М. В. ВОРОНОВА
Воронеж
СТИЛИСТИЧЕСКИЕ СРЕДСТВА МАРКИРОВКИ ЛИРИЧЕСКОГО
И РОЛЕВЫХ ГЕРОВ В. С. ВЫСОЦКОГО
Большое развитие в поэтическом творчестве Высоцкого получила ролевая лирика. Многие его песни и стихотворения написаны от первого лица, но не во всех из них лирическое «я» героя близко к авторскому «я». В литературоведении сложилась традиция различения героев ролевой лирики и лирического героя.
«Лирический герой, образ поэта в лирике, — один из способов раскрытия авторского сознания. Лирический герой — художественный двойник автора-поэта, вырастающий из текста лирических композиций (цикл, книга стихов, лирическая поэма, вся совокупность лирики) как четко очерченная фигура или жизненная роль, как лицо, наделенное определенностью индивидуальной судьбы, психологической отчетливостью внутреннего мира, а подчас и чертами пластического облика... Отношение между биографической личностью поэта и его лирическим героем подобно отношению между житейским прототипом и художественным типом»1.
«Сущность ролевой лирики заключается в том, что автор в ней выступает не от своего лица, а от лица разных героев. Здесь используется лирический способ овладения эпическим материалом: автор дает слово героям, явно отличным от него. Он присутствует в стихотворениях, но скрыто...»2. «Автор стоит за монологом героя. Его нет непосредственно в тексте, но он есть в выборе материала, его расположении и освещении» 3.
Перед всеми, кто знакомится с поэзией Высоцкого, встает вопрос о том, кто именно является субъектом речи того или иного стихотворения: лирический герои, человек, настолько близкий к автору, что его речь мы можем воспринимать как лирическую исповедь автора-поэта, или один из многочисленных героев ролевой лирики, речь которого является выражением сознания другого человека.
Иногда Высоцкого по незнанию или намеренно отождествляют с некоторыми из его ролевых героев, как, например, сделала Т. Баранова, чтобы доказать, что он «идеализировал «блатной» мир в своих ранних песнях» и работал «на массовую культуру». Она пишет: «Маску, облик лирического героя-двойника навязывает поэту сама публика. Высоцкий про это знал: «Как ни спеши, тебя опережает клейкий ярлык, как отметка на лбу...» И он продолжал добросовестно играть привычную роль «свойского», закадычного парня, с которым не грех по-простому выпить, поговорить «за жизнь» — отвести душу»4. Эта мысль восходит к еще более нелепому высказыванию С. Куняева: «Лирический герой многих песен Высоцкого, как правило, примитивный человек, полуспившийся Ваня, приблатненный Сережа, дефективная Нинка и т. д. ...» 5.
Объектом нашего исследования будут стихотворения и песни Высоцкого, написанные от первого лица, в которых герой является субъектом и объектом изображения. В одних из этих произведений герой — субъект речи — максимально близок к автору, в других — удален от него, и для правильного понимания авторской идеи произведения их следует различать. Несмотря на чисто внешнее сходство этих стихотво рений, у поэта несомненно есть средства, с помощью которых лирический герой отделяется от героев ролевой лирики. Одно из авторских средств маркировки лирического и ролевых героев указано в работе Б. О. Кормана. Он отмечает, что «стихотворения, относящиеся к области «ролевой» лирики, имеют обычно такие заглавия, в которых определяется герой стихотворения («Косарь», «Пахарь», «Удалец» Кольцова, «Катерина», «Калистрат» Некрасова)... Лирические стихотворения» в которых выступает собственно автор или лирический герой, чаще не имеют заглавий»6.
Заглавия стихотворений могут являться лишь дополнительным средством маркировки лирического героя и героев ролевой лирики. Высоцкий, например, сравнительно редко дает такие заглавия («Песенка плагиатора», «Вратарь», «Космонавт» и некоторые другие).
Различия в авторской маркировке лирического и ролевых героев вытекают из самой природы этих литературных явлений.
