2.4. «Непереводимое» у Высоцкого и проблема его передачи
О проблеме передачи «непереводимых» элементов текста обычно заходит речь, когда анализируют перевод прозы. Но неоднократно подчеркивалось, что поэзия Высоцкого обладает многими качествами прозы – в том числе невероятной информативной насыщенностью [178: 156 – 181 и др.; 413; 421 и мн. др.]. Мы считаем, что в поэзии Высоцкого тоже можно выделить «непереводимые» элементы, по схеме, предложенной Сергеем Влаховым и Сидером Флориным [128]. Вопросу передачи этих элементов можно посвятить отдельное исследование [73]; в данной работе мы остановимся на обращении лишь с одним типом реалий (ситуативными), а также именами собственными, каламбурами, фразеологизмами, крылатыми выражениями и намеками на известные произведения, «когда самой цитаты или поговорки нет, а есть только аллюзия» [Там же: 338]. Фразеологизмы, крылатые выражения и аллюзии можно объединить понятием «прецедентный текст» [74].
2.4.1. Реалии
Хотя в определении Влахова и Флорина реалии – это обозначения объектов (см. 3.1.1), болгарские теоретики рассматривают и особый вид «единиц отражения действительности», которые называют «ситуативными реалиями». Это намеки на обычаи, элементы «традиционного поведения определенного народа», которые «передаются, с одной стороны, не отдельными лексическими и фразеологическими единицами, а описаниями, целыми кусками текста, и с другой, – содержащимися в отдельных словах намеками и аллюзиями» [Там же: 202]. Например, призыв «Пляшите!» при сообщении о письме (намек на русский обычай). Чтобы адекватно передавать такие «ситуативные реалии», переводчик должен обладать запасом «страноведческих» знаний. «Буквальный перевод в таких случаях вызывает недоумение читателя», который «удивляется <…> непонятным действиям персонажей» [Там же: 204]. Переводчик прозы может себе позволить вписать прямо в текст небольшой «комментарий»: например, «… как это принято в России». Но в стихотворении каждый слог на счету. Влахов и Флорин советуют: «если потеря в противном случае будет слишком велика, придется прибегнуть к сноске – один из немногих случаев, когда она будет не признаком переводческого бессилия, а заботой о читателе» [Там же: 211].
«выпивка на троих». По мнению А. В. Кулагина, она имеет еще и философское значение, хорошо иллюстрирует «нумерологические» пристрастия поэта [75]. Как пишет А. Е. Крылов, традиция выпивать на троих возникла в СССР после 1958 г., когда запретили торговлю спиртным в розлив в большинстве заведений общепита. Стало удобно собираться втроем и сбрасываться по рублю – хватало на поллитра и скромную закуску [162: 25 – 28]. Еще в 1978 г. было отмечено, что выражение «выпивать на троих» доставляет головную боль переводчикам советской литературы: они путают его с выражением «пить за троих» [151: 28]. В 1980 г. выражение «сообразить/ скинуться на троих» вошло в «Русско-болгарский фразеологический словарь»: «съберем тримата (пари) за половинка ракия, (която да се изпие на място)» [75: 515]. Но фразеологизм может не упоминаться в тексте, а подразумеваться (как в выражении «будешь третьим?»), т. е. выступать в роли ситуативной реалии.
Переводчику песни «Когда я спотыкаюсь на стихах…» пришлось бы нелегко, используй он публикацию из «Не вышел из боя» или «Избранного»:
Известно вам – мир не на трех китах,
А мне известно – он не на троих.
«Советской России» был помещен вариант (очевидно, созданный по автоцензурным соображениям), где «на троих» можно воспринять как свободное сочетание слов:
Известно всем: мир не на трех китах,
Мир на друзьях, притом – не на троих [18]
И Левков избавился от упоминания количества друзей:
А на другари се крепи светът [56: 56]
(«Бесспорно, не на трех китах,// а на товарищах держится мир»)
Переводчику «Милицейского протокола» Ивану Станеву пришлось сложнее: ни из одной публикации этого текста не выброшена строка: «Мы, правда, третьего » [6: 134]. Но у «третьего» в песне есть две роли – жертвы и провокатора. Они оправдывают его присутствие и дают обойтись без роли собутыльника:
А что очки товарищу разбили –
так то портвейном усугубили.
, что, мол, уймитесь,
Что – не буяньте, что – разойдитесь.
В переводе прямо заявляется, что пьяниц было двое: «какво са пет бутилки за двамина». «Третий» оказался рядом «случайно»:
Насилие, признавам, проявихме
към някакъв другар – попрекалихме:
му разбихме очилата,
но не във нас, в портвайна е вината.
Пък и другарят пръв ни предизвика:
разкарайте се, махайте се, вика [23: 53]
«Я признаю, мы проявили насилие// в отношении какого-то товарища – мы переборщили: // мы случайно разбили ему очки, // но виноваты не мы, а портвейн.// Но и товарищ первым нас спровоцировал: // Расходитесь, пошли вон отсюда, кричал он»).
«затащили». Это привлекло бы излишнее внимание болгарского читателя к деталям процесса выпивки. А для Высоцкого (в отличие, скажем, от Галича, скрупулезно фиксировавшего подобные детали в песнях) гораздо важнее его результат [см. 162: 59 – 60] [76].
Намек на советский способ выпивать есть и в «Притче о Правде и Лжи»:
Часто, разлив по сту семьдесят граммов на брата,
Даже не знаешь, куда на ночлег попадешь [2: 1: 432]
«Вальсе его величества…» останавливает «внимание читателя и слушателя на важной проблеме»: как разделить поллитра поровну. А Высоцкий «обходит острые углы» [162: 26], фиксируя внимание на последствиях распития спиртного в малознакомой компании:
Могут раздеть, – это чистая правда, ребята, –
Глядь – а штаны твои носит коварная Ложь.
Глядь – на часы твои смотрит коварная Ложь.
Глядь – а конем твоим правит коварная Ложь.
«ситуативная реалия» здесь необязательна и не стали уточнять число собутыльников. Без нее обошлись и Росен Калоферов («Често, момчета, разлял по сто грама на брата…» [50]), и Людмил Димитров («Често се случва – обърнеш набързо …» (т. е. «быстро осушишь бутылку») [49]), и Светлозар Ковачев ((«Често с приятели в кръчмата пийвайки вечер…») [24: 109]). Отметим в последнем переводе небольшую фактическую неточность: герой пьет не с друзьями («с приятели») и не «в кабаке» («в кръчмата»), а неизвестно где с малознакомыми людьми. Впрочем, попасть в передрягу можно и после дружеской попойки.
Но не стоит думать, будто эта «ситуативная реалия» вовсе не доставляет трудностей переводчикам. В переводе «Бала-маскарада» в целом хорошо воспроизведены и ритм, и юмор, однако Ася Григорова явно не поняла, что произошло с героем в четвертой строфе:
Меня поймали тут же в зоосаде.
