Ещё к проблеме
«Высоцкий и Маяковский»
Три заметки*
В развитие темы предыдущей статьи, отметим ещё три эпизода творческого диалога Высоцкого с Маяковским.
Собака на Сене
Стихотворение Высоцкого «Я к вам пишу» (1973) содержит полушутливый-полусерьёзный ответ авторам многочисленных писем, которые поэт получал от своих слушателей [245]. В этих письмах встречались и «советы» отправиться из страны, тем более что именно на первую половину 70-х пришлась «третья волна» эмиграции, «воспетая» и нашим героем («Мишка Шифман» и др.). Поэт отвечает:
За письма высочайшего пошиба:
Идите, мол, на Темзу и на Нил, -
Спасибо, люди добрые, спасибо, -
Что не жалели ночи и чернил!
Но только я бывал уже на Темзе,
Собакою на Сене восседал…
Поэт, как известно, любил обыграть буквальное значение фразеологических оборотов, как бы сталкивая его со значением прямым. Так и здесь: название знаменитой парижской реки оказалось созвучно обычному русскому сену.
Между тем мотив этот, по всей видимости, имеет конкретное литературное происхождение — он дважды встречается у Маяковского в «Стихах о красотах архитектуры» (1928):
Собакой
на Сене
чернеют дворцы <…>
Свободно, братья,
свободно, отцы,
ждите
здесь
вознесения,
пале и дворцы
легли
собакой на Сене. [246]
Стихотворение Маяковского имеет характерную для творчества этого поэта идеологическую направленность: братья и отцы, о чьём будущем вознесении с горькой иронией говорит автор, — это парижские рабочие, погибшие под обломками рухнувшего дома. Как сообщается в эпиграфе к стихотворению, после этой катастрофы власти арестовали «200 коммунистов и демонстрантов». Основной пафос стихотворения — критика буржуазного Запада («…мусье Париж, / на скольких костях / твоя / покоится роскошь?»). Высоцкому такая политическая ангажированность, разумеется, не свойственна, но «Стихи о красотах архитектуры», да и другие парижские стихотворения Маяковского, не могли не вспоминаться ему как поэтическое воплощение ситуации «русский в Париже», более того — «русский поэт в Париже». Именно в 73-м году Высоцкий, прежде «невыездной», впервые едет на Запад, и именно в Париж. Если учесть, что он вообще превосходно знал с юности и до последних лет хранил в памяти многие произведения классика советской поэзии (об этом свидетельствуют разные мемуаристы [247]), участвовал в таганковском спектакле «Послушайте!» по его стихам, то нет ничего удивительного в том, что в его собственные строки о Западе проникла реминисценция из парижского стихотворения Маяковского.
О любопытных и сплетниках
Похоже, что в творчестве Высоцкого отозвалось и другое стихотворение Маяковского, связанное с парижской темой — «Ответ на будущие сплетни» (1928). Напомним его начало:
Москва
меня
обступает, сипя,
до шёпота
голос понижен:
«Скажите,
правда ль,
что вы
для себя
авто
купили в Париже?»
авто мчаться навстречу жданным годам в последнюю грозную свару; то есть и здесь, как часто это бывает у Маяковского, личное — больше чем личное, оно оборачивается высоким гражданским смыслом.
В стихах начала 70-х годов Высоцкий несколько раз произносит отповедь любителям обсудить чужую личную жизнь и давать «добрые советы», и делает он это не без оглядки на предшественника (мы это уже видели в стихотворении «Я к вам пишу»; см. предыдущий этюд). Так, лирический герой песни «Я все вопросы освещу сполна…» (1970/71) даёт едкие иронические ответы любопытствующим репортёрам («Нет, у меня сейчас любовниц нет. / А будут ли? Пока что не намерен. / Не пью примерно около двух лет. / Запью ли вновь? Не знаю, не уверен»), а в итоге касается и политических мотивов:
В кармане фиги нет — не суетитесь, -
А что имел в виду — то написал, -
Вот — вывернул карманы — убедитесь!
Это противопоставление собственной цельности и собственной правды двусмысленным выпадам выглядит вполне «по-маяковски», тем более что и здесь Высоцкий не обошёлся без французской темы: «Да нет, живу не возле “Сокола”… / В Париж пока что не проник».
«Ответ…» Маяковского отозвался, как нам кажется, и в другой песне Высоцкого этой поры — «Нет меня — я покинул Расею…» (1970). Вышучивая, опять-таки, любителей посудачить (на этот раз — о мнимом отъезде поэта на Запад), поэт вспоминает знаменитую автомобильную марку:
Кто поверил — тому по подарку, -
Чтоб хороший конец, как в кино:
Забирай Триумфальную арку,
Налетай на заводы Рено!
«Рено» покупает в Париже лирический герой Маяковского: «Не избежать мне / сплетни дрянной. / Ну что ж, / простите, пожалуйста, / что я / из Парижа / привёз Рено, / а не духи / и не галстук».