Лирический герой — образ человека, настолько близкого к автору, что автор знает каждое движение его души. Лирический герой изображен всегда как бы изнутри. Он размышляет над тем, что происходит с ним и вокруг него, но его больше интересует не внешний ряд событии, а то, что происходит в его внутреннем мире. Объектом изображения и познания является он сам, его отношение к миру. Это глубоко личные размышления, доходящие до обобщений, речь, обращенная к себе и поэтому «непроизнесенная». Непроизнесенной мы будем считать ее, конечно, условно, учитывая ее интровертивность, направленность на самого субъекта речи.
Герой ролевой лирики — человек принципиально отличный и удаленный от автора. Поэтому автор изображает ролевого героя извне и этим отделяет его от своего двойника — лирического героя. Узнать о внушением мире ролевого героя мы можем лишь из его рассказа, в котором он, в отличие от лирического героя, почти никогда не доходит до самоанализа и самооценки. Дать оценку ему должен читатель (или слушатель), к которому обращен рассказ героя. Речь героя ролевой лирики — это речь произнесенная, имеющая форму монолога и рассчитанная на слушателей.
Можно провести параллель между речью героя ролевой лирики и сказовой манерой повествования в прозе. «... Сказ — это двухголосое повествование, которое соотносит автора и рассказчика, стилизуется под устно произносимый, театрально импровизированный монолог человека, предполагающего сочувственно настроенную аудиторию, непосредственно связанного с демократической средой или ориентированного на эту среду»7. Следует также обратить внимание на типологическое сходство героя ролевой лирики и героя-рассказчика в прозаическом произведении, аналогичность их функций в художественном произведении и речевых средств их воплощения.
Основными средствами маркировки лирического и ролевых героев Высоцкого являются, на наш взгляд, характер речи героя (произнесенная — непроизнесенная) и ситуация, действующим лицом которой он является.
грамматических форм (хотя в некоторых случаях эта же задача может решаться только средствами литературного языка). Особенно наглядно это прослеживается в его ранних песнях:
У тебя глаза — как нож:
Если прямо ты взглянешь...
Вспомни, было ль хоть разок,
Чтоб я из дому убег, —
Ну когда же надоест тебе гулять!
С грабежу я прихожу —
Язык за спину заложу
И бежу тебя по городу шукать.
Я все ноги исходил —
Велосипед себе купил,
Чтоб в страданьях облегчения была...
В речи ролевых героев часто встречаются вводные слова и конструкции, более характерные для устной, произнесенной, чем для внутренней речи: «Наверно, я погиб...», «Хорошо, что за ревом не слышалось звука...», «Правда ведь, обидно, если завязал...», «Если пьешь, понимаете сами, должен что-то иметь человек...»
Ориентация на устную речь проявляется также в установке на импровизационный характер речи ролевых героев. В их монологах встречаются длинные перечисления фактов или событий, свидетелями которых они являются. По мере переключения внимания героя логическая связь между описываемыми событиями теряется, и в один ряд попадают явления разного порядка:
Потом у них была уха,
И заливные потроха,
Потом поймали жениха
И долго били,
Потом пошли плясать в избе,
Потом дрались не по злобе —
Доистребили.
Или:
Все на дому — самый полный обзор:
Отдых в Крыму, ураган и Кобзон.
Фильм, часть седьмая — тут можно поесть:
Я не видал предыдущие шесть.
Ролевой герой часто обращается к непосредственным собеседникам, что подчеркивает сиюминутную изустность его монолога: «Граждане, зачем толкаетесь...», «На стол колоду, господа...», «Я вам, ребята, на мозги не капаю...».
Иногда ролевой герой обращается к подразумеваемым слушателям в форме «вы»: «Вы мне не поверите и просто не поймете...», «Побудьте день вы в милицейской шкуре...», «Эх, жаль, что не роняли вам на череп утюгов, скорблю о вас — как мало вы успели!».
Обращенность речи ролевого героя к слушателям выражается и в информации, которую герой сообщает специально для них. Его монолог насыщен событиями, в нем почти всегда присутствует четкая фабула, необходимая ролевому герою для более полного самораскрытия. Повествование о событиях в его речи преобладает над размышлениями.
Непроизнесенность речи лирического героя подчеркивается тем, что это речь литературная, поэтическая, не стилизованная под разговорную:
Я дышал синевой, белый пар выдыхал...