Ведь массовик наш Колька
И на троих зазвали меня дяди [17: 14]
На входа ме причакаха в засада.
И Колка, масовикът ни,
и с още трима подреди ме, гада! [32: 11]
(«У входа меня поджидала засада.// И массовик наш Колька// сунул мне маску алкоголика// и поставил меня вместе с еще троими, гад!»)
Пропал намек на то, что «дяди» зазвали героя выпивать. Нелогичность усугубляется тем, что последнюю строчку «…был у бегемотов я в ограде», (т. е. спьяну забрался к ним в вольер) Григорова перевела как «был в охранниках, в телохранителях»: «До тях – със маски двама – // досущ хипопотами <…>// но и за двамата съм бил ограда».
Одна из особенностей поэтики Высоцкого – интертекстуальная и фразеологическая насыщенность. В. П. Лебедев и Е. П. Куликов насчитали в его поэзии более 2500 случаев использования фразеологических оборотов (в это понятие включаются и литературные цитаты) [336: 156]. От переводчика нельзя требовать, чтобы он выделил и воспроизвел все цитаты и аллюзии – для этого нужно объединить его усилия с усилиями редактора и комментатора. Да и не все они «жизненно важны» для сохранения смысла. Мы оцениваем, как переданы прецедентные знаки, играющие действительно важную роль в тексте.
О цитатах Сергей Влахов и Сидер Флорин пишут: «их воспроизводят в том виде, в котором они фигурируют в тексте или в утвердившемся уже переводе произведения, откуда они взяты» [128: 203].
Загадочный гость «Моцарта и Сальери» Пушкина и «Черного человека» Есенина во всех известных нам [77] болгарских переводах остался «черным человеком». «Черным человеком» он остался и в переводах стихотворения Высоцкого, сделанных Татьяной Георгиевой [20: 140] и Светлозаром Ковачевым [24: 117] (Ковачев к тому же в примечаниях дает ссылку на поэму Есенина).
«Всему на свете выходят сроки…» использована цитата из есенинского «Письма к женщине» «Большое видится на расстояньи» [145: 200]. В переводе «Письма…», выполненном П. Стефановым, эта фраза звучала как «Голямото личи// от разстояние» [144: 122]. Высоцкий дополнил: «…но лучше, если все-таки вблизи» [18]. У Владимира Левкова: «Голямото личи на разстояние,// но по-добре на близко да стоим» [56: 57], Анна Колчакова называет этот перевод «удачным» [161: 60].
«Рожденные в года глухие…» (1914) Высоцкий видоизменяет иным образом: он вмешивается в текст цитаты: «Мы тоже дети страшных лет России…». Ни в одном из переводов «Я никогда не верил в миражи…» не сохранилось это «тоже» в сочетании со «страшными годами». В переводе Ковачева «нехватка» семы «тоже» – «деца на зли години на Русия» («дети жестоких лет России») компенсируется комментарием [24: 121, 155]. В остальных случаях исчезает либо компонент «тоже» (остается просто цитата из Блока [78]) («Чада на страшно време за Русия…» (Татяна Георгиева) [20: 142], «Деца на страшните години на Русия…» (Христо Грамматиков) [26]), либо компонент «страшный» («Деца на тази същата Русия…» («Дети той самой России…») (Нели Христова) [28: 128]).
А вот в «Посещении Музы» изменения, внесенные в цитату из пушкинского стихотворения «К ***» – «Я помню это чудное мгновенье,// Когда передо мной явилась ты», – не играют такой важной смысловой роли. Их задача – комически подчеркнуть разницу между текстами Пушкина и Высоцкого, показать «новаторство» героя и заодно удлинить каждую строку на стопу. В переводах «Посещения…» видоизмененная цитата не совпадает дословно ни с одним из известных нам болгарских переводов пушкинского стихотворения, однако во всех случаях сохранена синтаксическая структура и смысловые компоненты: «Аз помня туй чудесно мигновение, // когато ти пред мен се появи» (Владимир Левчев [23: 62]), «Аз помня мигновението чудно,// Когато ти пред мене се яви (Татьяна Георгиева [43: 11]), «Аз помня туй чудесно мигновение,// В което ти пред мен се появи! (Светлозар Ковачев [24: 69] [79]). Оригинальное решение придумал Христо Карастоянов: он записывает фразу – в том виде, в каком она у Высоцкого – по-русски [48]. В 1980 г. можно было не сомневаться, что цитату поймут и вспомнят источник.
в перевод «Космонавта» русское слово:
Научих, че в Историята цяла
«Поехали!» съм казал първи аз [38: 28]
«Черные очи» (1843) на стихи Е. П. Гребенки цыганские хоры сделали известной во всем мире. В переводах песенной дилогии Высоцкого «Очи черные» даже ее название воспроизведено русскими буквами, с буквой «ы», отсутствующей в болгарском алфавите.
У Татьяны Георгиевой все цитаты из старинной песни приведены по-русски: «А ги можех все// песни оргийни: // «Как любил я вас,// очи черные…»// <…> Може би пях за вас неумело, // «очи черные, скатерть белая…» [20: 112 – 116]. Светлозар Ковачев оставляет в «русском» варианте только самую известную цитату, которая вынесена и в заглавие, а остальные переводит:
Извисявах глас чак до горните:
«Как обичах ви, очи черные…»
Цитату в финале он сокращает, опять же, до самого известного элемента: «Неумело взел май акордите,// Аз изпях за вас «Очи черные» [24: 98 – 101].
Отсутствие указания на источник цитаты может обеднять впечатление от произведения или даже делать отдельные строки непонятными. В книге Венеты Мандевой «Особена зона» в переводе «Памяти Василия Шукшина» читаем: «… Ех, Макарич!// Къде е оня момък твой?» [41: 390] («… Эх, Макарыч!// Где этот твой парень?»). По указательному местоимению «оня» можно судить, что речь идет о каком-то парне, который должен быть известен читателю. Однако нигде до этого в стихотворении ни о каком парне не говорилось. В оригинале было «… Такой твой парень не живет»; это аллюзия на кинофильм «Живет такой парень» (1964).
Цитату из стихотворения С. В. Михалкова «Происшествие в горах» (1938) Высоцкий яростно опроверг:
Ложь, что умный в горы не пойдет,
Петр Парижков перевел: «Мъдрият не тръгва към върха –// Казваха, ала това лъжа е…» [29] («Мудрый не пойдет на вершину –// Так говорят, но это ложь…»). Мы согласны с мнением Анны Колчаковой, что вторая строка «утяжеляет высказывание, и оно теряет напор категоричности. Более удачным и с семантической точки зрения, и по отношению к динамике и экспрессии повествования представляется решение Д. Тонева, который формой глагола и существительным «мълвите» («молва, слухи». – М. Р.) указывает на то, что речь идет об утвердившемся мнении, которое отрицается автором» [161: 59]. У Тонева эти строки звучат: «…// Ти пое – не вярваше в мълвите» [23: 29] («Умный, говорят, по горам не шатается…// Ты пошел – ты не верил слухам»). Герой опровергает мещанскую мораль не словами, как у Парижкова («…это ложь»), а действием – как у Высоцкого («ты пошел…»). Глагол «скитам» употреблен в форме пересказа («скитал»), обладающей модальным значением – подчеркивается, что речь ведется с чужих слов.