Ещё одна параллель. Маяковский соединяет прямой и переносный смыслы выражения «лошадиная сила» как единицы мощности мотора: «Довольно я шлёпал, / дохл / да тих, / на разных / кобылах-выдрах. / Теперь / забензинено / шесть лошадих / в моих / четырёх цилиндрах». Высоцкий, сам любивший такую поэтическую игру, ухватился за этот образ и использовал его в песне «Лошадей двадцать тысяч в машины зажаты…» (1971):
Лошадей двадцать тысяч в машины зажаты –
И хрипят табуны, стервенея внизу.
Рискнём предположить, что стихи Маяковского могли вспоминаться Высоцкому и при работе над «Песней автомобилиста» (1972): «Подошвами своих спортивных “чешек” / Топтал я прежде тропы и полы <…> Но я в другие перешёл разряды…» Сравним с аналогичной оппозицией у Маяковского: «Довольно я шлёпал… Теперь забензинено…»
француженкой женой, время психологического настроя на возможную предстоящую поездку в Париж (она состоится впервые в 1973 году) и собственного превращения из пешехода в автомобилиста. Так что разные мотивы «Ответа на будущие сплетни» стали вдруг актуальны для барда именно в эту пору. Но не будем исключать вероятности обнаружения его «следов» в творчестве Высоцкого и других периодов.
Большие Вилы и Рачий брод
«Песне про двух громилов — братьев Прова и Николая» (1970), о её поэтике и источниках, в том числе фольклорных. [248] Однако в ту пору нами остался не замечен важный ближайший литературный источник этого произведения, через который, возможно, здесь преломляются и более отдалённые ассоциации. Это поэтический «Рассказ о Климе, купившем заём, и Прове, не подумавшем о счастье своём», написанный в 1924 году двумя соавторами — Н. Асеевым и В. Маяковским по заказу Наркомфина СССР в связи с выпуском крестьянского выигрышного займа. Высоцкого привлекла в этом тексте, конечно, не проблема займа, о некоторые поэтические особенности, использованные им и в собственной песне.
— Пров (возможно, соавторы «Рассказа…» в свою очередь заимствуют имена Пров и Клим из поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»: мол, вот кому на самом деле хорошо жить — тому, кто подписался на заём). Во-вторых, герои Ассева и Маяковского хотя и не являются родственниками в буквальном смысле слова, но в чём их не сличай — как родные братья. Высоцкий же как раз делает своих героев родными братьями. В-третьих, оба произведения имеют сходный зачин с упоминанием комического названия деревни (села): «В деревушке / Рачий брод / жили два соседа» (Асеев, Маяковский) — «Как в селе Большие Вилы, / Где ещё сгорел сарай, / Жили-были два громилы / Огромадной жуткой силы — / Братья Пров и Николай» (Высоцкий). В-четвёртых, часть текста «Рассказа…» написана тем же стихотворным размером, что и будущая «Песня про двух громилов…». — трёх- и двустопным хореем с анакрузой:
Пошабашив,
под плетень
Пров маячит, словно тень,
в тот же час там ровно.
В-пятых, Высоцкий, следуя предшественнику, ведёт своё поэтическое повествование в сказовой манере, имитируя народный склад речи (см. цитату выше), при этом заметно смысловое совпадение в отдельных местах, например: «…да не может человек / жить без безобразия!» (Асеев, Маяковский) — «Пров ломается, мерзавец, / Сотворивши школу» (Высоцкий). Шутливая стилизация в названии «Рассказа о Климе, купившем заём…» отзывается в названии песни Высоцкого: «Про (вместо более характерного для поэта О«О хоккеистах», «О фатальных датах и цифрах» — А. К.) двух громилов…» (курсив наш).
Замечено (А. Е. Крыловым), что именно раёшными названиями Маяковского типа «Рассказ о Климе, купившем заём, и Прове, не подумавшем о счастье своём» (ср.: «История про бублики и про бабу, не признающую республики» и т. д.) подсказано название детской поэмы Высоцкого «Вступительное слово про Витьку Кораблёва и друга закадычного Ваню Дыховичного» (1970-71).
«Высоцкий и Маяковский» таит в себе немалые возможности в отношении интертекста. Она требует уже не только привычного (и несколько приевшегося) общего противопоставления двух поэтов (один служил советской власти, другой не служил…), а прежде всего фронтального обследования текстов Маяковского на предмет их отзвуков у Высоцкого. Только максимально полное восстановление этого поэтического диалога позволит представить соотношение творчества двух художников более-менее объективно.
Примечания
* Фрагмент статьи: Из историко-культурного комментария к произведениям В. С. Высоцкого // О литературе, писателях и читателях: Сб. науч. трудов памяти Г. Н. Ищука. Вып. 2. Тверь: Золотая буква, 2005.
[245] См., например, подборку таких писем, по времени написания (1974) как раз близких стихотворению «Я к вам пишу»: «Здравствуйте, Владимир Высоцкий!» / Подготовка к публ. Е. И. Кузнецовой и И. И. Огурцовой // Мир Высоцкого: Исслед. и материалы. Вып. II. М., 1998. С. 223-243.
Маяковский В.
[247] См. сноску 15 в предыдущей статье.
[248] См.: Песня «Про двух громилов…»: проблематика, поэтика, контекст // Кулагин А. Высоцкий и другие. М., 2002. С. 27-37.