БИБЛЕЙСКИЕ КРЫЛАТЫЕ ВЫРАЖЕНИЯ
В ТЕКСТАХ ВЛАДИМИРА ВЫСОЦКОГО
Наряду с однословными библейскими крылатыми единицами, в текстах В. С. Высоцкого функционирует множество сверхсловных библеизмов. По справедливому замечанию В. Хлебды, с познавательной точки зрения они, «пожалуй, интереснее, так как являются знаками не только объектов, но и целых ситуаций, выражают не только понятия, но и суждения, оценки, отношения» [1]. Не случайно из более чем двухсот случаев употребления библеизмов, обнаруженных в двухтомном собрании сочинений В. Высоцкого [2], примерно 80 процентов приходится на крылатые выражения (КВ), то есть на сверхсловные устойчивые образования. Они связаны с разными частями Священного писания, но можно установить наиболее привлекательные для поэта библейские легенды, сюжеты, притчи, фрагменты которых органически вплетаются в художественную ткань его произведений. Так, Высоцкий не раз употребляет КВ, восходящие к библейскому рассказу из Книги «Бытие» о сотворении мира (день творения, Да будет свет!), к легенде о всемирном потопе (всякой твари по паре), к легенде о первородном грехе наших прародителей (вкусить от древа познания добра и зла; запретный плод; змий-искуситель; в поте лица своего; в костюме Адама и Евы). К этому перечню следовало бы добавить КВ из Книги Екклезиаста (Несть пророка в отечестве своём; возвращается ветер на круги своя; суета сует и всяческая суета), из Послания римлянам апостола Павла (власти предержащие).
Но чаще всего В. Высоцкий обращается к КВ, которые связаны с евангельскими рассказами о земной жизни и деяниях Сына Божьего и его мученической смерти (; рождество Христово, благая весть; испить чашу до дна; нести свой крест; тридцать сребреников; Не успеет петух прокричать единожды, как ты предашь меня трижды; распятие Христа; воскресение из мёртвых), к КВ, извлечённым из Нагорной проповеди Иисуса Христа (Возлюби ближнего своего; Не убий; Если тебя ударят по левой щеке, подставь правую), к КВ, сформировавшимся на базе тех притч, которые мессия рассказывает своим последователям (блудный сын).
Было бы не совсем справедливо говорить о том, что влияние Священного писания на Высоцкого проявилось лишь в активном использовании им «вербальных осколков» основной книги христианского вероучения. Не будучи истово верующим человеком, В. Высоцкий, тем не менее, находился под обаянием величественной картины истории человечества, отражённой в Ветхом и Новом завете, ибо стремился «посмотреть на человека хотя и глазами современника, но вместе с тем — через призму “вечных” вопросов» [3]. Вопросы веры и безверия, смысла земного существования и смерти, преступления и расплаты за него, искушения властью и богатством, ответственности перед Богом и перед людьми, гордыни и смирения, взаимоотношения между родителями и детьми, между власть предержащими и подчинёнными так же остро волнуют поэта 60–70-х годов, как и авторов Библии.
Библейские КВ для В. Высоцкого не просто традиционные формулы с неизменной семантикой, которая поддерживается генетическим источником и охраняется языковым узусом. В талантливых творениях поэта они способны сверкать разными гранями своего значения, трансформироваться, преображаться, приобретать новые семы, участвовать в создании впечатляющих образов. Существует мнение, что употребление библейских КВ «в принципе подчиняется тем же стилистическим законам, что и употребление фразеологизмов другого происхождения» [4]. Однако Библия настолько мощно вписалась в культурный канон русской национальной общности, настолько многосторонне отражает жизнь и представления о ней, что ни один другой источник крылатых и безымянных сверхсловных единиц не может с нею сравниться по тем потенциальным трансформационным возможностям, которые она дарует порождённым ею крылатым единицам.
«Динамичность фразеологических библеизмов в тексте, — по справедливому замечанию В. М. Мокиенко, — в немалой степени стимулируется и их адаптационной мобильностью, обусловленной многовековыми шлифовками при переводе на конкретный язык» [5]. Однако справедливости ради добавим: не только переводчики шлифовали и трансформировали библеизмы, приспосабливая их к тому или иному конкретному языку. В этом многовековом процессе огромная роль принадлежала представителям различных видов и жанров искусства, о чём нам уже доводилось писать [6]. И поэты здесь сыграли не последнюю роль.