Истинно творческое обращение с цитатой демонстрирует Владимир Левчев в переводе «Песни самолета-истребителя». В монологе «ЯКа» повторяется слегка видоизмененная фраза из Евангелия (Лк, 10, 5): «Мир вашему дому!» [6: 37 – 38]. Исходная цитата – «Мир дому сему!» – по-болгарски звучит как «Мир на тоя дом!». «Мир Вашему дому!» – «Мир на Вашия дом!». Она встречается в «Песни Вани у Марии», переведенной Добромиром Тоневым: «Дескать, мир да любовь вам, да хлеба на стол…» [Там же: 39] – «Мир на вашия дом пожелавам, любов…» [25: 49]. Казалось бы, Левчев мог использовать это выражение. Но «Песня самолета-истребителя» – первая часть дилогии. Брюзгливый тон уставшего рисковать собою старого самолета уравновешивается романтическим пафосом второй части, «Песни летчика»:
…мы Бога попросим: «Впишите нас с другом
в какой-нибудь ангельский полк» <…>
Мы крылья и стрелы попросим у Бога:
ведь нужен им ангел-ас.
А если у них истребителей много –
Хранить – это дело почетное тоже, –
удачу нести на крыле… [6: 35 – 36].
Владимир Левчев сумел перенести в первую часть дилогии это сочетание христианского долга с воинским, религиозной всемирности – с профессиональной конкретикой. Нужно было еще чуть-чуть видоизменить аналог фразеологизма, что был у Высоцкого, добавить одну-единственную букву. Образ героя-самолета укрупнился: он несентиментален, его не особенно интересуют люди и мир в их домах. Его работа – охранять небо. Он выкрикивает: «Мир над » [23: 21 – 23].
Мы обнаружили 4 случая самостоятельного введения переводчиком цитат. Уже было сказано, что Добромир Тонев использует в переводе «Песни Вани у Марии» фразу «Мир на вашия дом…», которая вполне подходит к контексту. Использование библейских цитат очень характерно для Высоцкого [см. 431]. Лозан Такев переводит слова из «Она была в Париже» «Да, я попал впросак, да, я попал в беду» «Тя клопка е за мен, а аз в пустиня глас» («Она для меня ловушка, а я – глас вопиющего в пустыне») [35: 162]. Фразеологизм «попасть впросак», видимо, истолкован буквально (как «попасть в капкан»), однако вариант оказался подходящим по смыслу: действительно, любовь к путешественнице превратилась для героя в ловушку. А в качестве эквивалента словам «попасть в беду» подобрана библейская цитата (Исаия, 40, 3), обладающая значением «напрасный призыв к чему-нибудь, остающийся без внимания, без ответа».
В других случаях цитаты резко диссонируют со смыслом и образным строем переводимых произведений. В одном случае – из-за содержания, во втором – из-за ассоциаций, с которыми неразрывно связаны.
В «Конях привередливых», переведенных Лозаном Такевым, скачет «конь бледный» из Апокалипсиса (Иоанн, 6, 8):
Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Ах, по-бавно, ах, по-бавно, мои гриви.
Като струна е опънат конят блед… [35: 171].
Во втором случае цитата введена в перевод стихотворения «Упрямо я стремлюсь ко дну…»:
Зачем, живя на четырех,
мы встали, распрямили спины?
Затем – и это видит Бог –
В переводе Владимира Левкова:
Защо в света четириног
човек се е изправил първи?
Затуй ли – ето, вижда бог –
«камъни и дърве»! [45: 77]
Цитата – из героической оды «патриарха» болгарской литературы Ивана Вазова (1850 – 1921) «Ополченцы на Шипке» (1883), вошедшей в золотой фонд национальной классики [80]. Она посвящена драматическому эпизоду Русско-турецкой войны – обороне Шипкинского перевала (9 – 11 авг. 1877 г):
И с нов дъжд куршуми, ;
дружините наши, оплискани с кърви,
пушкат и отблъскват, без сигнал, без ред,
всякой гледа само да бъде напред <…>
Няма веч оръжье! Има хекатомба!
– бомба,
всяко нещо – удар, всяка душа – плам.
Камъне и дървье изчезнаха там [81] [117: 99]
«Камъне и дървье», которыми ополченцы забрасывают наступающих турок – орудие борьбы за правое дело, за национальное освобождение. «Каменья и дубины» – орудие зла, беспричинной агрессии.
Из , по наблюдениям Анны Колчаковой, «эквивалентом или аналогом переводятся чаще всего те…, которые сохранили свою формальную и смысловую константность» [161: 87]. Однако в поэзии Высоцкого фразеологизмы чаще всего творчески обыгрываются. В переводах встречаются попытки актуализировать фразеологизм, но не всегда подбираются нужные слова.
В «Сыт я по горло…» использовано понятие, близкое к «опорному компоненту» фразеологизма: «Сыт я по горло, до подбородка…». Владимир Левчев переводит первую часть синонимичным фразеологизмом «сит съм до гуша…», но во второй части вместо конкретного наименования части тела использует абстрактное существительное: «… сит съм до ужас» [23: 63] – «получилась не градация чувства, а его экспликация» [161: 57].
Иногда переводчики не распознают фразеологизмы в русском тексте, принимая их за свободные сочетания слов. В песне про иноходца выброшенный из седла наездник «в хвосте плетется» за конем [7: 189]. Добромиру Тоневу представилось, что жокей запутался (заплелся) в конском хвосте: «Вплетен във опашката, горкия …» [25: 64]. В «Прошла пора вступлений и прелюдий…» в переводе Румена Леонидова читаем: «…по-добре се диша без глупци…» [20: 95], т. е. «без дураков дышится легче». Леонидов просто слишком буквально понял фразеологизм: «Все хорошо, не вру, без дураков»
Отметим и случаи удачного употребления фразеологизмов. Бойко Ламбовски и Лозан Такев перевели «банька по-белому» как «Баня до бяло» (то есть «[разогретая] добела»). Конечно, определение не имеет отношения к такой степени нагрева: баня «по-белому» – чистая баня, где дым выходит через трубу. Но переводчику удается передать соотнесенность состояния бани с «белым светом». А некоторая «гротескность» в принципе вписывается в образ жаркой русской бани, существующей у иностранцев:
Протопи ты мне баньку по-белому –
белого света отвык [3: 90]
Напали тая баня до бяло ти –
белия свят! (Бойко Ламбовски) [20: 44 – 45]
Затопли я (банята. – М. Р.) до бяло, до белота,
бяло съм аз! (Лозан Такев) [35: 157]
В «Гимне морю и горам», переведенном Владимиром Левковым, словарный эквивалент фразеологизма, употребленного Высоцким, оказался неожиданно «оживленным» из-за контекста песни:
На суше пожелали нам «ни пуха ни пера»,
созвездья к нам прекрасно расположены [6: 56]
«по вода да ви върви» брегът за нас избра,
cъзвездията са прекрасно разположени [45: 81]
Действительно, мореплавателям вполне логично пожелать, чтобы путь пролегал именно по воде, чтобы на нем не встретились рифы, мины и т. п.
