Высоцкий В. СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ: В 5 т. Т. 5: Проза; Драматургия; Дневники; Письма / Сост., текстолог. работа и коммент. С. Жильцова. Тула: Тулица, 1998. 600 с.: портр.; ил. Тир. 35 000 (1-й з-д — 12 000) экз. *
В 1994 году подписчики получили первый том тульского издания Высоцкого, в который вошли «песни и стихи 1960 — 1967». В предисловии написано, что это «первая попытка академического издания», в статье «От составителя» на тринадцати страницах рассказано, как надо печатать произведения поэта. Тогда же я написал (излишне эмоционально, к сожалению) статью «Непетые песни Высоцкого» (Вагант. 1994. № 9–10. С. 9–14), в которой попытался показать неверное понимание составителем вопросов текстологии. Моя статья так называлась потому, что широко известные по авторскому исполнению песни Высоцкого вдруг оказались напечатанными в вариантах, автором не исполнявшихся, тем не менее эти тексты названы основными.
Вслед за первым томом тульского пятитомника (объявленного в подписке шеститомным) вышло новое самостоятельное издание того же составителя — семь томов плюс один справочный (Высоцкий В. С. Собрание соч.: В 7 т. Velton, 1994). Этот семитомник, до последнего времени (до уценки в несколько раз) бывший недоступным из-за трехсотдолларовой стоимости, в предисловии назван «почти полным собранием сочинений», и читателю обещано «удовольствие прочитать неспетые песни В. Высоцкого» /I; 14/.
В 1997 году составитель выпустил четырехтомник (Высоцкий В. С. Собрание соч.: В 4 кн. М.: Надежда-1, 1997), названный в аннотации «наиболее полным собранием сочинений». В каждой из четырех книг в «Примечаниях» сказано: «Принципы выделения основного текста из множества авторских вариантов при использовании достаточного количества существующих методов так или иначе можно окрестить как предпочтения составителя».
В 1998 году вышел завершающий, пятый том «Собраний сочинений в пяти томах». В подзаголовочных данных каждого тома этого издания сказано: «Составление, текстологическая работа и комментарии Сергея Жильцова». И хотя все названные издания являются идентичными по количеству и составу текстов Высоцкого, за исключением трех-четырех черновых набросков, и отличаются лишь разным наполнением затекстовых примечаний (в пятитомнике они названы комментариями), в продолжение темы «Непетых песен» я хочу высказать свое читательское мнение опять же о текстологической работе, поэтому речь пойдет только об издании, в котором о такой работе объявлено.
Я писал и об удивляющей пунктуации текстолога, меняющей смысл сказанного, и о неверных подстрочных примечаниях, и о недопустимо упрощенном понятийном аппарате текстологических терминов, позволившем манипулировать источниками текста, и о других вопросах текстологии.
Все авторизованные машинописные списки, независимо от их происхождения и характера авторизации, текстолог называет «авторизованной машинописью». Тогда я не сличал тексты, опубликованные, согласно «Комментариям», якобы по этим источникам. И вот посмотрел некоторые [1].
Список — Публикация. «Твои тощие хилые мощи» — «Твои хилые, тощие мощи!» /I; 33/. «И, конечно, Сивка заскучал» — «И, конечно, Сивка — лошадь — заскучал»; «И когда у Бурки как-то появился кто-то» — «И тогда у Бурки появился кто-то»; «Сивка долго думал и гадал» — «Сивка долго думал, думал и решал» /все — I; 55/. «Первый-второй...» (название песни, вписанное рукой Высоцкого) — «Солдаты группы “Центр”»; «Солдат на всё готов, // Солдат всегда здоров» — «Солдат всегда здоров, // Солдат на всё готов» /обе — I; 127/. «Да, правда, но одно меня тревожит» — «Все — правда! Но одно меня тревожит» /II; 85/.
Значит, названный основным текст печатается не по «авторизованной машинописи». Не по «авторизованной машинописи», не по автографу, вопреки своим же утверждениям, печатает текстолог как «Песенку про Козла отпущения» /III, 70/, зафиксированную в семи десятках фонограмм, так и песню «Письмо в редакцию телевизионной передачи...» /IV; 81/, около сотни авторских исполнений которой известно сегодня. Примеры можно множить. К слову сказать, издатель предоставил уникальную возможность читателю сличить некоторые тексты, опубликованные якобы по автографам, с факсимиле этих рукописей, не одним десятком которых проиллюстрированы все пять томов. Сам факт публикации факсимиле является едва ли не единственным достоинством издания.