В рамках статьи трудно всесторонне описать приёмы, которые использует В. Высоцкий, когда вводит в поэтический текст библейские КВ. Отмечу главное — то, что отличает его от других поэтов 60–70-х годов: он почти никогда не ограничивается стандартным набором стилистических и семантических трансформаций крылатого выражения, которые освящены традицией. Приведу только три очень характерных примера.
1. В стихотворении «Революция в Тюмени» (1972) неожиданно для читателя возникает библейская единица :
Пока здесь вышки как бамбук росли,
Мы вдруг познали истину простую:
Что мы нашли не нефть — а соль земли,
И раскусили эту соль земную /2; 51/.
Словари зафиксировали за КВ соль земли (словами Иисуса, с которыми он обращался к своим ученикам) значение ‘наиболее активная, творческая сила народа’ [7]; ‘Самое главное, самое ценное, самое важное. О людях’ [8]; ‘Лучшие представители народа, носители и хранители его духовных и интеллектуальных ценностей; близко по значению выражению «цвет нации»’ [9]. Именно такая семантика обыгрывается, например, у современника В. Высоцкого и тоже барда — А. Галича в «Больничной цыганочке» (1964–1966):
Я с обеда для сестрина мальчика
Граммов сто отолью киселю:
У меня ж ни кола, ни калачика —
Я с начальством харчи не делю!
Я возил его, падлу, на «Чаечке»,
И к Маргошке возил, и в Фили…
Ой вы добрые люди, начальнички,
Соль и слава родимой земли!
Герой А. Галича, простой шофёр, попавший вместе со своим начальником после аварии в больницу, видит:
—
Он в отдельной палате лежит!
Ему нянечка шторку повесила,
Создают персональный уют!
Водят к гаду еврея-профессора,
Передачи из дома дают.
Его возмущает то, что начальник, принадлежащий к лучшим представителям народа, к соли земли, пользуется в больнице всяческими привилегиями и забывает о своём шофёре, с которым вместе многое пережил. Расширение компонентного состава КВ за счёт лексем слава и родимой только усиливает его основную сему ‘лучшие’, а окружающий контекст придаёт высказыванию коннотацию осуждения: «начальничек» оказывается недостойным быть в рядах людей, которых принято считать солью земли.
Совсем иначе обращается с КВ соль земли В. Высоцкий. Уже при первом введении этого оборота в текст «Революции в Тюмени» поэт сразу ставит его в оппозицию к слову нефть. Те, кто «земле пускает кровь» и этим ей «приносит облегченье», «нашли не нефть — а соль земли». Автор приписывает известному выражению новый денотат. Солью земли он образно именует не цвет нации, не лучших людей, а жидкое вещество, природное богатство. Заключая четверостишие строкой «И раскусили эту », Высоцкий идёт ещё дальше, он как будто возвращает компоненту КВ соль его исконный смысл: соль земли, превращённая в соль земную, — это уже не ‘о выдающихся представителях какой-л. общественной группы, о наиболее ценной и важной части какого-л. общества’, а ‘белое кристаллическое вещество с острым характерным вкусом, употребляемое как приправа к пище’ [10].
Всё было бы очень просто, если бы Высоцкий остановился на данном витке преобразования семной структуры КВ. Вряд ли стоило бы тогда об этом говорить, ибо актуализация исконного, первичного значения и крылатых, и безымянных сверхсловных языковых единиц — характерный приём трансформации, описанный во множестве фразеологических штудий. Но читаем дальше:
Болит кора Земли, и пульс возрос,
Боль нестерпима, силы на исходе, —
И нефть в утробе призывает — «SOS»,
Вся исходя тоскою по свободе.
Мы разглядели, различили боль
Сквозь меди блеск и через запах розы, —
Ведь это не поваренная соль,
А это — человечьи пот и слёзы.
Пробились буры, бездну вскрыл алмаз —
бьёт фонтаном мысли, —
Становится энергиею масс —
В прямом и тоже в переносном смысле.
И наконец, заключительные строки:
Но нефть — свободна, — не могу не петь
Про эту революцию в Тюмени!
Самого КВ соль земли здесь нет, оно остаётся «за кадром», а его семы, ядерные и периферийные, причудливо «оживают» в поэтическом тексте: сема ‘люди’ косвенно проявляет себя в выражении «человечьи пот и слёзы», где пот и слёзы становятся эквивалентом образа нефти — соли земной; сема ‘активная’ (сила) — в словах пульс , бьёт фонтаном, энергиею, революцию; сема ‘творческая’ (сила) — в обороте фонтаном мысли.
Трансформируя КВ, Высоцкий одновременно черпает сведения из его генетического источника — Библии. Нефть, так необходимую для сохранения нормальных условий жизни современного человека, он не случайно сравнивает с солью, о которой в Священном писании упоминается достаточно часто [11]. Помимо прочих значений слова «соль», «Библейская энциклопедия» указывает и на значение, близкое к тому, что закрепилось за КВ соль земли: «... так как соль сообщает приятный вкус пище, то под словом соль разумеется чистая и святая жизнь и деятельность (Марк, IX, 50. Колос. IV, 6). “Вы соль земли”, — сказал Спаситель Своим ученикам (Мф., 5, 13). Здесь соль означает нравственные качества души» [12].
«Революция в Тюмени» начинается с воображаемого хора нефтяников, которые поют: «В нас вера есть, и не в одних богов!.. // Нам нефть из недр не поднесут на блюдце». В конце стихотворения поэт уже заявляет, что «нефть — свободна». И хотя прямо об этом не говорится, именно нефтяников, героев Высоцкого, способных познавать простые истины, «приносить облегчение земле», готовых «принять отреченье» от «владыки тьмы», питать энергией массы, можно считать солью земли. Так, опираясь на узуальное значение КВ, играя его семами и выуживая дополнительные штрихи к общеизвестному значению из первоисточника, напоминая об исконном денотате КВ, погружая его в непривычный контекст, Высоцкий расширяет и стилистические, и семантические, и коннотативные, и сочетаемостные, и изобразительные возможности, казалось бы, уже потускневшего от частого употребления библейского КВ соль земли.
2. Любопытно также обращение В. Высоцкого к известному КВ блудный сынблудный сын является читателю или слушателю то одной, то другой гранью своего значения, превращая в ведущую то одну, то другую периферийные семы (странничества, скитания, жизни вне родины, беспутства, нравственной нестойкости, неразборчивости в связях, греховности, нетвёрдости в убеждениях). Высоцкий и здесь оригинален. В частушках к спектаклю «Живой», поставленному в Театре на Таганке, КВ блудный сын являет слушателю в качестве ведущих семы одиночества, потерянности, неудачливости, полной неопределённости в будущем:
Настрадался в одиночку,
Закрутился блудный сын, —
То ль судьбе он влепит точк<у>
То ль судьба — в лопатки клин.
Что ни делал — как назло,
Завертело, замело /2; 199/.
В «Песне Билла Сиггера» (1973) КВ блудный сын контаминируется с библеизмом заблудшая овца. В итоге возникает индивидуально-авторский вариант заблудший сын:
Вот это да! Вот это да!
— не знаем кто, —
Как снег на голову, сюда
Упал тайком — инкогнито!
Но кто же он —
Хитрец и лгун?
Или — шпион,
Или колдун?
Каких дворцов
Он господин,
Каких отцов
Заблудший сын? /2; 227/
Словари современного русского языка отмечают у КВ заблудшая овца несколько близких друг другу значений: ‘Человек, сбившийся с правильного жизненного пути’ [14]; ‘Олицетворение неразумного, ведомого обстоятельствами и потому легко сбивающегося с пути человека’ [15]; ‘о человеке, оторвавшемся от своего круга, общества, семьи и т. п., сбившемся с правильного жизненного пути’ [16]. Блудным сыном же традиционно называют ‘человека, вопреки родительской воле оставившего дом, порвавшего с семьёй (каким-либо коллективом, группой, сообществом)’ [17]; так шутливо говорят ‘о человеке, покинувшем какое-л. содружество, коллектив, привычные занятия и т. п., а впоследствии вернувшемся к прежнему’ [18]. Нетрудно заметить, что оснований для контаминации двух библейских КВ у В. Высоцкого было вполне достаточно. Кроме того, сами тексты Ветхого и Нового Завета наталкивают на такое сближение. Образ Господа-пастыря, который заботливо собирает своё стадо, пасёт его на сочных лугах, несёт на руках ягнёнка, ищет отбившуюся (заблудшую) овцу, встречается в Псалтири (78, 13), Второй Книге Царств (24, 17), в Пятикнижии Моисеевом (27, 17), в Книге пророка Иезикииля (34, 6; 31) и т. д. Притчу о заблудшей овце Иисус рассказывает в Евангелии от Луки (15, 3–7); в Евангелии от Матфея он повторяет её своим ученикам (18, 10–14). Сравнение оступившегося человека с заблудшей овцой, которая нуждается в помощи, исходит от Священного писания, и Высоцкий опирается на эту ассоциацию, когда создаёт оборот заблудший сын. Мистер Мак-Кинли, которому адресовано это выражение, действительно порвал с семьёй, с обществом, отправился странствовать, как и главный персонаж из Притчи о блудном сыне. Вместе с тем он, как заблудшая овца, отбившаяся от стада, нуждался и в пастыре и в крове.
В «Мистерии хиппи» (1973) поэт обыгрывает КВ , которое закрепилось в языковой практике благодаря названию живописных полотен, написанных по мотивам известной евангельской притчи. Как и прочие традиционные заглавия библейских перикоп, живописных, литературных и музыкальных произведений, «это не просто денотативная этикетка, а ещё и пучок ассоциаций, коннотативный ореол, смысловые обертоны, наконец, это фундамент текстовых реминисценций» [19]. И Высоцкий заставляет звучать эти «смысловые обертоны» в нужной ему тональности, умело извлекает из памяти слушателя / читателя необходимые для раскрытия поэтического замысла ассоциации. Сама притча становится фундаментом реминисценций. Отталкиваясь от них, автор создаёт образ, резко отличающийся от архетипа блудного сына, который непременно должен в конце концов раскаяться в своей неправедной жизни и вернуться к отцу. Когда-то он заповеди отца преступил, но святость этих заповедей для него стала очевидной после многих страданий.
Мотив окончательного разрыва и категорического отказа от раскаяния звучит уже в самом начале «Мистерии»:
Мы рвём — и не найти концов.
Не выдаст чёрт, не съест свинья.
Мы — сыновья своих отцов.
Но — блудные мы сыновья.
Приспичило и припекло —
Мы не вернёмся, видит бог,
Ни государству под крыло,
Ни под покров, ни на порог /2; 229/.
Героев «Мистерии», блудных сыновей, сыновей своих отцов, в отличие от евангельского , вообще не интересует «наследие»: «Наследство — к чёрту: всё, что ваше, — не моё!» Они отвергают не только богатства «дорогих папуль», добытые неправедным трудом, но и образ жизни отцов, их веру и искусство:
Нам ваша скотская мораль
От фонаря — до фонаря!
Долой — ваши песни, ваши повести!
Долой — ваш алтарь и аналой!
Долой — угрызенья вашей совести!
Все ваши сказки богомерзкие — долой!
Евангельский текст служит В. Высоцкому тем ассоциативным фоном, который позволяет ему лепить образы хиппи по принципу отталкивания от традиционного представления о блудных сыновьях делать. Тяжёлый труд и голод рассматриваются в Евангелии как наказание за распутную жизнь. Именно это испытание заставляет евангельского блудного сына возвратиться в отчий дом и признать праведной царящую в нём жизнь. Блудные же дети в «Мистерии хиппи» Высоцкого думают иначе:
Уж лучше — где-нибудь ишачь,
Чтоб по
Чем вашим воздухом дышать,
Богатством вашим богатеть.
Герои «Мистерии хиппи», в отличие от героя «Притчи о блудном сыне», не испытывают никакой тяги к родовому гнезду, к дому:
Среди заросших пустырей
— без стен, без крыши — кров, —
Мы — как изгои средь людей,
Пришельцы из других миров.
Таким образом, В. Высоцкий, включая все потенциальные регистры семантической структуры библейского КВ, создаёт впечатляющие образы хиппи, блудных детей
3. Тонко и глубоко проникает В. Высоцкий в семантическую структуру КВ выпить / испить (горькую) чашу до дна. ‘идти в чём-либо до конца, перенести все неприятности’ [20]; ‘переносить до конца или в полной мере испытания, трудности, лишения; переносить много невзгод, страдать’ [21]; ‘испытать на себе все тяготы лишения и утраты (связанные с какими-либо трагическими событиями истории); перенести в полной мере страдания и боль, связанные с невзгодами в личной судьбе)’ [22]. В тексте Библии образ чаши как сосуда-вместилища ярости и гнева Господня появляется неоднократно. Из этой чаши ярости Господь напоил народ Израиля, заставляя его страданиями искупить свою вину перед Всевышним; чашу ярости Господь потом передаст мучителям Иерусалима (Ис., 51, 17, 21–23). В Евангелии Иисус перед казнью на кресте обращается с мольбой к Господу, чтобы тот пронёс мимо него чашу, ставшую символом страданий: «Да минует меня чаша сия» (Мф., 28, 39).
Чаша как библейский символ «вбирает в себя бесчисленное множество сопутствующих значений» [23], но Высоцкий, не раз обращаясь к КВ испить чашу до дна, имеет в виду прежде всего чашу жизненных страданий, дополняя её семантическую структуру новыми семами. В стихотворении 1978 года без названия («Мне судьба — до последней черты, до креста...» /1; 454/) поэт «расщепляет» КВ: наряду с символическим, переносным, в тексте присутствует и исконное значение компонента чаша«Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу!» Эта чаша — не только символ страданий, но и символ жестокой обязанности поэта-певца перед людьми:
На вертящемся гладком и скользком кругу
Равновесье держу, изгибаюсь в дугу!
Что же с чашею делать?! Разбить — не могу!
«в рожу врагу», ни даже передать достойному человеку, другу. Так символ чаши прирастает семой судьбы (не слепого рока!), которую поэт выбирает для себя сам. В отличие от Христа, поэт не молит Господа пронести чашу страданий мимо него. Он готов её испить до дна:
... Если всё-таки судьба,
Если музыка с песней не слишком груба,
Если вдруг докажу, даже с пеной у рта, —
Я умру и скажу, что не всё суета!
умении уловить глубинный смысл каждого библеизма и умно, изящно включить его в поэтический текст, вдохнув в него новые жизненные силы.
Примечания
[1] Chlebda W. Áčáëč˙ â ˙çűęĺ — ˙çűę â Áčáëčč // Problemy frazeologii europejskej, II: Frazeologia a religia / Pod redakcja A. Lewickiego i W. Chlebdy. Warszawa: Energeia, 1997. S. 68.
Высоцкий В. С. Сочинения: В 2 т. / Сост., подгот. текста и коммент. А. Е. Крылова. Екатеринбург: У-Фактория, 1997. Далее произведения Высоцкого цит. по этому изд. с указанием тома и страниц в тексте. Курсив в цит. наш. — С. Ш.
[3] Шилина О. Ю.
[4] Мокиенко В. М. Фразеологические библеизмы в современном тексте // Библия и возрождение духовной культуры русского и других славянских народов / Под ред. П. А. Дмитриева, Г. А. Лилич, К. И. Логачёва, Г. И. Сафронова. СПб.: Петрополис, 1995. С. 149.
[5] Там же. С. 150.
Шулежкова С. Г. От земли обетованной к небесам обетованным, или Несколько слов о судьбах библейских крылатых выражений, связанных с искусством кино / Библия и возрождение духовной культуры русского и других славянских народов. С. 228–235; Шулежкова С. Г. Искусство как посредник в освоении библейских крылатых выражений // Problemy frazeologii europejskej, II: Frazeologia a religia. С. 145–152.
Ашукин Н. С., Ашукина М. Г. Крылатые слова: Лит. цитаты, образ. выражения. М.: Худож. лит., 1966. С. 628–629.
[8] Фразеологический словарь русского языка / Под ред. А. И. Молоткова. 4-е изд., стереотип. М.: Рус. яз., 1987. С. 446.
[9] Библейское слово в нашей речи: Слов. -справ. СПб.: Светлячок, 1998. С. 384.
[10] Словарь русского языка: В 4 т. / АН СССР, Ин-т рус. яз.; Под ред. А. П. Евгеньевой. 2-е изд., испр. и доп. М.: Рус. яз., 1981–1984. Т. 4. 1984. С. 192.
[11] См.: Симфония на Ветхий и Новый завет: В 2 ч. Репринт. изд. СПб.: Интерцентр, 1994. Ч. 2. С. 401–403.
[12] Иллюстрированная полная популярная библейская энциклопедия / Труд и изд-е Архимандрита Никифора, 1891. Репринт. изд-е. Л.: Изд-е Свято-Троице-Сергиевой Лавры, 1990. С. 672.
Шулежкова С. Г. Искусство как посредник в освоении библейских крылатых выражений. С. 149–150.
[14] Фразеологический словарь русского языка. С. 293.
[15] Указ. изд. С. 150.
[16] Иллюстрированная полная популярная библейская энциклопедия. С. 494.
[17] Николюк Н. Г.
[18] Словарь русского языка: В 4 т. Т. 1. М., 1981. С. 99.
[19] Chlebda W. Указ. соч. С. 71.
Ашукин Н. С., Ашукина М. Г. Указ. изд. С. 135–136.
[21] Фразеологический словарь русского языка. С. 321.
[22] Указ. изд. С. 194.
[23] Иезуитова Л. А. Семантика «чаши» в русской прозе начала 20 века: Борис Зайцев, Иван Бунин, Леонид Андреев, Иван Шмелёв // Библия и возрождение духовной культуры русского и других славянских народов. С. 57.