Он летел, становясь облаками.
Снег скрипел подо мной, поскрипев — затихал,
А сугробы прилечь завлекали.
В ролевой лирике ситуация, в которой находится герой, всегда реальная, бытовая, нередко даже сниженная, несмотря на то, что речь может идти о фантастических событиях, как, например, в песнях «Посещение Музы», «В далеком созвездии Тау-Кита...», «У вина достоинства, говорят, целебные...» и т. п. Ситуация дается глазами обывателя, который низводит все до своего понимания.
сам: «Я сам с Ростова, я вообще подкидыш...» или: «Я был слесарь шестого разряда...».
Представление об облике ролевого героя постепенно складывается из деталей его рассказа, из ситуации, в которой он изображен.
В цикле стихотворений, где субъектом речи является лирический герой, чаще создается метафорическая, символически обобщенная ситуация. Лирический герой здесь или не имеет конкретного зрительного облика («Я из дела ушел», «Горизонт», «Дом хрустальный»), или наделен чертами, присущими личности самого поэта («Кони привередливые», «И снизу лед, и сверху...», «Мне судьба — до последней черты, до креста...»). В стихотворениях этого цикла, где повествуется о реальных событиях, происходивших или происходящих с самим Высоцким, лирический герой близок к биографическому автору («Ноль семь», «Песня певца у микрофона», «Мой черный человек в костюме сером...»).
На первый план в этом цикле стихотворений выходит не внешний ряд событий, а состояние души лирического героя. Событийный пласт здесь ослаблен, повествование о событиях однозначно подчинено ходу мыслей лирического героя. Если в ролевой лирике повествование о событиях является необходимым условием для понимания героя слушателями, то для лирического героя событийная основа — лишь часть его размышлений, повод или даже предлог для выражения его субъективных ощущений.
Совокупность речевых и экстралингвистических средств маркировки лирического и ролевых героев позволяет нам с большей достоверностью определить, кто является субъектом речи того или иного стихотворения. Обычно эту информацию мы извлекаем из нескольких первых строк. Проследим это на примере одного из стихотворений ролевой лирики:
—
Уже не тот завод.
В меня стрелял поутру
Из ружей целый взвод.
За что мне эта злая,
—
Не то чтобы не знаю, —
Рассказывать нельзя.
Мой командир меня почти что спас,
Но кто-то на расстреле настоял...
«я». Он обращается к аудитории, устанавливая с нею контакт: «Я вам мозги не пудрю...» Из этого обращения к аудитории, а также употребленных рядом с ним разговорных выражений «пудрить мозги» и «не тот завод» можно сделать предварительный вывод, что это речь устная, предполагающая сочувственно настроенную аудиторию. В третьей и четвертой строках поэт заставляет своего героя воссоздать ситуацию, которая убеждает нас в том, что здесь мы имеем дело именно с ролевым героем, так как Высоцкий не воевал, и поэтому его лирический герой вряд ли может рассказывать от своего лица о событиях военного времени. Изустность речи ролевого героя находит подтверждение в ряде разговорных оборотов и слов.
Для сравнения обратимся теперь еще к одному стихотворению:
Ну вот, исчезла дрожь в руках,
Теперь — наверх!
Навек, навек.
Для остановки нет причин —
Иду, скользя...
И в мире нет таких вершин,
Среди нехоженых путей
Один путь — мой...
В первых двух строфах стихотворения воссоздается ситуация, в которой находится герой, — восхождение в горах. С первых же строк внимание героя сосредоточивается на его внутреннем состоянии: «Ну вот, исчезла дрожь в руках...»; «Ну вот, сорвался в пропасть страх...». Образное выражение «сорвался в пропасть страх», не характерное для устной разговорной речи, подводит нас к мысли, что речь героя не произносится вслух. Мы уже имеем основания предположить, что речь ведется от лица лирического героя. В конце второй строфы от описания своих действий и чувств он переходит к размышлениям и обобщениям.
Ситуация восхождения к вершине оказывается метафорой, символом жизненного пути. Слова и выражения, характерные для языка лирической поэзии («путь», «рубеж», «... голубым сияньем льдов весь склон облит»), окончательно убеждают в том, что это размышления лирического героя.