К песням мы еще вернемся, а пока посмотрим публикации другого жанра.
Стихи Высоцкого в собственной редакции текстолога, да еще при наличии единственного «академическому» изданию и сделавшему неверные выводы в своих работах. Несколько примеров.
Автограф — Публикация. «А я, поверишь парень» — «А я-то, веришь, парень» /I; 153/. «Что все, увиденное мной» — «Что все, рассказанное мной»; «Звучала фраза ярче всякой брани, // Что фигу я ношу в кармане» — «Звучала фраза ярче брани, // Что фигу я держу в кармане» /II; 411/. «В<з>дымали грозно, как мечи!» — «Держали грозно, как мечи!» /II; 412/. «Чтоб помнить или забывать» — «Чтоб помнить иль запоминать» /III; 269/.
Вот уже появляются доклады (например, в числе прочитанных на конференции 1998 года) с цитатами из черновиков Высоцкого, опубликованных в «Комментариях» пятитомника. Можно ли исследователям цитировать рукописи (да и любой текст) из этого издания, видно из примеров (взятых наугад). Подчеркну: это не текстологическая реконструкция сложного текста, а фрагменты рукописей, «наиболее интересные, с точки зрения составителя» /I; 305/, для публикации которых требуется только транслитерация — замена рукописного текста на печатный.
Автограф — Публикация. «Им наутро опять на работу» — «Им наутро вставать на работу»; «Говорил мне друг Мишка — у нее ведь сберкнижка» — «Говорил мне друг Мишка: “У нее есть сберкнижка”» /обе — I; 328/. «Мы им скажем молчать — просим нам не мешать» — «Мы им скажем: “Молчать! Просьба нам не мешать!”» /I; 329/. «А мы в ответ прошли сквозь [смерть] ад кромешный» — «А мы прошли сквозь смерть <и> ад кромешный» /I; 346/.
Впрочем, такие любительские исправления сплошь и рядом, подобных примеров множество.
Замечу попутно, что пусть не умышленно, а по небрежности, вводит в заблуждение неподготовленного читателя и информация в четырех из пяти томов в разделах «Комментарии»: «Нерв. М.: Современник, 1981 (2-е изд.)», «Не вышел из боя — Воронеж, 1988 (2-е изд.)». В эти годы выходили первые издания указанных книг. Не каждый догадается, что это номера страниц в ссылках текстолог ставит по вторым изданиям.
В черновиках Высоцкий (как и многие поэты) не обращал внимания на правописание, что естественно при скорописи в творческом процессе. Исправить очевидные, «само собой разумеющиеся» описки — дело публикатора. И вот интересные примеры.
Автограф — Публикация. «Перед боем в затишье» — «Перед боем в затишьи» /I; 374/. «... в другом тысячелетье» — «... в другом тысячелетьи» /IV; 188/.
А вот так «исправлена» принадлежащая Высоцкому строка предварительного плана произведения: «2) Стал трус<ом>». /V; 567/. По такому «правилу» надо и в «Песне о друге» делать конъектуры: «Если друг оказался вдруг // И не друг<ом> и не враг<ом>». Но это безобидный пример. А вот — «обидный»: сценарий «Где Центр?» в рукописи Высоцким так и назван, в книге же название взято в угловые скобки как конъектурное /V; 106/.
Заодно еще об одном названии, раз уж упомянул. По сути, все они не текстологически установленные, а выбранные по вкусу — где с любого автографа, где из любой фонограммы, и я бы не обратил внимания на новое заглавие, если бы не «Комментарии». В них сказано: «Первоначально произведение носило название “Жизнь без сна”, от которого автор быстро отказался из-за тенденциозности, назвав его нейтрально “О дельфинах и психах”» /V; 567/. Как стал известен «быстрый отказ» автора, да еще при отсутствии в рукописи вообще какого-либо заголовка? Продолжение странного сообщения я нашел в подстрочном примечании к идентичному комментарию в семитомнике: «По свидетельству Л. В. Абрамовой». Я обратился к Людмиле Владимировне с вопросом. Не вдаваясь в подробности, скажу только, что разговор, по ее словам, был не о тенденциозности, а о претенциозности названия, и исходил он не от Высоцкого; рукопись сестра Абрамовой перепечатала с названием «Дельфины и психи». «А названия “О дельфинах и психах”, — сказала Людмила Владимировна, – никогда не было, это мы так в обиходе называли: песни о жуликах, повесть о дельфинах и психах».
