Завалишин Вячеслав: Оптимистический реквием

ОПТИМИСТИЧЕСКИЙ РЕКВИЕМ

(Вечер-концерт памяти Владимира Высоцкого)

Н едавно в Нью Йорке состоялся вечер-концерт, посвящённый памяти безвременно скончавшегося барда Владимира Высоцкого. Зал, где проходило собрание, был переполнен.

Вечер открыл знаменитый мим Борис Амарантов. Он продемонстрировал собравшимся ряд песен Высоцкого, как бы аккомпанируя голосу и гитаре монопантомимой, выражающей глубокое горе.

Тут, если перефразировать Пастернака, «кончается искусство, и дышат почва и судьба». Борис Амарантов «отпевал» Высоцкого не словами, а с помощью движений и жестов.

Амарантов включил песни Владимира Высоцкого в свой обстоятельный доклад о недавно скончавшемся барде. Доклад произвёл двойственное впечатление. Ни у кого не возникло возражений, когда он назвал Высо цкого «верным сыном России» и «великим русским поэтом».

Очень интересным был докла д Амарантова в той части, где он рассказывал о своих встречах с Высоцким во время гастрольных поездок по Советскому Союзу. Однако, переходя к оценке значения творчества Высо цкого, Амарантов не избежал преувеличений, передержек и заблуждений, опустив самое главное и самое нужное.

Незачем, к примеру, ставить талант и славу Высоцкого на один уровень со славой Пушкина, Лермонтова и Гомера. Куда лучше было бы вспомнить Высоцкого-актёра, когда тот готовил роль Хлопуши в драматической поэме Сергея Есенина «Емельян Пугачёв».

Всеволод Мейерхольд считал эту поэму несценической, и никто иной, как Владимир Высоцкий убедил Юрия Любимова, режиссёра театра на Таганке, в том, что несценическое можно и должно сделать сценическим — «Пугачёв» был поставлен и имел успех в з начительной степени благодаря Владимиру Высоцкому в роли Хлопуши.

Жаль, что на собрании, где находились люди, хорошо знавшие Высоцкого лично, — артисты, поэты, художники, — не нашлось никого, кто бы детально рассказал о том, как Владимир Высоцкий готовил роль Хлопуши, о том, что покойный бард очень любил Есенина и понимал его, может быть, как никто другой.

Для России семидесятых годов Владимир Высоцкий значит то же, что значил Сергей Есенин для России двадцатых годов. Ведь Есенин, при всей его неубывающей популярности, стал достоянием истории — он по-своему откликался на наболевшие проблемы советской действительности тех лет, и многое из того, о чём он пел, остаётся актуальным и наболевшим теперь.

Когда ещё был жив крупнейший критик Георгий Адамович, он в беседе со мной сказал, что в Советском Союзе есть поэты, непроизвольно возродившие жанр «вогабундов» (бродячих певцов) эпохи Фердинанда и Изабеллы. При этом Адамович имел в виду Булата Окуджаву и Новеллу Матвееву, но я думаю, что к Владимиру Высоцкому это относится ещё в большей степени.

Когда английский романтический писатель для подростков и юношества — Райдер Хаггард — работал над историческим романом «Маргарита прекрасная», он обратил самое пристальное внимание на поэзию вогабундов времён Фердинанда и Изабеллы. Тогда у испанских вольнодумцев был т акой афоризм: «Костры инквизиции сжигают праведников и еретиков, тюремные решётки и топор палача подчиняются королевским указам, но власть бродячих певцов оказывается сильнее инквизиции и королей. Есть песни, которые гасят костры инквизиторов, выбивают топор из рук палача и плавят тюремные решётки».

Таков и смелый вогабунд наших дней Владимир Высоцкий, способный придать бытовым юморескам напряжённо-драматический характер.

Борис Амарантов пытался доказать, что Владимир Высоцкий не умер естественной смертью, а был коварно и тайком убит. Это была какая-то детективная фантазия: у докладчика — мима слишком уж разыгралось воображение. На самом деле Высоцкого погубила отравленная атмосфера тоталитарной системы, а не вероломный сговор тёмных сил.

Это верно, что Высоцкий был у КГБ в чёрном списке, но до убийства дело не дошло. У Высоцкого были все возможности остаться за границей, эмигрировать на законных основаниях. Но он был на это неспособен именно потому, что был слишком русским, слишком национальным.