Светлозар Ковачев в переводе «Песенки про мангустов» употребляет вместо окказионального сочетания «сводить – М. Р.)… к нулям» узуальный фразеологизм «… а отровни да трепят до крак» [24: 80]. Он означает «все(х) подчистую» (обычно в сочетаниях «унищожавам до крак») [81: 651]. Опорный компонент фразеологизма – «крак» – означает «нога», и создается комический эффект за счет его применения к безногим пресмыкающимся.
Отметим, наконец, случай, когда игра с фразеологизмом появилась там, где в оригинале ее не было. В «Революции в Тюмени» говорится: «…мы нашли не нефть, а соль земли» [15: 168]. Эквивалент фразеологизма – «солта на земята» [75: 483]. Владимир Левчев обыграл многозначность слова «земля»: ведь нефть добывают в прямом смысле из недр Земли: «… на планетата солта е тук» [53: 150].
Иногда в одних песнях Высоцкий «ссылался» на другие. «Это не просто автоцитирование, а один мелкий образ <…>, – характеризовала этот творческий прием вторая супруга поэта Л. В. Абрамова. – Володя вообще все воспринимал как нечто единое, как большой-большой культурный контекст» [107: 38]. Склонность к самоцитированию хотелось бы видеть отраженной и в переводах. В идеале в одной книге должны оказаться и «цитирующая» песня, и «цитируемая». Только так создастся полноценный контекст и будет сделан шаг к пониманию важного вывода В. И. Новикова: «вся литературная работа Высоцкого с первых шагов развивалась и строилась как единая и цельная книга» [8: 3].
«Заврыштане» – самый солидный болгарский сборник Высоцкого – демонстрирует примеры как удачного, так и неудачного обращения с межтекстовыми связями. В песне «Прошла пора вступлений и прелюдий…» (1971) героя «к себе зовут большие люди», чтобы он «им пел «Охоту на волков»». Составители поступили мудро, поместив в книге оба текста (соответственно в переводе Румена Леонидова (с. 95 – 96) и Васила Сотирова (с. 25 – 26)). Слова из «Я к вам пишу» «От ваших строк, мои корреспонденты,// Прямеет путь и сохнет колея» отсылают к песне «Чужая колея». Переводчик Владимир Попов не поддался соблазну заменить этот образ никаким другим: «От редовете ви, кореспонденти,// оправя се и кривнал коловоз» (с. 108). А составители позаботились, чтобы в книге был помещен и текст «Чужой колеи», переведенный Росеном Калоферовым («Чужд коловоз», с. 101 – 103). В стихотворении «Мой черный человек в костюме сером…» (1979 или 1980) есть слова «И я немел от боли и бессилья// И лишь шептал: «Спасибо, что живой»». Это реминисценция из песни «Скажи еще спасибо, что живой» (1969). Ранний текст помещен в переводе Леонидова под заглавием «Кажи мерси, че ти си още жив» (с. 55), поздний – в переводе Татьяны Георгиевой (с. 140 – 141) («Безсилен, аз се мъчех в немотата// и шепнех благодарност, че съм жив»).
«И снизу лед, и сверху…» в переводе Леонидова. Строки «Вернусь к тебе, как корабли из песни,// Все помня, даже старые стихи» переведены: «Аз всичко помня, даже свойте песни,// При теб ще дойда като кораб аз» («Я помню все, даже свои песни,// я приду к тебе, как корабль») [20: 143]. Плохо, что не сохранен мотив возвращения: корабль должен не просто прийти, а вернуться. Еще хуже – что в книге не помещена песня-источник «Корабли постоят…».
Даже публикация «цитирующей» и «цитируемой» песни в одном издании не спасает переводчика от грубых ошибок. Видимо, ни составитель «Избрани стихотворения» Христо Стефанов, ни редактор Иван Теофилов не были склонны обращать внимание переводчиков на работу коллег. Иначе Иван Станев не написал бы в переводе «Она была в Париже»:
За Севера й пях, а чувствах, че сме склонни
«ти» – и аз, и тя.
Напразно май й пях за неутрални зони –
Какво й пукаше за северни цветя! [23: 75].
(«Я пел ей о Севере, а чувствовал, что мы склонны// в любую минуту перейти на «ты» – и я, и она.// Но я напрасно пел ей о нейтральных зонах – // Ей наплевать на северные цветы»)
Юмор в том, что герой поет песни Высоцкого: «про север дальний» – очевидно, «Бодайбо» или «Все позади – и КПЗ, и суд…», а также «о полосе нейтральной» – то есть «Песню о нейтральной полосе». Но героине «глубоко плевать, какие там (на нейтральной полосе. – М. Р.». Станев решил, что речь идет об одной и той же песне: значит, эта самая полоса проходит на севере. На таком Севере, о каком поет Высоцкий, цветы не растут. Нейтральная полоса проходит «на границе с Турцией или с Пакистаном…». Текст песни был переведен Владимиром Левчевым и напечатан через три страницы от перевода Станева, последний в ходе подготовки издания мог бы с ним ознакомиться.
А вот работа Светлозара Ковачева над «70 нови превода» заслуживает самой высокой оценки. В ней помещены переводы и «Кораблей…» (с. 44), и «И снизу лед…» (с. 125), в позднем тексте интересующие нас строки звучат так: «При теб ще се завърна като кораб – // не съм забравил старата си песен» («Я вернусь к тебе как корабль – // я не забыл эту свою старую песню»). Переведены «Скажи еще спасибо, что живой» (с. 66) и «Мой черный человек в костюме сером…» (с. 117 – 118). Причем во втором стихотворении лучше, чем у Татьяны Георгиевой, сохранена горькая ирония, привнесенная из раннего текста. У Ковачева: «… от болка и безсилие немеех// и шепнех си: «Мерси, поне съм жив»». Здесь очень важно это «поне» – «по крайней мере».
2.4.3. Имена собственные
Поэзия Высоцкого отличается высоким содержанием имен собственных, хотя это и нетипично для лирики. С. И. Кормилов подсчитал, что в двухтомном собрании сочинений, куда входит 531 текст, 196 произведений, т. е. больше трети, содержат антропонимы. «Это очень много для поэтических произведений среднего и малого объема» [315: 132]. Также поэзия Высоцкого изобилует топонимами – названиями стран, городов, иных географических объектов [см. 318; 319].
Сергей Влахов и Сидер Флорин рассматривают имена собственные как «самостоятельный класс «безэквивалентной лексики»», которому присуще «яркое коннотативное значение» [128: 26]. Как и реалии, они могут не только переноситься в текст путем транскрипции (транслитерации), но и подвергаться переводу – заменяться функциональными аналогами, генерализовываться, опускаться и т. п.