Интересно, что стихотворения ролевой лирики Высоцкого почти все стали песнями и были отданы на суд слушателей. Стихотворения, написанные от лица лирического героя, пелись гораздо реже. Их интимный настрой был более рассчитан на уединенное чтение, чем на исполнение для аудитории. Эти факты наглядно подтверждают наш вывод о характере речи героев: произнесенной и непроизнесенной. Можно предположить, что характер речи (произнесенная — непроизнесенная) определяет принадлежность ее ролевому или лирическому герою не только в поэзии Высоцкого.
Раннее творчество Высоцкого (приблизительно с 1961 по 1964 г.) начинается с ролевой лирики: почти все песни этого периода написаны от лица различных ролевых героев, и лишь изредка появляется прямое авторское слово. Очевидно, такое соотношение определил жанр городского романса, так называемых «блатных» или «уличных» песен, с подражания которым он начинал. Герой из демократической среды со своим взглядом на мир, своими проблемами и своей специфической речью, наполненной не всегда литературными, но и не выходящими за рамки дозволенного выражениями, появляется как необходимый атрибут этого жанра. Жанр первых, стилизованных под «уличные», песен определил некоторые грани последующего творчества Высоцкого. Маска ролевого героя оказалась очень удачной находкой и получила дальнейшее развитие в его песнях.
В ранней ролевой лирике заметно стремление поэта передать особенности устной речи героев в основном за счет лексики. Частое употребление жаргонных словечек характеризует их социальную принадлежность:
Мне ребята сказали про такую «наколку»!
— там даже нет фонарей...
Если выгорят дело, обеспечусь надолго —
Обеспечу себя я и лучших друзей.
В отличие or героев настоящих «блатных» песен, герой Высоцкого не зол, он не ставит своей единственной целью кого-нибудь убивать или грабить, а пытается поступать даже в некоторой степени гуманно:
Но в двенадцать часов людям хочется спать,
Не могу им мешать, не пойду воровать,
Мне их сон нарушать неохота.
Этим самым Высоцкий не идеализирует, как утверждает Т. Баранова, а пародирует «блатной» мир, и скорее всего — не целенаправленно, даже неосознанно. Проблематика его ранних песен оказалась шире и быстро вышла за рамки примитивной формы городского романса, что сказалось в ироническом отношении автора к этому жанру. В настоящих, фольклорных «блатных» песнях герой — субъект речи — стоит по весь рост, его взгляд на мир — последняя смысловая инстанция. В стилизованных под «блатные» песнях Высоцкого на первом плане возникает небольшая фигура принадлежащего к воровской или мещанской среде, но по-своему честного, доброго, ищущего справедливости в этом мире героя. А за его спиной — уже в полный рост — стоит оценивающий его автор.
Язык ролевых героев ранних песен Высоцкого далек от литературной нормы. В этот период творчества поэт достигает достаточно высокого мастерства в стилизации под устную речь:
— не найду, хоть убей!
Только помню, что стены — с обоями,
Помню — Клавка была, и подруга при ей, —
Целовался на кухне с обоими.
Сразу же возникает ощущение доверительного разговора героя с предполагаемыми слушателями. Он начинает свой монолог высказыванием, рассчитанным на то, чтобы заинтересовать их: «Ой, где был я вчера,,.» Тут же он начинает припоминать, что именно с ним было, и строит свою речь в том порядке, в котором вспоминает. Рядом в качестве равнозначных моментов, схваченных памятью героя, оказываются «стены с обоями», Клавка, ее подруга и что «целовался на кухне с обоими». Нарушения литературной нормы в речи героя: «подруга при ей», «целовался... с обоими» (вместо «с обеими») не оставляют сомнения в том, что это монолог ролевого героя.
«Серебряные струны». «За меня невеста отрыдает честно...», «Дорога, дорога, счета нет столбам..,», «Если б водка была на одного...», «Так оно и есть, словно встарь...». В них еще сказывается влияние жанра «уличных» песен, но герой уже далек от достаточно примитивных обывателей и мелкой шпаны — героев ранней ролевой лирики. Лирический герой уже пытается проникнуть в суть явлений:
Если б водка была на одного —
Как чудесно бы было!
