, в частности, отмечается сильное влияние творчества Александра Грина на весь жанр в целом. В небольшом (около 60 песен) песенном наследии М. Анчарова два сочинения непосредственно связаны с именем писателя (песня «Не шуми, океан, не пугай...», написанная по стихам А. Грина, и «Песня о Грине» на стихи поэта В. Смиренского). Другой предшественник Высоцкого — Н. Матвеева — называет Грина среди своих учителей1. Можно добавить, что с творчеством Грина связан целый песенный цикл Александра Галича, написанный в середине 80-х годов для его же собственного киносценария «Бегущая по волнам». Не редки в авторской песне и посвящения А. Грину. Общее отношение представителей этого жанра к писателю выразил в те же годы один из авторов того времени И. Гордин:
Мы с песнями Кима и сказками Грина
Готовы к чертям на рога...2
Если не рассматривать заказные песни Владимира Высоцкого (для фильмов «Вертикаль», «Ветер надежд», «Морские ворота» и прочие), то его самого трудно отнести к романтикам. Отмечаемая некоторыми авторами романтика так называемых «блатных» его песен, на наш взгляд, спорна; во всяком случае, если «романтизация уголовного мира» в них и присутствует (допустим), то она ведет свое начало не от Грина. Однако здесь мы предлагаем рассмотреть всего один — частный — случай влияния этого писателя на творчество барда, но случай этот, как нам кажется, доказывается.
Среди песен Высоцкого на военную тему одна — «Рядовой Борисов» (1969)3 — стоит особняком и при перечислении в их ряду никогда не упоминается. Возможно, это оттого, что из текста не ясно, в какое время — мирное или военное — происходит действие. Так или иначе, но это сочинение сравнительно редко попадает в поле зрения исследователей. Однако опубликованы и две работы, посвященные непосредственно этой песне. Это главы в известной книге А. В. Скобелева и С. М. Шаулова «Владимир Высоцкий: мир и слово», а также в учебном пособии Г. А. Шпилевой — «О роли повторов в стихотворении В. С. Высоцкого «Рядовой Борисов!»4.
Именно этой песне Высоцкого посвящено и настоящее сообщение.
Фабула песни привлекла наше внимание своим сходством с фабулой одного из ранних рассказов Грина. Рассказ этот называется «История одного убийства»5, и впервые он был опубликован в авторском сборнике 1910 года. Как известно, написан он был писателем по личным впечатлениям от службы в армии. Как пишут в биографических статьях, «подобного рода реалистические вещи романтик Грин продолжал писать на протяжении всего творческого пути»6.
Главные герои рассказа Грина — рядовой Банников и ефрейтор Цапля. Действие рассказа начинается ночью в караулке за пятнадцать минут до заступления рядового на пост. Банников — грамотный добродушный крестьянин, который понимает, что снести тяготы службы проще, если угождать начальству. Что он и делает, молчаливо и постоянно. Его непосредственный начальник Цапля ежеминутно придирается к Банникову, унижает и, наконец, не сдержавшись, бьет по щеке. Ефрейтор чувствует свою неправоту, но после ухода Банникова в караул не может заснуть, желая непременно самоутвердиться и показать свое превосходство над рядовым. Сначала он хочет попугать Банникова, а затем, предполагая, что часовой уснул на посту, решает подшутить, выкрав у того затвор. В итоге он оказывается замеченным в траве и узнанным. Часовой сначала уговаривает начальника встать. Но ефрейтор, устыдившись своего уязвленного положения, молчит, надеясь на деликатность подчиненного. Но незаслуженно оскорбленный Банников вспоминает об Уставе караульной службы и закалывает обидчика штыком.
Ролевой герой песни Высоцкого «Рядовой Борисов» — стреляет в своего обидчика; он, судя по его речи, напротив, отнюдь не «деревенский лапоть»; и действие здесь начинается уже следствием, в то время как рассказ Грина заканчивается непосредственно убийством. Причем текст Высоцкого написан не в «нейтральной» манере, как гриновский рассказ, а от первого лица, из него невозможно узнать, то ли перед нами хроника этого следствия, пересказанная по довольно свежим следам (например, соседу по гауптвахте), то ли это рассказ из давнего прошлого.