«довольно бесцветный заместитель» [Там же: 109]. Перенесенное в перевод непонятное имя (а имена собственные обычно привлекают внимание, т. к. выделяются графически) поставит читателя в тупик и замедлит понимание произведения. В то же время нельзя «увлекаться» вычеркиванием имен из текста, нужно постараться сохранить его «энциклопедичность».
Антропонимы [82] подвергаются переводу в основном тогда, когда имя «говорящее». В «Перевороте в мозгах…» действует «черт с фамилией Черток». В болгарском языке нет слова «черт» – это понятие переводится как «дявол», «бяс», «сатана», «гявол» (диал.). Росен Калоферов фамилию транскрибировал: «дяволът с подполен псевдоним Черток» [52]. Игры слов не получилось, непонятно, что этот «псевдоним» означает и зачем его давать дьяволу. Христо Карастоянов поменял фамилию: «дявол с името Кютук» [58]. «Кютук» – это «сухой пень», а также «неотесанный человек, тупица» [81: 682] (ср. рс. «чурбан»). Неясно, почему черт должен быть «чурбаном» – в песне он оказывается прозорливым. И вообще черт (как и «дявол») ассоциируется скорее с хитростью.
Всего четыре имени опущено переводчиками. В «Честь шахматной короны» попало имя яхтсмена и председателя куйбышевского клуба ГМК-62 В. А. Ханчина. Он учил поэта играть в карты, а потом вдруг услышал в песне: «Ход за мной – что делать? Надо, Сева, – // Наугад, как ночью по тайге…» и спросил, «причем здесь шахматы и я?». «…ему нужна была рифма (к слову «королева». – М. Р.), и одновременно возникла ассоциация со мной – спортсменом» [225: 26]. Для русского слушателя, даже не знающего предыстории написания песни, имя «Сева» во внутреннем монологе растерявшегося героя звучит вполне естественно, в меру интимно. А болгарского читателя оно могло запутать: ведь в тексте до того не упоминалось никакого Севы. Поэтому хорошо, что Андрей Андреев [20: 81 – 85] от него избавился.
«Антисемитах» (переводы Румена Леонидова [Там же: 16] и Светлозара Ковачева [24: 33]) из перечисления евреев убран «мой друг Рабинович». Эта фамилия в Болгарии не является символичной. Без нее ряд примеров становится более строгим: известные люди (Эйнштейн, Линкольн, Каплер, Чаплин) и безымянные «жертвы фашизма». Но в переводе «Запретили все цари всем царевичам» [Там же: 48] все Гуревичи, Рабиновичи и на месте.
Из «Упрямо я стремлюсь ко дну…» в переводе Добромира Тонева исчезло имя античного бога («Нептун – ныряльщик с бородой,// ответь и облегчи мне душу: // зачем простились мы с водой…» [7: 64]. Переводчик вводит слова, подчеркивающие, что «ныряльщик» – хозяин подводного мира; это закрывает «дыру» в контексте, но замедляет понимание:
Кажи, гмурецо със брада,
на водния живот владетел,
– Защо пред твоята вода
сме предпочели бреговете? [23: 36]
Из «Одной научной загадки…» Асен Сираков убрал имя вождя «Большая Бука» [20: 130 – 131]. Слово «бука» (в значении «угрюмый человек») болгарам незнакомо [83], оно «пугает только русских детей» [128: 383].
«Равновесие» в количестве антропонимов достигается за счет того, что в одном из переводов «Я все вопросы освещу сполна…» «француженка жена» героя названа по имени («Да, аз съм женен за Марина Влади» [44]), а также за счет имени «Ахил» (Ахиллес). Переводчики решили, что так зовут героя песни «Памятник». Точнее, сперва так решила Н. А. Крымова, готовившая эту песню для первой публикации, в журнале «Аврора». Пятая и шестая строчка в ней выглядели так:
Охромили меня и согнули
«Ахиллес» [14: 99].
Но потом шестая строка стала печататься в следующем виде: «…К пьедесталу прибив ахиллес» [84] [3: 284].
Во всех болгарских переводах монумент предстает памятником Ахиллесу. Живка Иванова: «… и ми лепнаха надпис: «Ахил»» [46]. Васил Сотиров: «…и ми сложиха надпис «Ахил»» [20: 118]. Венета Мандева: «… в постамент – приковаха Ахил…» [41: 397].
Может измениться категория имени. Бойко Ламбовски нужно было образовать словоформу от имени «Епифан», которая пришлась бы на женскую клаузулу. В современном болгарском языке имена собственные не склоняются (нельзя сказать: «Епифана»). Ламбовски превратил имя в фамилию «Епифанов» и получил удлинение на слог [20: 33].
У Змея Горыныча из «Песни о нечистой силе» в болгарском фолькоре есть аналог – Змей Горянин, он действует в переводе Татьяны Георгиевой [21: 68]. Вельзевулу из «Переворота в мозгах…» Росен Калоферов поменял имя на Люцифер [52]. А Кащея из «Песни о несчастных сказочных героях» Светлозару Ковачеву пришлось транскрибировать: «Кашчей» [24: 50 – 51].
топонимы, обозначающие крупные географические объекты, в переводах сохранены. Исключения сразу обращают на себя внимание.
В переводах «Я никогда не верил в миражи…» встречается родо-видовая замена: «Учителей сожрало море лжи// И выбросило возле Магадана» – «Лъжата не един учител наш// погълна и в Сибир изплю…» (Татьяна Георгиева) [20: 142], «Занозы не оставил Будапешт…» – «… бодил Унгария …» (Нели Христова) [28: 128]. К слову «Тюмень» из «Моего черного человека…» Татьяна Георгиева подбирает функциональный аналог (точнее, то, что она считает функциональным аналогом): «В Париж мотает, словно мы в Тюмень!» [3: 472] – «Ний в ли сме, та в Париж виси!» [20: 140]. Но, на наш взгляд, Тюмень упомянута не как пример «пустоши», «глуши», а как обыкновенный советский город, куда могут съездить рядовые «кликуши».
Есть случаи «контекстуального перевода» малоизвестных топонимов:
«И в бою над Сурою// …» [3: 474] – «И в атаката смъртна// там с пръстта се прегърна» (Росен Калоферов) [20: 40], «Ну а Шифманы смекнули – и Жмеринку// Вмиг покинули, – махнули в Америку» [2: 2: 19] – «А у Шифман – там нещата в миг схванали – // към Америка набързо път хванали» (Светлозар Ковачев) [24: 48].
«Знаковые» топонимы российской столицы, наверняка известные большинству болгар, транскрибированы: Кремль из «Песни о нейтральной полосе» («Кремъл» в переводе Владимира Левчева [23: 79]), МХАТ и ГУМ из «Письма с выставки» и «Пародии на плохой детектив» (переводы Бойко Ламбовски [20: 38; 32] и Людмила Димитрова [51: 13, 12]), Манеж из «Пародии…» в переводе Ламбовски. Людмил Димитров в переводе этой песни прибегнул к родо-видовой замене слова Манеж («выставочный зал»: «После бягай към портала на изложбената зала»). Выставочных залов в Москве много, а Манеж один. Думается, такой способ передачи столь известного топонима неоправдан.
