Поляков Олег: Бард Высоцкий, русский язык и русское возрождение

БАРД ВЫСОЦКИЙ, РУССКИЙ ЯЗЫК

И РУССКОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ

О «блатной классике» Владимира Высоцкого

И о плохих вещах надо говорить хорошими словами.

Творчество Владимира Высоцкого, бесспорно одного из сам ых ярких талантов нашего времени, вызывает у многих восторженное почитание, вплоть до обожания; другие же относятся к Высоцкому неблагожелательно, отрицая ценность его творчества, полностью или частично. Я не собираюсь касаться творчества Высоцкого в целом, а лишь исключительно его «блатной классики».

Из современного механическо-электронного устройства несется голос, хриплый, пропитый, прокуренный. Поет Высоцкий, певец, которого назвали бардом современной России, человек, которого приравняли по таланту с Пушкиным, кумир многих как в России, так и за рубежом, для многих олицетворение современного русского человека. Это он, от которого начался новый, блатной жанр в русской поэзии и русской песне, расцветший сейчас махровым ядовитым цветком.

О чем же он поет? О неустройстве советского быта, о духовной тюрьме, в какой живет подсоветский человек, о многих вещах, которые отдаются болью в рус ской душе... Но больше всего он поет о блатных, о их привычках, о их «законах», о героях воровского мира, возвеличивая их до уровня борцов против серого советского быта и лицемерия советских чиновников, о воровской «ду ше» — если только у блатных есть душа. Не возвышаясь в своей критике выше уровня домоуправа, мелкого чиновника или директора магазина, Высоцкий больше всего поет то, что восторженные его почитатели назвали «блатной классикой», оскверняя этим память тех, кто создал подлинную человеческую культуру.

Кто же его слушатели? Безусые юнцы немытого вида, нечесаные девчонки в джинсах или коротких юбчонках, с подведенными глазами, восторженные, самовлюбленные, считающие себя «культурной элитой» женщины и длинноволосые женоподобные — или, наоборот, ужасно бородатые — молодые люди, мнящие, что они «пресытились» подлинной классической культурой, и, к сожалению, многие истинно культурные люди, видящие в музыке Высоцкого «новое, смелое слово», и много хорошей, чистой молодежи, попавшейся на удочку «блатного» — за неимением другого «романтизма». В эмиграции же — те наивные люди, для которых Высоцкий пророк новой России, выразитель «подлинного нутра» русского народа.

«блатной» было таким же проклятым, таким же презренным, как и «чекист»? Знают ли они, что не менее половины тех, кто оставил свои кости в карельских и уральских лесах, в тундре Колымы и Норильска, в тайге Тайшета и Комсомольска, в песках Караганды, погибли не от чекистской пули, не оттого, что чекистский паек был слишком мал, а труд слишком тяжел, чтобы выжить, а были убиты, зарезаны, задушены, зарублены блатными, умерли от голода, потому что блатные отнимали последнюю кроху хлеба, от непосильного труда, потому что им приходилось работать и за себя, и за блатных, от холода, потому что их одежду продавали и пропивали блатные?

Знают ли женщины и девушки, восторгающиеся блатной романтикой Высоцкого, что такое насильно или по принуждению, под страхом голодной смерти, стать наложницей получеловека с звериным характером и животными инстинктами, венерически больного, вечно пьяного наркомана — «законного вора»? Быть принуждаемой к сожительству самыми унизительными, извращенными, недостойными человека способами? Быть рабыней того, у кого за всю жизнь не было ни одной человеческой мысли, ни одного человеческого чувства? Или что значит, выражаясь обожаемым блатным жаргоном, «попасть под трамвай» — то есть, быть коллективно изнасилованной? Видели ли они полубезумных, сломленных физически и духовно женщин, прошедших через ад, устраиваемый блатными?

А молодые люди, знают ли они, что такое быть принуждаемыми к гомосексуализму, быть изнасилованными, истерзанными сексуально обезумевшими дикарями? Знают ли они, что такое быть убитым ударом топора сзади, потому что какой-то неудачливый блатной проиграл чужую жизнь в карты? Или получить удар «пикой» — самодельным ножом-стилетом за то, что не отдаешь последний кусок хлеба, или быть задушенным «на полотенце» — есть такой изуверский способ убийства — за малейшую оппозицию все властию блатных? Или быть вечно помыкаемым слугой — «шестеркой» — какого-либо блатного царька-пахана?

А старички-интеллигенты, которым наскучил Пушкин и Бетховен, знают ли они, что такое выдумывать и рассказывать бесконечно детективно-сексуальные «романы», развлекая блатных вельмож? Получать оплеуху при малейшей заминке, быть избитым, если рассказ не доведет до эротического экстаза слушателей? Плясать на своих старческих ногах вприсядку, кукурекать по-петушиному, лаять по-собачьи, сидя под столом, служить шутом и делать многое такое, до чего может додуматься только преступная фантазия психически неполноценного существа? Рука не подымается описывать всю низость и подлость этого мира, возвеличенного почитателями до «классического». Да если бы знали многие почитатели «барда» подлинный смысл тех блатных словечек, которыми усыпаны песни Высоцкого, у них бы волосы дыбом на голове стали!

«соль» его песням? Увы, это не соль, и даже не горькая желчь, а одна гниль, блевотина. Знают ли эти «эмансипированные» женщины без стыда и преград, бравирующие блатными словечками, сознают ли эти «интеллигентные» молодые и старые мужчины, утверждающие свою «духовную оппозицию» смачным матом, что они кощунствуют над безымянными могилами тех миллионов, для которых подлинная, чистая русская речь, великий русский язык, без блатных словечек и мата, был последним прибежищем, последней, несокрушимой твердыней, в которую пряталось их человеческое достоинство, их возвышенный дух подлинно культурных людей, та твердыня, перед которой были бессильны и чекисты, и блатные?

коммунистические мифы? Но если так, если он думал, что он творит добро, он жестоко ошибался. Разрушая одно зло, он воздвигал другое, погружал душу народную в гнилое, смрадное болото блатного мира, болото, на котором никогда не рос и не будет никогда расти ни один росток русского возрождения. Русское возрождение это не только разрушение зла, но, прежде всего, воссоздание, возвеличение исконных русских ценностей: веры, добра, благородства, жертвенности. Русский народ в его подсоветском рабстве не народ блатарей, а народ обманутых, народ страдальцев. Нужны созидатели, сеятели добра, люди, взращивающие пока слабые ростки русского национального духа, русского православия, подлинной, не загаженной ни коммунистической отравой, ни блатной мерзостью русской культуры. Высоцкий не был таким строителем, и для нас он и не бард, и не пророк, и слово его, может быть, и ново, но подлинной духовной ценности не имеет.

Нью-Йорк, 1983 (II). № 22. С. 148–152

Раздел сайта: