О СООТНОШЕНИИ
РОЛЕВОГО И ЛИРИЧЕСКОГО ГЕРОЕВ
Задача этого сообщения очень скромная — выделить из богатейшей образной системы В. Высоцкого, которая, по определению А. Скобелева и С. Шаулова, отличается «удивительным, почти необозримым разнообразием жизненных типов и ситуаций» [1], тип ролевого героя, занимающий, на наш взгляд, особое место в художественном сознании автора.
Для нас ролевая лирика предполагает произведение с таким героем, который, будучи эмпирически удаленным от жизни автора, имеет узнаваемые читателем черты эстетически значимых персонажей литературы и фольклора. Они помогают поэту самораскрыться. Являясь двойником лирического героя, ролевой герой выполняет особую функцию, завершая в поэтической системе целостный образ автора дополнительными, слабо проявленными в лирическом герое личностными свойствами.
Ограничив круг героев, называемых ролевыми, местом бытования (а это — литература и фольклор), мы расходимся в понимании ролевой лирики у Высоцкого с некоторыми исследователями (например, М. В. Вороновой) [2], которые смешивают ее со стихотворениями, написанными от лица персонажа, — такими как «Смотрины», «Мой сосед объездил весь Союз...», «Песня-сказка про джинна» [3] и т. п. Тем самым в своем поэтическом творчестве Высоцкий существенно пополнил галерею не сыгранных им на подмостках и экране ролей и создал тот художественный материал, который не могли предложить ему создатели фильмов и спектаклей.
Следующий тип образного решения, который мы хотим выделить, чтобы далее не путать его с ролевым, — это маска лирического героя. Этот прием осуществляется в произведениях, где, по словам Скобелева и Шаулова, «главенствует лирический герой, который примеряет разные маски — иных героев, предметов, животных, выражая при этом круг родственных настроений и переживаний» [4]. Причем под маской чаще всего подразумевается типическое миропонимание, как например в песне «Здесь вам не равнина» — взгляд героя-романтика (в данном случае альпиниста) или опять же романтическое лирическое мы в песне «В день, когда мы, поддержкой земли заручась...». Типаж здесь уже существует. Он сформирован жизненным контекстом — в основном, профессией (геолог, моряк, шофер, летчик и т. д.), определенным набором качеств, не имея которых герой просто не будет подпадать под определенный разряд типизации. Если же он выходит за пределы установленных границ, то это уже характерность, более яркая индивидуальность. Но у Высоцкого нередко встречается и пограничный вариант, когда герой — уже готовый персонаж. Таковы канатоходец или герой «Чужой колеи».
Авторская позиция просвечивает здесь как бы изнутри образов, притчевых ситуаций. Такие произведения вплотную подводили Высоцкого к ролевой лирике, которая соседствует у него с лирикой непосредственной. Возьмем две вещи, написанные в 1971 году: «Песню конченого человека» и «Ядовит и зол, ну, словно кобра, я...». И в том, и в другом произведении выражено депрессивное состояние. Причем, многограннее выражено оно в первом тексте, где мы имеем дело с ролевым героем.
В лирическом стихотворении внутренняя конфликтность героя представлена в конкретной ситуации болезни и состояния несвободы, которое угнетает не менее, чем физические страдания. Лирический герой исчерпывается в конфликте с самим собой, не самоуглубляясь до выяснения причин этой личной катастрофы.
Ситуация с ролевым героем дает поэтическому сознанию автора большие возможности, позволяет ему раскрыться в таких нюансах, какими не обладает биографический сюжет. Выход за пределы обыденного, обыкновенного, бытового тут же оборачивается вечной классической ситуацией тотальной усталости героя от жизни:
Не напрягаюсь, не стремлюсь, а как-то так...
Не вдохновляет даже самый факт атак.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я весь прозрачный, как раскрытое окно,
И неприметный, как льняное полотно /1; 292/.
Объяснить причины этого можно, лишь обратившись к биографическим данным. Так собственно и поступает А. Кулагин [5], и он же относит, однако, «Песню конченого человека» к «гамлетовскому» периоду творчества поэта. Именно благодаря известному литературному материалу — роли, к которой стягивалось в начале 70-х все, что делал Высоцкий, личная тема приобретает усиленное звучание. Так обогащается и углубляется конфликт поэта и времени.
Итак, образ Гамлета создает условия для появления настоящего ролевого героя, являющегося двойником лирического и способствующего более полному самораскрытию авторского образа в творчестве.
Произведения военной тематики созданы от лица лирического мы. В таких стихотворениях, как «Я бодрствую...», «Я вам расскажу про то, что будет...», «А мы живем в мертвящей пустоте...», «Мой черный человек в костюме сером...» образ страны проступает фоном — теми условиями и обстоятельствами, которые окружали поэта. Лирический герой осознает катастрофичность происходящего, предсказывает чудовищные последствия всеобщей запущенности, и когда Высоцкий оборачивается на самого себя, возникает впечатление, что все проблемы и противоречия сконцентрировались в нем одном — настолько горьки его размышления о современной России.
Но отношение поэта к родине как категории исторической не ограничивается только этим — оно богаче и многообразнее. Собственно лирический герой Высоцкого казенного патриотизма себе не позволял, но поэту необходимо было проявить разные грани своего художественного мироощущения.
И вот тут мы, наконец, вплотную подошли к ролевому герою Высоцкого. Одна из главных проблем, которую пытается разрешить поэт с помощью подобного героя, — проблема русского национального характера.
Ролевой герой Высоцкого максимально приближен к лирическому по степени самовыражения в нем автора, но имеет иной, в отличие от лирического героя, облик. Впервые он возникает в песне 1967 года «Моя цыганская», приобретая черты некоего русского странника. Включаясь в фольклорный сюжет, образ обогащается приметами былинно-сказочными, тем самым удаляясь от эмпирического я автора и получая дополнительный простор для самовыражения. Вбирая в себя характерные особенности фольклорного персонажа, лирическое я превращается в я ролевого героя.
Поэт обращается к типу естественного природного человека, сходного с известными персонажами Лескова, Мельникова-Печерского, Горького. Именно в пути, погружении в русский пейзаж разрешается внутренний конфликт:
Я — по полю вдоль реки:
Света — тьма, нет Бога!
В чистом поле — васильки,
Дальняя дорога.
Вдоль дороги — лес густой
С бабами-ягами,
А в конце дороги той —
Плаха с топорами /1; 165/.
Сам этот простор, несмотря на некоторую тревожность образов, является спасением, свободой, хотя задохнувшийся в противоречиях своего века герой скорее способен это ощутить, чем понять. Обнаруживается тайная подспудная мощь русской земли. Обращение к фольклорным образам спасительно: исчезает кажущаяся простота окружающего. Герой одинок, но вокруг него бушует жизнь, требующая действий, изменения, вмешательства. Так в творчество поэта зримо входит образ России.
«Моя цыганская» — 1967; «Погоня» и «Старый дом» — 1974; «Песня о Волге» — 1973; «Купола» — 1975) свидетельствует о том, что поэт закрепляет его в своей поэтической системе. Здесь образ оформляется через фольклорные, притчеобразные или бытовые фабулы. Наиболее характерная и типологическая — фабула дороги. Она позволяет поэту передать красоту и силу русской земли и создать образ вольного прохожего, чтобы выразить вечно мятежную русскую душу. Отсутствие общественного давления, которое постоянно испытывал на себе лирический герой, дает возможность его двойнику объективно и беспристрастно высказываться о российской действительности.
В произведении «Погоня» герой — бесшабашный хмельной проезжий — блуждает в лесу, подвергается нападению волков, и его, как судьба, как провидение, выносят из леса, спасают кони. О литературной основе песни «Погоня» писал А. Кулагин [6], указывая на роман Мельникова-Печерского «В лесах», его же влияние обнаруживается и в «Песне о Волге». Мы принимаем такое замечание как подтверждение единства стихотворений поэта. Их герой воспринимается Высоцким как близкий по духу, внутренней раскрепощенности, ощущению жизни. Он пройдет по Руси тем человеком, который выразит самые сокровенные авторские чувства к своей земле, ее истории, судьбе русского народа.
«Очи черные» — «Старый дом». Это случайный гость странного сумрачного дома, в котором можно увидеть метафорическое воплощение мира, куда заглядывает странник, чтобы умчаться прочь — в другую, светлую, желанную жизнь.
«... Двери настежь у вас, а душа взаперти.
Кто хозяином здесь? — напоил бы вином».
А в ответ мне: «Видать был ты долго в пути —
И людей позабыл, — мы всегда так живем!..» /1; 376/.
Ролевой герой Высоцкого абсолютно естественен, его притязания основываются только на общечеловеческих нормах. В указанном произведении внешняя активность его смикширована: он не учит жить, не вступает в открытый спор со своими случайными оппонентами — он внутренне поражен, не приемлет такой порядок вещей, а потому не может дольше оставаться в странном доме. Читатель в своей оценке ситуации опирается на нравственную позицию героя, хотя формально тот выступает как созерцатель происходящего. Опираясь на мнение героя, автор заглядывает в духовно опустошенную обитель современного человека.
«О Волге», «Купола». В таких произведениях, благодаря историческому отстранению от образа современной России, герой, обозревая ее прошлое именно в периоды вынужденного «сна», неподвижности, вековой отсталости, приходит к мысли о будущем возрождении и рассвете своей страны. Дух петровских времен, пронизывающий песню, является символическим: он свидетельствует о необыкновенных возможностях земли Сирина и Алконоста.
Одно из лучших произведений и ролевой лирики и поэзии Высоцкого вообще — «Кони привередливые» — посвящено судьбе творца. Именно здесь с особой четкостью проступает органичность рождения в поэтическом мире Высоцкого образа русского странника: так естественно и незаметно сливаются в «Конях...» образ самого автора и его ролевого двойника.
Итак, ролевой герой необходим поэту для завершения своего личного образа. Лик русского странника, народного философа позволяет путешествовать не только в пространстве, но и во времени. Благодаря этому поэт, подобно блоковскому древнерусскому воину, смотрит на сегодняшнюю Россию из прошлого. Созерцая переломные моменты ее истории, он как бы черпает оттуда силу преодоления очередного духовного кризиса, который переживает современное ему общество.
Примечания
[1] Владимир Высоцкий: мир и слово. Воронеж, 1991. С. 82.
[2] Воронова М. В. Стилистические средства маркировки ролевого и лирического героев // В. С. Высоцкий: исследования и материалы. Воронеж, 1990. С. 117–129.
Высоцкий В. С. Сочинения: В 2 т. Екатеринбург, 1997 — с указанием тома и страниц в тексте статьи в скобках.
[4] Скобелев А., Шаулов С. // Лит. Грузия. Тбилиси, 1986. № 4. С. 163.
Кулагин А. Поэзия В. Высоцкого: Твор. эволюция. М., 1997. С. 127.
[6] Там же. С. 150.