Подчеркну, что свидетельство это мемуарное, а значит, при всем уважении к свидетелю, стоящее далеко не на первом месте по достоверности, и я привожу его лишь в доказательство некорректности комментария текстолога, не вдаваясь в вопрос установления названия повести.
Несколько примеров «удовольствия прочтения» обещанных «неспетых песен» — реконструкций стихотворных текстов черновиков в тексты песенные методом введения конъектурных рефренов. Не буду приводить самих текстов из-за экономии места: не в них дело. Набросок (именно набросок, не более того) «Быть может покажется странным кому-то...» /II; 261/ состоит из трех строф. Текстолог повторил вторую строфу за третьей как рефрен. Получилась «песня». Автограф «Прошлое пусть останется только здесь, в музее древностей...» /I; 167/ содержит четыре строфы. Текстолог повторяет первую в качестве рефрена — готова «песня» из шести строф. Таким «текстологическим» приемом можно ведь и текст стихотворения «Я к вам пишу» /II; 377/ увеличить вдвое повторением «рефрена» «Дай бог вам жизни две // И друга одного, // И света в голове, // И доброго всего!».
Вполне возможно, что не только приведенные наброски, но и десятки других черновиков могли бы стать у Высоцкого песнями, опять же не обязательно с припевами, но на сегодня таких доказательств нет.
«Рефренный метод» — не единственный для создания текстологом «неспетых песен». Широко известная «Песенка про метателя молота», печатающаяся «по фонограммам», обрела вторую часть, печатающуюся «по черновому автографу». Именно так, с нумерацией двух главок под одним заголовком: текст c первой строкой «Я раззудил плечо — трибуны замерли...» — «<1>», а с первой строкой «Два пижона из “Креста и полумесяца”...» (так в книге — со строчной буквы) — «<2>» /II; 56/. Во второй части сюжет не связан с метанием молота: «Обзывая меня “Русский Голиаф”» — а у Голиафа, как известно, было копье. С метателем молота Высоцкий сравнил бы, скорее, Давида, убившего Голиафа из пращи камнем. Но это я об отсутствии смысловой связи главок с общим названием. Недопустимость же слияния законченной (и многократно опубликованной на авторских выступлениях) песни с другим черновиком очевидна.
Это были примеры «показанных» конъектур, дающих возможность усомниться в их правомерности. Куда коварнее исправления «тайные», искажающие не только стиль писателя, но и смысл написанного.
Вот только три «Как-то так все вышло...». Причем, подчеркиваю, примеры с этих страниц я привожу лишь выборочно и не комментирую пунктуацию в пятитомнике вообще: на это ушло бы тоже пять томов.
Автограф — Публикация. «Нет! Так не бывает! Не верю!» — «Нет! Так не бывает! Не верь!»; «Предупреждаю, — там сейчас будет самум, может быть даже цунами» — «Предупреждаю,– что сейчас будет самуми, может быть, даже цунами» /обе — V; 150/. «Это же ж 70 км. Почти вакуум» — «Это же семьдесят километров. Почти вакуум» /V; 151/ (с исчезновением усилительной частицы ж пропала и эмоциональная окраска прямой речи). «Вы знаете, — как его ждут. Подумайте — 72% 3/4 подвижности» — «Вы знаете, как его ждут? Подумайте! Семьдесят два процента — три четверых подвижности!» /V; 152/. Дело не в корректорском упущении (три четвертых), а в том, что утверждение превратилось в вопрос, а следом объявилась двусмысленность. Конечно же, надо печатать: «три четверти подвижности».
Остальные сорок три страницы сценария я не сравнивал с автографом.
Письма печатаются просто в недопустимом виде. Приведу лишь некоторые примеры.