Вообще, надо сказать, что песня лишена той однозначности, что есть в рассказе, и не только потому, что стихотворение по определению (из-за ограниченности объема) имеет в этом смысле более скромные возможности, чем эпические жанры. А. В. Скобелев и С. М. Шаулов, а вслед за ними и Г. А. Шпилевая отмечают сложность интерпретации этой песни и ставят ряд неразрешимых вопросов: «Читатель не узнает, дознался ли следователь, допрашивающий «рядового», правды его отношений с жертвой, чем завершилось следствие и где, собственно, герой рассказывает свою историю — не в колонии ли?»7
Однако этим не исчерпываются все неясности. По тексту песни мы не сможем определить однозначно, с какими намерениями, к примеру, в охраняемой зоне появился посторонний. На каких иерархических ступеньках по отношению друг к другу стояли персонажи — будь то в шахте, при их первой встрече, или на воинской службе, когда прозвучал выстрел, — мы тоже можем только догадываться. Указаний на время изложения событий и на время действия, как уже отмечалось, также никаких (как, кстати, и в рассказе). Даже о предмете ссоры — о любовном треугольнике — упоминается по необходимости, и то вскользь, до предела лаконично — двумя словами: «Оставь ее!» Таким образом, конфликт подан Высоцким в абсолютно очищенном от посторонних деталей виде, и слушателю дан большой простор для воображения. (Отметим в скобках разницу в этой части с эпизированными произведениями А. Галича, мастера бытовых подробностей и деталей).
Вл. И. Новиков так интерпретирует изложенные события: «... потом они вместе с дружком попали в одну армейскую часть, и Борисов все ждал минуты, чтобы свести счеты»8. Однако причина действий рядового Борисова вполне могла быть и иной: он не собирался так мстить и действовал вовсе не обдуманно, а спонтанно — воспользовавшись внезапно подвернувшимся случаем остаться безнаказанным. (Опять заметим: точно так же,как действовал рядовой Банников у Грина).
«Счастие мое, что оказался он живучим!» Но даже и здесь проявляется неоднозначность мотивировок и событий, столь характерная для песен Высоцкого.9
Напомним хрестоматийный уже в этом смысле пример из другой песни: то ли Сережка Фомин скрывался всю войну от армии и получил звание Героя Советского Союза незаслуженно, а то и вовсе вследствие какого-то подлога; то ли он и в самом деле был каким-нибудь «засекреченным ракетчиком»10.
Встречаю я Сережку Фомина —
А он Герой Советского Союза...
В нашем случае огромную роль в характеристике героя значат эти самые его слова счастие мое: счастье состоит в том, что ему не пришлось взять на душу грех смертоубийства (на это обращают внимание и авторы книги «Владимир Высоцкий: мир и слово»). Аргументов в пользу и той и другой версий вполне достаточно.
Кроме сходства описываемых событий и еще двух — уже упомянутых — совпадений, есть и другие:
— нанесение обиды и «возмездие» в песне Высоцкого, в отличие от рассказа Грина, отстоят друг от друга во времени на довольно длительный срок, но и в том и в другом случае действия обиженного часового произведены вне состояния аффекта, то есть вполне осознанно;
— из обоих сочинений мы не узнаем, избежал ли рядовой наказания за свой поступок;
— в песне, как в рассказе, кульминационное событие происходит один на один, и начальство, возможно, в обоих случаях никогда не узнает, опознал ли часовой свою жертву до трагической развязки или нет.
Ведь проговорка героя Высоцкого «а я обид не забываю скоро», да и весь текст предпоследних куплета и рефрена, в отличие от остальных, предназначен не следователю, а нам, слушателям и читателям:
... Год назад — а я обид не забываю скоро —
В шахте мы повздорили чуток, —
Нам мешал отбойный молоток.