Название улицы Пресня из «Нет меня, я покинул Расею…» наверное, не столь известно иностранцам, так же, как и калькированное словосочетание «гостиница «Советская»» из «Пародии на плохой детектив». Однако читатели ничего не теряют от того, что эти топонимы не разъяснены. Пресня, как и в оригинале, рифмуется со словом песни, а название гостиницы образует антонимическую пару с характеристикой постояльца: «Някой дрънка в трамвая за » (Васил Сотиров [20: 69], «…в нашия хотел «Съветски» несъветски спа човек» (Бойко Ламбовски) [Там же: 32], «…бе се скрил в хотел «Съветски» несъветският човек» (Людмил Димитров) [51: 12]. Помогает сохранить юмористическую интонацию и калька словосочетания «культурный парк» (вместо [Центральный] парк культуры [и отдыха имени Горького]): «Тут стоит культурный парк по-над речкою» [3: 49]. Герой и в переводе Ламбовски употребляет согласованное определение («Скитам в парк един – …» [20: 55]) вместо несогласованного (должно было бы быть «парк на културата»).
А вот в песне «Скажи еще спасибо, что живой» (перевод Румена Леонидова) транскрипция топонима: «и в «София» два зъба си забрави…» [Там же: 55] – не обеспечивает точной передачи смысла. Все ли болгарские читатели поймут, что имеется в виду московский ресторан, где герою «выбили два зуба» [3: 129]? На наш взгляд, можно было бы дать подстрочный комментарий к слову «София» или заменить его легко укладывающимся в размер родо-видовым соответствием «» [85].
Такое соответствие использовано в переводе «У тебя глаза – как нож». Герой скучает без возлюбленной, попавши «к Склифосовскому» [3: 7], а Бойко Ламбовски пишет «ти и пак не се яви» [20: 12]: гротескная интонация следующего куплета не даст усомниться в тяжести травмы. В оригинале рану зашивали «шесть суток», в переводе потратили три катушки ниток: «цели три// макари». Тот же переводчик в «Пародии на плохой детектив», чтобы подобрать рифму к слову «тоалетна», заменил «клуб на улице Нагорной» (который «стал общественной уборной») на летний санаторий: «Санаториума летен той превърна в тоалетна» [Там же: 32]. «Клуб» и «санаторий» – полноценные функциональные аналоги: социальные объекты, построенные государством для культурного отдыха простых людей. Людмил Димитров подбирает аналог только для топонима – переносит клуб на Цветной бульвар: «Клубът на пресечка «Цветна» стана градска тоалетна» [51: 12].
Переводы «Антисемитов» ничего не теряют от того, что убрано указание, где именно евреи «построили дачи, живут… как боги» («По …» [8: 30]). Главное – как они живут: «…вили си строят и царски си живеят!» [20: 16], «Навсякъде те настроили си вили// живот си живеят – на Господа мили» [24: 33]. Ковачев широко использует метод «нулевого» перевода. Из «Город уши заткнул» он «убирает» «Марьину рощу» вместе с живущей там тещей (сохраняя, однако, все рифмы, в том числе внутреннюю – «изчезвам още додето нощ е» [Там же: 18]), из песни «Про черта» – «народный» топоним «Три вокзала» (герои отправляются пополнять запасы спиртного «на пазар» – «на рынок»» [Там же: 35]). Конечно, оба топонима семантически нагружены [86], но иностранный читатель будет недоумевать, почему отвозить награбленное нужно именно в этот район, а за коньяком ехать на вокзал. А вот названия театра МХАТ, в котором якобы подвизается в качестве «любителя» герой песни «У нее все свое…», очень жаль. В переводе герой собирается представиться «актером-любителем» в неких «известных театрах» («и актьор-аматьор съм в прочути театри» [Там же: 58]). Нам кажется, можно было сохранить указание на конкретный театр – ведь легенда придумана, чтобы произвести впечатление на героиню, за которой ухаживает «популярный артист из «Таганки»». У нее – «Таганка», у меня – МХАТ, еще более известный театр.
Не все переводчики понимают смысл топонимов, которые транскрибируют. Едва ли болгарин «прочтет» коннотативное значение топонимов из «Милицейского протокола» «Ему же в Химки, а мне – в Медведки». Первое слово в переводе написано еще и с опечаткой: «В Медведка – аз, той – в Химки ще се влачи» (Иван Станев) [23: 54]? Пьянчужкам нужно добираться на окраины: Химки – маленький город на северо-западной границе Москвы, Медведки (Медведково) – микрорайон на ее северо-востоке, где во время написания песни не было даже метро [87]. В стихотворении «Я все вопросы освещу сполна…» герой, дающий интервью группе журналистов, до боли похож на самого Высоцкого: «Да! У меня француженка жена, // но русского она происхожденья», «не пью примерно около двух лет.// Запью ли вновь? Не знаю, не уверен» [6: 109 – 110]. После каждой четной строфы должен был повторяться рефрен:
Да нет! Живу не возле «Сокола»…
…
Топоним вставлен в рефрен, да еще находится в рифменной позиции – значит, Высоцкий хотел обратить на него внимание (в контексте рефрена «Сокол» даже важнее, чем «Париж»). Сюжет подсказывает, что выражение «живу не возле «Сокола»» имеет символическое значение. Если журналисты уже вошли в квартиру героя, ни к чему всерьез объяснять, где она находится.
«Не край «Сокол» ми е квартирата.// В Париж? – не съм бил още там…» [53: 150]. Добромир Тонев поступил так же и при этом вмешался в синтаксис фразы; «Сокол» противопоставляется Парижу, как, допустим, трущоба – европейскому культурному центру: «Не, не живея край «Сокол», но// И във Париж не съм живял…» [23: 46] [88]. Еще один переводчик (имя его не указано), догадался, что речь идет о престижном районе, и намекнул на это:
Во времена Высоцкого (стихотворение написано в 1970 или 1971) район «Сокола» был благоустроенной зеленой окраиной. По мнению Л. В. Осиповой, Высоцкий упомянул его потому, что рядом, на улицах Черняховского и Красноармейской, селились члены Союза писателей, куда так и не смог вступить Высоцкий [см. 182: 10]. Вообще-то указанные улицы находятся несколько южнее, ближе к соседней станции метро «Аэропорт». Но «возле «Сокола»» находился поселок другого Союза – художников. Видимо, «Сокол» следует воспринимать как метафору места, где селятся деятели искусства, одобряемые властью.
Если бы переводчик отождествил «Сокол» с «центром», то совершил бы ошибку. Но он опустил наименование места, заменив его функциональным аналогом (обычно жилье в центре является показателем престижа), и этот ход следует признать наиболее удачным.