Автограф — . «Посылаю тебе кое-что для пластинки с Алешей» — «...…для пластинок...…» /V; 305/. «Хорошие художники знают тебя хорошо, плохие — хуже, да на них — плевать» — «... да на них наплевать» /V; 306/. «Мне может быть удастся выбраться в середине августа дня на 2, а может нет» — «Мне, может быть, удастся выбраться в середине августа, а может, нет» /V; 274/.
И это только из двух, взятых наугад, коротких писем. Всего эпистолярных текстов опубликовано более семидесяти.
А вот записка Шемякину, датированная рукой Высоцкого: «1977 г.». Текстолог ставит конъектурную дату: «<Декабрь 1979 года>» /V; 311/.
К месту, коль упомянута дата, приведу пример попавших на глаза двух странных датировок.
Запись в книге отзывов на фотовыставке В. Плотникова «Приехал я на выставку извне...» Высоцким не датирована. Не датирована и запись К. Ласкари перед записью Высоцкого. Но запись перед Ласкари датирована 26.10.76 г. Датировка текстолога — «1976, 26 ноября» /IV; 178/.
Поздравление А. И. Кацаю не только неправильно воспроизведено, но публикация его в таком виде свидетельствует, что и фотокопии текстолог не видел, а воспользовался некачественным списком, ибо заканчивается автограф не стандартно подписью без даты, как обычно делал Высоцкий, а так: «От Высоцкого // 22 июля 1979 г.». Датировка же текстолога конъектурная — «<1979, 24 июля>» /IV; 188/. И ложная ссылка на источник: «Печатается по беловому автографу РГАЛИ» /IV; 297/. Анатолий Иванович и сфотографировать-то эту открытку «С днем рождения» дал мне только при нем, — о каком государственном архиве речь, если автограф хранится дома?
Вернемся к эпистолярным текстам.
Работа текстологов с письмами из архивов адресатов состоит только в комментировании, ибо другого не дано: печататься должно то, что получено и прочитано адресатом. Текстолог эпистолярных текстов потому и называется текстолог-подготовитель — подготовитель комментария, безусловно самой руколомной работы по перелопачиванию различных источников информации. Эта работа доступна лишь исследователю с обширными знаниями и деталей биографии писателя, и его творчества, и исторической обстановки, в которой тот творил. К сожалению, состав комментариев текстолога вызывает только недоумение. «Гришечка — Г. Хмара; Мишечка — М. Горховер» /V; 578/ и т. д. Даже достаточно подготовленному читателю фамилии современных автору лиц ничего не говорят без объяснений причинных связей упоминания их в письме, учитывая к тому же факт невероятный: в издании нет сведений и — ни в «Комментариях», ни в подстрочных примечаниях, ни в каком-либо сводном указателе имен.
Один пример. Письмо не самое длинное, на одну страницу, Вениамину Смехову. Комментарий — на треть страницы — посвящен, в основном, смелому предположению, что сообщение Высоцкого в одной строке письма об утопленниках — «это косвенные мотивы написания рассказа “Плоты” и стихотворения “Шофер самосвала не очень красив...”» /V; 585/. Обязательный первичный — при развернутом необязательном вторичном. Добавлю, что письмо текстологом датируется 06.08.68 и «печатается по первой публикации» (то есть по: Совет. библиогр. 1989. № 4), в которой стоит дата 08.08.68.
— автограф (беловой и черновой) и авторизованная машинопись, то понятие наоборот, имеет у него массу классификаций: набросок — строк на 20-30, наброски — строк на 5-6, начальный (ранний, первоначальный, незавершенный) вариант (текст), дополнительная (неиспользованная) строфа (строки), первая (вторая, пятая, промежуточная, начальная, другая, ранняя) редакция, варианты (фрагменты) основного (начального) текста (редакции), первый вариант, первый вариант текста, набросок первого варианта, фрагменты другого варианта — и так далее. А то и того лучше: «начальный текст (реконструкция)» /III; 286/, «реконструкция первого варианта» /II; 512/. Но дело в том, что черновики вообще не принято называть редакциями. Не существует вариантов — установлением текста, состав и завершенность которого неявны — занимаются текстологи, а авторы — творчеством.