На крик души «Оставь ее!» он стал шутить,
На мой удар он закричал: «Кончай дурить!»
Я чуть замешкался — я был обижен, зол, —
Скобелев и Шаулов называют эти две строфы внутренним монологом11. Если же интерпретировать песню как пересказ событий участником истории, то текст этот представляется нам обращенным все равно к некоему конкретному слушателю.
«предфинал» будет выглядеть старым «апартом» — репликой (точнее, даже монологом) в сторону. Известно, что такой прием, когда актер выходит из роли и обращается с монологом, комментирующим события, напрямую к зрителям, был неоднократно использован в спектаклях театра на Таганке. Восходит он к Бертольду Брехту и даже имеет свое название — отчуждение. Наряду с развязкой, рисуемой при помощи ретроспективной композиции, которую отмечают Скобелев и Шаулов, вспоминая для примера драматургию Г. Ибсена, это наше наблюдение может служить дополнением к другому докладу, прозвучавшему на упомянутой конференции в ГКЦМ В. С. Высоцкого (Капрусова М. Н. «Влияние профессии актера на мироощущение и литературное творчество В. Высоцкого»12).
И, наконец, главное, на наш взгляд. Последние слова Банникова, которые мы узнаем из рассказа Грина, были произнесены в ночную пустоту: «А я почем знаю, кто он такой есть? Я по правилу. Я правильно!» — «Был туман — узнать не мог...», «По уставу — правильно стрелял»13, — через шесть десятков лет становятся лейтмотивом песни Высоцкого.
Таким образом, мы можем с большой долей уверенности предположить, что Владимир Высоцкий читал «Историю одного убийства» Александра Грина. Фабула и некоторые мотивы песни «Рядовой Борисов» заимствованы им из этого рассказа, а драматургическое решение песни могло быть подсказано театральной (актерской) профессией автора.
1Подробнее см.: Соколова И. А. Авторская песня: от экзотики к этической утопии//Вопр. лит. 2001. (В печати).
2Гордин И. — моя: Сб. турист. песен/Сост. Л. П. Беленький. М. — 1989. - С. 324.
3Далее цит. по изд.: Высоцкий В. Сочинения: В 2 т. Екатеринбург. — 1999. - Т. 1. - С. 207-208.
4Скобелев А. В., Шаулов С. М. «Рядовой Борисов!»//Скобелев А. В., Шаулов С. М. Владимир Высоцкий: мир и слово. Воронеж. — 1991. — С. 35-38; Шпилевая Г. А. «Рядовой Борисов»// Шпилевая Г. А. Анализ художественного текста: Пособие для студентов филол. фак. пед. вузов. Воронеж; Ярославль. -1999. - С. 40-46.
5Грин А. С. Собрание соч.: В 5 т. Т. 1. М. - 1991.
6Грин Александр Степанович//Рус. писатели XX в.: Биогр. слов. М. - 2000. - С. 213-214.
7Скобелев А. В., Шаулов С. М. Указ. соч. - С. 36; см. также: Шпилевая Г. А.
8Новиков Вл. В Союзе писателей не состоял...: Писатель Владимир Высоцкий. М. - 1991. - С. 127.
9К этой проблеме подходил с разных сторон; см.: Альтшуллер В. —14 февр.]//Воронеж. ун-т. Воронеж: ВГУ, 1988. 14 марта; Новиков Вл. Смысл плюс смысл// Указ. изд. С. 84-97 и др. Над темой поэтики неопределенности у Высоцкого в настоящее время работает А. В. Скобелев.
10«Про Сережку Фомина» см., например: Новиков Вл. Указ. изд. С. 152-153; Купер М. В защиту Сережки Фомина//Бостон. курьер. 1995. № 45 [июль]. С. 1, 3, 4.
11Указ. соч. С. 36.
12См.: Мир Высоцкого. Вып. V. М., 2001. (В печати).
13В обеих цитатах курсив мой. — А. К.