2.4.4. Языковая игра Высоцкого и ее передача в болгарских переводах
«сталкивал» в одной фразе созвучные слова: омонимы, паронимы, однокоренные слова и различные значения одного полисемного слова. «… переводчики передают парадокс лишь тогда, когда родство… языков позволяет без усилий сохранить языковые связи, – констатирует Анна Колчакова. – Во всех остальных случаях передается лишь семантический результат, а сам парадокс уничтожается и не компенсируется нигде в тексте» [161: 87].
Если у болгарского глагола «разлагам се», как и у русского «разлагаться», есть значения «разделяться на составные элементы» и «распадаться, подвергаясь гниению», то и в «Товарищах ученых…» каламбур будет сохранен: «Сидите, разлагаете картофель на полях» [3: 265] – «На атоми разлагате полуразложени » (Бойко Ламбовски) [20: 109]. Но слово «срок» не имеет значения «пребывание в тюрьме, лагере», и словосочетание «дать срок» не означает «осудить на заключение». Поэтому мольбу героя песни «И вкусы, и запросы мои странные…»: «лишь дайте срок (но не давайте срок!)» ни одному из переводчиков не удалось передать, сохранив языковую игру.
Крепким орешком для переводчиков остаются паронимы. Ни Добромиру Тоневу, ни Ивану Станеву не удалось вопроизвести звуковую перекличку в «Певце у микрофона»: «я к микрофону встал, как к …// Нет-нет, сегодня – точно к амбразуре». Росен Калоферов [20: 111], Анатолий Петров [30: 46] и Светлозар Ковачев [24: 95] оказались бессильны перед тройным созвучием из стихотворения «Я бодрствую, но вещий сон мне снится…»: «спица» – «спится» – «спиться».
Надо отметить и удачные случаи передачи языковой игры. Глагол «карам се» в зависимости от приставки может означать как «расходиться (о группе людей)» («разкарвам се»), так и «ссориться с кем-л.» («скарвам се»). Это облегчило задачу переводчику «Милицейского протокола» Ивану Станеву:
разойдитесь.
На «» я сразу согласился
и , и расходился
Пък и другарят пръв ни предизвика:
разкарайте се
Да се бях готов, обаче
не се разкарах – му се, значи [23: 53]
(«Но и товарищ первым нас спровоцировал: // Расходитесь, пошли вон отсюда, говорит.// Я был готов разойтись, однако// Я не ушел – поссорился я с ним, значит»).
Повезло и Татьяне Георгиевой: слова «спина» и «грудь» по-болгарски звучат как паронимы («гръб» и «гръд»). В песне «Целуя знамя в пропыленный шелк…» получилась незапланированная игра слов, в дополнение к тем созвучиям, что уже были в тексте: «А многие средь битвы и беды…» [5: 202] – «А трети срещу битки и беди// и гръб, и гръд …» [20: 51]. Светлозару Ковачеву словно само в руки пришло созвучие слов «крепко» – «яко» и одного из компонентов выражения «взять за шкирку» – «хвана за яката». Строчка из «Марша студентов-физиков» «… было бы здорово, чтоб Понтекорво// взял его крепче за шкирку!» зазвучали как «… но ще го видим ний щом Понтекорво// му спипа!» [24: 30].
«преса» в болгарском языке имеет два значения: «пресс» и «пресса», это позволило Асену Сиракову воспроизвести метафору «газетные кузни» из стихотворения «Я первый смерил жизнь обратным счетом…» («Меха и горны всех газетных кузен// Раздуют это дело на века» [15: 166]): «…а пресата с ковашкото духало// Навеки ще раздуха този ден» [38: 27]. Сираков сумел использовать и многозначность слова «преглътна»: его прямое значение – «проглотить», а переносное – «пережить» [89]. Строка из песни «Одна научная загадка…» «… переживают, что съели Кука» переведена: «… как да преглътнат, че го изяли» [20: 69] (букв. «… как им проглотить, что они его съели»).
Отметим и случаи, когда переводчики добавляют в текст слова, которые вступают в перекличку с лексемами, имеющимися в переводе. В песню про первооткрывателя Австралии Асен Сираков добавил слово «бил изкукал» («он свихнулся» – это про вождя аборигенов, который натравил соплеменников на мореплавателя), которое «зазвучало» в придачу к перенесенным в перевод «кок» и «Кук»:
… крещял, че вкусен кок при Кук на борда има.
Но бил изкукал – грешка станала голяма –
И вместо кока Кук бил в казана [Там же]
«Я теперь в дураках…» «Мне теперь не выйти в море,// И не встретить их в порту.// Ах, мой вечный санаторий –// Как оскомина во рту» [8: 157] прочитывается сема «усталость»: ведь в санатории восстанавливают силы. Эквивалент «усталости» созвучен со словом «море». Поэтому: «И вместо мор– умора,// и в устата – вкус стипчив…» [41: 387 – 388].
Важной частью языковой игры Высоцкого являются окказионализмы«кошкелот» и «мышелот» из «Песни мыши» [7: 72] («Котколот» и «Мишколот» у Ивана Станева [23: 40]), «антиллеристы» и «кванталеристы» из «Марша студентов-физиков» [2: 1: 77] («антилеристи» и «кванталеристи» у Светлозара Ковачева [24: 30]). Глагол «зашаховать» из «Чести шахматной короны» («Я его замучу, зашахую…») переведен как «шахматосвам» (ср. «шамаросвам» – «давать оплеухи») [20: 84]. Андрей Андреев рассказал нам, что этот окказионализм придуман его другом и партнером по шахматам.
Есть окказионализмы, переведенные только описательно. «Безгитарье» из «Марша шахтеров» («то взрыв, то лязг – такое безгитарье!..» [7: 153]) Зоя Василева сначала перевела окказионализмом «безкитарие» [21: 70], а потом заменила на «и никакви китари» («и никаких гитар») [20: 92]. Глагол «пере-перелил» из «Песни о Судьбе» Светлозар Ковачев передал окказионализмом с удвоенной приставкой: «Веднъж пре-преналях аз на Съдбата си…» [24: 107], а Росен Калоферов предпочел расшифровать: «Веднъж налях съдбата си, без литрите да смятам» («Однажды я напоил свою судьбу, не считая литров» [34]). «Лизолятор» из «Был побег на рывок…», где зализывают раны, ни в одном из переводов не передан окказионализмом: Ангелина Терзиева [31: 280 – 281] пропустила трудную строфу, Росен Калоферов оставил его «изолятором» («сам лизах раните си в изолатора» [34]), Ася Григорова отправила героя приходить в себя «в карцер» [32: 146].
«озвънен» (что-то вроде «озвучанный»): «… дворец, где играют свирели» – «… дворец, озвънен с окарини» [23: 73]. Асен Сираков для последней строки «Баллады о борьбе» («Значит, в жизни ты был// Ни при чем, ни при чем») придумал окказионализм «пилял-пропилял» [21: 71] (т. е. «тратил-растратил»).