«Блеск и нищета» придуманной в издании терминологии порождают большое сомнение в правомерности использования некоторых источников для поставленной задачи. Простой пример. Судя по комментарию, письмо Высоцкого в ЦК КПСС от 09.06.69 было отправлено адресату /V; 586/. Текстолог сообщает о двух известных текстах: «авторизованные машинописи» из архива А. Д. Евдокимова и из архива матери поэта. Печатается письмо по первому источнику — с добавлением последних строк из второго. Как это понимать? Не могут же два разных текста быть точными копиями одного отпуском — вторым экземпляром отправленного письма, тот и должен печататься. Нередко таковым оказывается отпуск вовсе не авторизованный, тем более — в высокие инстанции: не будет же автор вносить правку в подлинник, он перепечатает его и может отправить, не подписав второго (своего) экземпляра. Все же другие источники текста, от предшествовавших письму черновых автографов до каких бы то ни было правленых или неправленых вариантов, являются боковыми редакциями, место которым в текстологическом комментарии.
«реконструкция» стихотворения с первой строкой в редакции текстолога «Неважен возраст — все имеют цену» /I; 159/. При наличии, согласно комментарию, двух «редакций беловых автографов» стихотворение текстолог реконструирует «по поздним черновым автографам» с рефренами «по беловым автографам». Но дело в том, что никаких «поздних» черновиков не существует: есть более шести страниц рукописей, в составе которых почти не правленая и собственноручно подписанная Высоцким авторская сводка с первой строкой «Мы не всегда, чем старше, тем мудрее», проигнорированная реконструктором. Приводить созданный текстологом винегрет из разных текстов не буду.
Некоторые реконструкции текстолог иногда «обосновывает». Цитирую подстрочное примечание: «Анализ этих трех текстов (по размеру стиха, тематике) дает составителю основание предположить, что это фрагменты незавершенной поэмы» /III; 273/. «Поэме» названия не нашлось, но эпиграф сооружен — это первая строфа известного стихотворения «Муру на блюде доедаю подчистую...», а последующие строфы этого произведения вошли в первую главу «поэмы». Вторая глава — не менее известное стихотворение «Я был завсегдатаем всех пивных...». Глава третья открывается строками «В стране с таким народонаселеньем // Кордыбалетов этих пруд пруди!», затем многострочное отточие и — «Я юркнул с головой под покрывало...» /III; 273–275/. Такие вот «размер стиха и тематика».
В подтверждение странного заявления о «достаточном количестве методов» «выделения основного текста» текстолог демонстрирует самые разнообразные решения, не прибегая к аргументации. То набросок становится в два раза длиннее написанного (примеры «неспетых песен» я приводил), то из широко известной песни «Баллада об оружии» «выделяются» лишь двадцать две строфы из тридцати шести /III; 128/. Для количества, видимо, печатаются заготовки: «Будильник взвыл точнее петуха» /III; 277/ — на этом всё. И печатается это «по беловому автографу ЦГАЛИ» /III; 401/ — чтоб не сомневался читатель: источник серьезный. «Гадала мне старуха на французском языке» /III; 268/ — и тоже, как говорится, конец цитаты. Я не привожу двухстрочных заготовок — их много, все они, вместе с приведенными выше однострочными, названы : вошли в «Алфавитный указатель поэтических произведений Владимира Высоцкого» — в четырехтомнике, за неимением вообще каких-либо указателей в «академическом» пятитомнике.
Приведу еще один интересный пример. Песню для кинофильма «Черный принц» «Неужели мы заперты в замкнутый круг?..» текстолог называет «Пожалуйста, не уезжай» /II; 340/, печатает «по фонограмме из кинофильма», в «Комментариях» дает разночтения с «беловым автографом ЦГАЛИ». Через несколько страниц /II; 413/ появляется «незавершенное произведение» для того же фильма, но уже из двух частей, «печатается по черновому автографу ЦГАЛИ». Первая часть (с первой строкой «Всю туманную серую краску...») — это две строфы с авансовым многоточием третьей, вторая часть (с первой строкой опять же «Всю туманную серую краску...») — это конъектурные и зачеркнутые автором строки плюс две строки из упомянутой фильмовской песни. Таким образом, авторская сводка (без единой помарки, даже с росписью Высоцкого) образовала «часть первую», а предварительные наброски — «часть вторую». О подобном создании текстологом контаминированных текстов я уже писал,– но здесь удивляет другое. Следом за двумя строфами, приведенными в «части первой», в сводке у Высоцкого есть четверостишье, не только не вошедшее в «незавершенное произведение из двух частей», но вообще нигде, даже в «Комментариях», не упомянутое:
За окном и за нашими душами света не стало
И вне наших касаний повсюду исчезло тепло.