Но всегда покурить — на двоих,
Но всегда распивать — на троих.
— на одного?
На одного — колыбель и могила.
Это еще не тот лирический герой, знакомый нам по более зрелым стихам и песням. Форма «блатного» романса не дает ему возможности размышлять на другие, более достойные размышления темы. Высоцкий почувствовал это и попытался найти для своего лирического героя соответствующую форму воплощения. Но его лирический герой выходит из той же демократической среды, что и многие из его ролевых героев.
В середине 60-х гг. Высоцкий иногда играет масками лирического и ролевого героев, наделяя некоторые субъекты речи чертами обоих типов. Например, песня «Она была в Париже» по форме принадлежит к «песням-монологам» ролевой лирики. Начинается она как исповедь героя, речь которого стилизована под разговорную. Неожиданно мы обнаруживаем сходство его с лирическим героем, максимально близким к биографическому автору:
Какие песни пел я ей про Север дальний! —
— и будем мы на ты, —
Но я напрасно пел о полосе нейтральной —
Ей глубоко плевать, какие там цветы.
Я спел тогда еще — я думал, это ближе —
«Про счетчик», «Про того, кто раньше с нею был»...
Я бросил свой завод — хоть, в общем, был не вправе...
Ролевой герой снова отделяется от лирического героя. Показательно в этом отношении и стихотворение «Я тут подвиг совершил...». Ни у кого не вызывает сомнения тот факт, что это говорит ролевой герой, но в реплике японского репортера, его собеседника, вдруг как бы случайно проскальзывает такое определение:
Вы человек непосредственный,
это видать из песен...
Игра масками лирического и ролевого героев сопутствовала поиску формы, которая была найдена — внутренняя речь, внутренний монолог лирического героя и «внешний» монолог героя ролевой лирики — и детально разработана в творчестве Высоцкого. Эти группы песен различаются в авторском исполнении интонацией, произношением некоторых звуков (например, «г» фрикативное у многих ролевых героев). Иногда поэт вставляет в текст слова, ломающие четкий стихотворный размер, усиливая этим эффект произнесенности речи ролевого героя:
Я бегу, бегу. бегу, бегу, бегу, бегу...
Долго бегу, потому что сорок километров бежать.
Я бегу, бегу, топчу, скользя, по гаревой дорожке.
крошки.
А вот, может, пока я бегу, я гулять хочу у Гурьева Тимошки,
Так нет: бегу, бегу, топчу по гаревой дорожке.
Все стилистические средства, проявляющиеся в песнях и стихотворениях ролевой лирики, направлены на то, чтобы уменьшить литературность речи героя и по возможности приблизить ее к устному нелитературному слову. Помимо указанных выше средств маркировки героев ролевой лирики (соответствующая лексика, фразеология, синтаксические конструкции, неправильное употребление грамматических форм, установка на сиюминутный импровизационный характер речи) можно гипотетически предположить наличие в речи ролевых героев и других признаков, свойственных устной разговорной речи. Нами проанализированы самые наглядные образцы ролевой лирики и стихотворений, где субъектом речи является лирический герой, хотя, как мы помним, некоторые исследователи допускают смешение даже таких субъектов речи.
«Песня микрофона», «Песня самолета-истребителя», «Охота на волков», «Бег иноходца» и т. п.), хотя субъект речи очень близок к лирическому герою. Можно предположить, что это лирический герой, пользующийся маской ролевого, так как его речь — почти прямое выражение авторской позиции. Детальный разбор этого явления может послужить темой для отдельного исследования.
Примечания
1 Роднянская И. Б. Лирический герой // Литературный энциклопедический словарь. М., 1987. С. 185.
2 Корман Б. О. Лирика Н. А. Некрасова. Воронеж, 1964. С. 165.
3 Там же. С. 229.
4
5 Куняев С. От великого до смешного // Лит. газ. 1982. № 23.
6 Кормaн Б. О. Указ. соч. С. 165–166.
7 Myщенко Е. Г., Скобелев В. П., Кройчик Л. Е. - Поэтика сказа. Воронеж, 1978. С. 34.