преднамеренных «ошибок» и решить, чем является каждая из них – игровым приемом или банальной небрежностью. У жителей Тау Кита «в алфа» [7: 112], в «Моей цыганской» «дьяки курят ладан» [Там же: 215], хотя «дьяк» – должностное лицо в древней Руси, а в церкви есть «дьяконы» и «дьячки». Журналист В. В. Станцо однажды укорил Высоцкого за то, что в «Беге иноходца» тот спутал наездника с жокеем: «Поэт твоего класса не имеет права на такие неточности…». Высоцкий отреагировал грубовато, но поправку принял к сведению [215: 64].
Высоцковеды не раз обращали внимание на эту особенность словоупотребления поэта [344: 171; 178: 45 – 47; 11: 13]. С. С. Бойко находит объяснение этому феномену с точки зрения семасиологии, предлагая смотреть на него как на «нетрадиционное художественное средство» [90]. Но переводчики не всегда решаются воспроизвести неправильно употребленные слова – возможно, из опасения, что читатели примут Высоцкого за малограмотного человека или посчитают таковым переводчика.
– 64] и Владимир Левчев [23: 81 – 83] заменили всех «наездников» в «Беге иноходца» на «жокеев». Если так правильнее с точки зрения конного спорта, значит, так лучше. Ведь и Высоцкий прислушался к совету знатока.
В «Моей цыганской» Владимир Левчев [Там же: 94], Росен Калоферов [47: 177] и Светлозар Ковачев [24: 52] исправили «дьяков» в церкви на «дьякона» (Татьяна Георгиева предпочла безличную конструкцию «… и кадят с тамян там» [43]). Возможно, из-за того, что слово «дьяк» не было бы понятно болгарам. Противоречит ли это замыслу поэта? Может быть, «дьяк» в церкви вместо «дьякона» потому, что «и в церкви все не так,// все не так, как надо»?
«дьякон курит ладан», но ему для благозвучия нужен был открытый слог («дьяки курят ладан»)… А неблагополучие вполне выражается тем, что «курят ладан» (как курят табак), а не «курят ладаном».
«алфа» в песне «В далеком созвездии Тау Кита…» на «словарь», как это сделал Иван Станев («… имат малко слова// в своя речник и строй буржоазен» [23: 48])? Наверняка Высоцкий употребил это слово для того, чтобы подчеркнуть, какая чудаковатая обстановка на далекой планете, где даже «нет атмосферы». К тому же его произносит герой – это часть его речевой характеристики. «Поэт такого класса» не имеет права на ошибки, но на оригинальное решение – имеет.
Примечания
[74] «Назовем прецедентными – тексты, (1) значимые для той или иной личности в познавательном и эмоциональном отношениях, (2) <…> хорошо известные и широкому окружению данной личности, <…> и, наконец, такие (3), обращение к которым возобновляется неоднократно в дискурсе данной языковой личности <…> Знание прецедентных текстов есть показатель принадлежности к данной эпохе и ее культуре» [155: 216 – 217].
[75] Высоцкому свойственно стремление к «бинарной образности». Мир кажется ему гармоничным лишь тогда, когда «делится» на два или четыре (ср. «Все в порядке– мы едем к границе, » [2: 2: 63], «Двоих не съесть » [Там же: 136] и мн. др.). «Даже такая характерная ситуация, как выпивка на троих, нарушает эту гармонию: «Мы, правда, третьего насильно затащили, –// Ну, тут промашка – переборщили»…» [166: 160].
[76] В свете этого нужно признать неадекватным перевод «И если б водку из опилок.» – «Щом водката не е …». Скорее всего, имелся в виду низкокачественный алкоголь, который в народе называли «сучок»: говорили, будто его «гонят из древесных отходов» [162: 53]. «Водка из древесины» выглядит чересчур экзотично, лучше было бы перевести описательно: «и не будь водка такой дрянной…»
[77] Просмотр переводов производился в Народной библиотеке имени Кирилла и Мефодия в Софии, куда присылаются все выходящие в стране издания. Мы вправе предположить, что если какого-то перевода там не оказалось, он не очень известен и массовому болгарскому читателю.
[78] В переводе Младена Исаева, который чаще всего публикуется в болгарских сборниках, она звучит «…Чада// на страшно време за Русия …» [см., напр. 112: 227].
[79] В случае с этой цитатой Светлозар Ковачев, вопреки своему обыкновению, не дает указания на источник – хотя рассказывает о поводе для написания песни (история В. Журавлева, приписавшего себе стихотворение Ахматовой [Там же: 148]).
«Одной научной загадки…» травестированную цитату из стихотворения Адама Мицкевича «Степи Аккерманские» (у Мицкевича «Поехали, никто не зовет», в переводе – «Поели, никто не зовет») [245: 37].
[81] В пер. В. А. Луговского: «Пули, камни, бревна низвергались градом;// Храбрые дружины, встав со смертью рядом,//Отражают натиск злобного врага.// Дорога отвага – жизнь не дорога <…> // Больше нет оружья! Бойня, гекатомба,// Каждый кол – оружье, каждый камень – бомба,// В каждом сердце яркий пламень запылал,// » [116: 277 – 278].
[82] Мы причисляем к антропонимам также имена одушевленных мифических существ.
[83] Вообще слово «бука» в болгарском языке есть, оно означает «большое буковое дерево» или (в диалектах) «желоб» [80: 826].
[85] У Светлозара Ковачева перевод этой строки совсем далек от оригинала: «Я плюй на туй – комшиите са луди» [24: 66], т. е. «Наплюй на то, что соседи у тебя ненормальные».
– «до начала 1960-х годов – застроенная одноэтажными домами криминальная окраина столицы», у «Трех вокзалов» «спиртное можно было купить в любое время суток в вокзальных ресторанах, у носильщиков и таксистов» [209: 42, 100].
[87] Может возникнуть вопрос: а как понимали это многочисленные слушатели Высоцкого, жившие за пределами Москвы? В личном архиве А. Е. Крылова нам удалось обнаружить «текстологические паспорта» (подробные расшифровки каждого исполнения песни), где зафиксированы «подсказки»: «Ему же в Химки, а мне аж », «Ему же в Химки, а мне аж вона в Медведки!».
«Владимир Висоцки» (1984) [19: 19] появилась столь необходимая сноска: «"Сокол" – станцията на московското метро», повторена и при переиздании [25: 43].
«преглътна» имеет более широкую сочетаемость, чем русское «проглотить». В русском языке возможны только сочетания «проглотить обиду/пилюлю», а болгарин может, например, «проглотить потерю» [см. 74: 674].
[90] «Автор допускает взаимозаменяемость слов, имеющих только такую общую сему, которая означает их отношение к одному смысловому полю. Небрежность к выбору слова выявляет, что описанная ситуация возможна при различных заполнениях той части высказывания, которая отмечена “ошибочным” словом. Это свидетельствует о намерении указать не точные параметры, но семантическую область, с которой связана данная характеристика <…> можно говорить об указательной функции подобных слов» [251: 45]