Все, что грело, светило, теперь в темноту утекло.
Как у текстолога рука-то поднялась вычеркнуть эту прелесть?
Во исполнение издательского обещания, что «читатели и исследователи получат возможность новой встречи с любимым поэтом» /I; 7/, весь пятитомник действительно создан из «новых» текстов: они обязательно – ну хоть по названию, хоть по строке, хоть по запятой, хоть «надкусить». Вот первая строфа сугубо личного, обращенного к Марине Влади, стихотворения в редакции текстолога:
Общеприемлемые перлы!
В восторге я! Душа поет!
Противоборцы перемерли,
И подсознанье выдает. /II; 213/
Я не собираюсь отстаивать правоту текстолога А. Крылова, но к установленному им тексту этого стихотворения хотя бы нет вопросов:
В восторге я! Душа поет!
Противоборцы перемерли,
И подсознанье выдает
В карнавале «предпочтений составителя» присутствует, значит, и предпочтение простейшее, доступное любому знающему алфавит: не вдумываясь в смысл, перепечатать текст в порядке его расположения в черновике.
Другой пример. Опубликовано стихотворение с такой вот редакцией первых строк: «Он вышел — зал взбесился на мгновенье. // Пришла в согласье инструментов рать…» /II; 353/.
Первый же вопрос: как это представить, что зал взбесился на долю секунды? А никак: в рукописи — «Он вышел, зал взбесился. На мгновенье // Пришла в согласье инструментов рать…».
Не в этих заметках давать развернутый текстологический комментарий. Скажу лишь, что результаты исследований определили место этой «первой» строфы следом за той, которая в опубликованной текстологом редакции стоит последней; завершающей же на самом деле является «строфа, не вошедшая в основной текст», как назвал ее текстолог, выкинув с родного места в авторской сводке в «Комментарии» /II; 521/. Приведу только первую и последние строфы основного состава текста:
Для свиты, для вельмож и короля
Лениво пререкались инструменты
За первой скрипкой повторяя ля
..........................................................
Виновников маэстро наказал
И с 5-й вольты слил всех воедино.
Он продолжал нашествие на зал
Он вышел, зал взбесился. На мгновенье
Пал пианист на стул и мановенья
Волшебной трости начал ожидать
И вдруг колонны сдвинулись, шатаясь
Лишь на упругом звуке свод парит
Атланты повели кариатид.
Это всего лишь правильное прочтение авторской сводки с учетом авторских условных знаков. Правило Бонди (а уже пора бы его называть именно так, а не «как писал С. М. Бонди») — при чтении черновика «идти в работе не от частей к целому, а от целого к частям (и потом опять к целому)» [3] — именно так, вразрядку, напечатано это правило, так же оно и цитируется авторитетными текстологами, до академика Лихачева включительно,– это правило текстолог пятитомника проигнорировал. И угробил шедевр.
Автограф — Публикация. «Низы стремились выбиться в Икары» — «...…в икары» /II; 354/. «Красиво мучил черного раба» — «…... мучал…...»; «Осуществлял канифоль» — «Осуществит...»; «Злой дирижер воевал» — «Знай дирижер воевал»; «Терциям, квартам и квинтам» — «Терциям, квинтам и квартам»; «И вдруг колонны сдвинулись, шатаясь» — «...…колонна сдвинулась...…» /все — II; 521/.
произведение и редакция произведения в издании печатаются на равных правах и те и другие. Но — не произведение. Все редакции равноправны только с точки зрения истории составу собраний сочинений: текстология и эдиция — не одно и то же. Примеров неправомерного соседства двух редакций одного произведения в пятитомнике много: «Подумаешь — с женой не очень ладно...» /II; 85/ — «Подумаешь! В семье не очень складно!..» /II; 248/, «Как в селе Большие Вилы...» /II; 256/ — «Мы живем в большом селе Большие Вилы...» /II; 254/.