Высо цкий обогащал свой язык за счёт лексикона рабочих, колхозников, алкашей в пивнушках, замоскворецких хулиганов. Но мало кто умеет превратить живую разговорную речь в подлинну ю поэзию, взмётнутую гитарной струной на гребень музыкальной волны. В этом и есть секрет обаяния песен Владимира Высоцкого.

На вечере-концерте памяти Владимира Высоцкого выступили с воспоминаниями, помимо Амарантова, Зинаида Григоренко, Павел Палей, Юлия Тролль, Инна Богачинская и другие.

Зинаида Григоренко в своей, так взволновавшей многочисленную аудиторию, речи охарактеризовала Владимира Высоцкого как стихийного вожака партизан правозащитного движения. У многих появились слёзы на глазах, когда Зинаида Григоренко говорила о своей беседе с Высоцким у автобусной остановки в Москве, близ театра на Таганке.

— Володя, — сказала Григоренко актёру и поэту, — вот тебе материнский совет: побереги себя, для нас побереги, ты нужен нам всем больше, чем себе.

Тем самым докладчица несколько смягчила впечатление от выступлений некоторых знакомых скончавшегося поэта, которые говорили о склонности Высоцкого к выпивке. И говорили, надо признать , так со знанием дела, что многих зрителей так и подмывало сбегать в соседн ий бар и хватить там стаканчик-другой.

Закадычные друзья Высоцкого, присутствовавшие в зале, художник и Михаил Шемякин и Евгений Есауленко, звавший когда-то Высоцкого запросто Вовчиком, были недовольны обнародованием этой слабости поэта. По их мнению, больше следовало говорить о том, как Высоцкий трудился и творил, а не о том, как он пил.

Шемякин и Есауленко были также недовольны и выступлением Юлии Тролль, которая упомянула о том, что Высоцкий оставил, завещая, средства трём незаконным детям, назвав при этом фамилии их матерей. Юлия Тролль, сама актриса, выступавшая в концертах в Советском Союзе вместе с Высоцким, сообщила об этом, прочитав часть письма, присланного ей из Москвы.

Что ж! Кому из артистов и поэтов не доводилось наступать на пробку и на юбку, но не всякому дано быть Владимиром Высоцким. Настоящее искусство и не делается теми, которые «немножечко дерут, зато уж в рот хмельного не берут, монашеским известны поведеньем».

в траур, и это случилось в самом начале международной спортивной Олимпиады.

Высоцкий был женат на Марине Влади, известной французской киноактрисе русского происхождения. Высоцкого я видел лишь раз, мельком представившись ему на его концерте в Нью Йорке.

Подробностей о его семейной жизни я не знаю, но я обратил внимание на то, что после женитьбы на Марине Влади стих Высоцкого стал каким-то более легкокрылым , сохранив при этом былую дерзновенность. Откуда это? Почему?

Не потому ли, что Марина приобщила своего мужа к ритму французских песен? Вспомним, что профессор И. Медведева-Томашевская находила, что ещё со времён Батюшкова и Пушкина французская поэзия сообщала русской лёгкость и прозрач ность. Жаль, что этот вопрос на вечере-кон церте памят и Высоцкого был обой дён молчанием.

П. Палей, бывший узник архипелага ГУЛАГа, в своём выступлении энергично защищал Высо цкого от обвинений в антисемитизме, отметив, что выбирая друзей и знакомых, Высо цкий не делал никакого различия между евреями и неевреями. Однако, если это кого-нибудь интересует, то Высоцкий не был «полукровкой», как полагает Палей, а семитским квартеронцем (мать у него русская, а отец наполовину еврей).

тьей волны празднуют свой исход из Советского Союза в Израиль, — это их моральное и безусловное право. Но, добиваясь своего исхода из страны Советов в Соединенные Штаты, евреи третьей волны должны, по Высоцкому, во всеуслышание требовать такого же права на исход украинцев, русских, белорусов — словом, для всех, кому не под силу ярмо социалистической системы.

Борьба за это право необходима, и прежде всего она нужна евреям третьей волны, чтобы в будущих временах четвёртая эмигрантская волна не была антисемитски настроена. Палей это чувствует, но как-то опасается поставить точки над «и».

Во втором отделении вечера-концерта памяти Высоцкого успешно выступали певцы и гитаристы Зинаида и Николай Постоловы, Алик Махциер, Зиновий Шершер, поэтесса Инна Богачинская и другие.

но и будущему — на многие времена.

Русская жизнь. Сан-Франциско, 1980. 4 октября