А теперь вернемся к главному вопросу — текстологически ли установлены названные основными «печатаются по фонограммам». Если под этим понимать то, что сделано с некоторыми песнями: строфа из одного выступления, строка — из другого, название — из третьего, а смысл (по пунктуации текстолога) невесть откуда, то такой способ хоть и «можно окрестить как предпочтения составителя», но относится он к нарушению Закона об авторском и смежных правах (статья 15 — о «всяком искажении» произведения, «включая его название»), а не к текстологии, являющейся не жанром художественного творчества, а отраслью филологической науки.
Из вступительной части раздела «Комментарии» мы узнаём, что текстолог, оказывается, указывает «источник, по которому публикуется основной текст» (курсив мой. — Ю. Т.(в единственном числе) опубликовать по фонограммам (во множественном числе)? Фонограммы и рукописи песни все источниками изучения истории текста, а источником является тот один текст, который установил текстолог в результате этого изучения.
Но если «по фонограммам» — софизм, «по автографу» или «по авторизованной машинописи» — ложь, то откуда взяты тексты этих песен? Вряд ли текстолог этого хотел, но в уже процитированном основополагающем определении «источник, по которому основной текст» заложено утверждение, что существует источник с основным текстом — бери и публикуй.
И действительно, при сравнении десятка взятых подряд текстов песен «вскрытие показало» их аналогичность текстам, вот уж десяток лет читаным-перечитаным. Для камуфляжа в текстах песен сделаны различные «надкусы», ну и чудовищная порой пунктуация не претендует, конечно, на идентичность. Для экономии места примеров не привожу: это доступно любому, взявшему в руки двухтомник в подготовке А. Крылова, — хоть упомянутое первое издание, 1990 года (упомянутое умышленно — для сравнения дат публикаций приведенных текстов), хоть 1998 года (называю и подчеркиваю умышленно — как свидетельство уже почти десятилетнего интереса издателей к грамотной работе).
Элементарная литераторская этика продиктовала бы текстологу не ложные отсылки к источникам, а примерно такие примечания: текст печатается по публикации в таком-то издании, но текстолог посчитал необходимым откорректировать то или иное в связи с вновь открывшимися материалами либо по другим причинам (конкретно). Это нужно было сделать так. Мировая же издательская практика вовсе не допускает печатания «редакций взамен» без статейного обсуждения в научных изданиях: корректировка шедевра — событие в эдиционной филологии.
О вкусовой «текстологии» С. В. Жильцова достаточно сказано в «Непетых песнях». Остается только добавить, что не только аппарат издания провоцирует неподготовленного читателя на ложное понимание задач текстологии, но что самое главное — тексты (даже единственных на сегодня источников), искаженные текстологом до нелепости, попросту дискредитируют выдающегося поэта. И в этой связи если утверждение Вл. И. Новикова о том, что «фетишистский трепет перед рукописями наложил неизгладимую печать текстологического дилетантизма на наиболее многотомные издания Высоцкого» ни у кого не вызывает сомнения, то с предложенным решением искренне уважаемого профессора: «но это слишком большая и больная тема, которую лучше до поры отложить...» [4] — едва ли можно согласиться, поскольку дилетантизм — болезнь раковая, и без оперативного вмешательства, без широкой огласки этого безобразия то ли еще будет (с читателями).
«Мир Высоцкого» в том числе. Высоцкий в статьях цитируется по различным изданиям, с разными вариантами слов, строк, не говоря уж о пунктуации. Цитируется не где-нибудь в газетах по случаю, а в работах литературоведческих. Могут сказать: но ведь издано — значит, ссылки корректны. Наверное, для дежурной статьи сойдет. Серьезный же исследователь, как мне думается, должен сначала оценить научную авторитетность цитируемого издания.
Ю. Л. ТЫРИН
Примечания
* Материал дан в авторской редакции. — Ред.
[1] Фрагменты всех списков и автографов приводятся мной без изменения орфографии и пунктуации оригинала. — Ю. Т.
Высоцкий В. С. Сочинения: В 2 т. М.: Худож. лит., 1990. Т. 2. С. 58.
[3] Бонди С. М. .
[4] Новиков Вл. Рукописи В. Высоцкого собрания А. Евдокимова; Рукописи В. Высоцкого из блокнотов, находящихся на Западе. [Рец.] // Мир Высоцкого: Вып. I. М., 1997. С. 415.