Цыбульский Марк: Вклад в науку нового столетия

Печатается с разрешения автора

Рецензия публикуется впервые – 30.03.2009 г.

Оригинал статьи находится по адресу: http://v-vysotsky.com/statji/2009/Nauka_21_veka/text.html

Марк Цыбульский (США)

(Copyright © 2009)

Вклад в науку нового столетия

Вы никогда не задумывались, господа, что нужно для издания подлинно научного труда? Ну, то есть, уточним – современного научного труда. Потому что в прежние времена и эпохи всё было проще: совершил открытие, провёл анализ, или хотя бы сделал обзор современного состояния науки по рассматриваемому вопросу – публикуешь. Не совершил, не провёл, не сделал – сидишь себе спокойненько подальше от типографии и печатного станка.

Так было раньше, в старину, в двадцатом веке. А в двадцать первом ситуация коренным образом изменилась и для публикации научной работы нужно всего лишь выполнить несколько простых условий.

Во-первых, язык, которым написан труд, должен быть по возможности менее ясным. Чеховская героиня, сказавшая: "Они хочут свою образованность показать и всегда говорят о непонятном", это очень хорошо понимала.

Во-вторых, фотографии, иллюстрирующие текст, ни в коем случае не должны быть хорошего качества. Потому что ежели они будут хорошего, то, значит, вся книжка вроде как для развлечения, а вот когда снимки мутные, то и второгодник-рецидивист поймёт, что они такие, дабы читатель от текста не отвлекался.

Ну и, наконец, третье, и главное условие. Название научного труда может быть любым, а вот подзаголовок непременно должен быть "Исследования и материалы". Потому что это и солидно, и удобно, – в раздел "материалы" можно вставить всё, что угодно, не боясь, что это будет не по теме. И чем больше будет "материалов", тем меньше вероятности, что читатель поинтересуется, а чей же, собственно, бобик сожрал "исследования"?

Выпускаемые московским Государственным культурным Центром-Музеем В. С. Высоцкого с 1997 по 2001 г. сборники "Мир Высоцкого" имели именно такой подзаголовок. Так сказать, марка фирмы. После тихой и не замеченной широкой общественностью кончины "Мира" прошло восемь лет, в течение которых ГКЦМ не выпустил вообще ничего, за исключением фотоальбома "Добра!" И вот, наконец, появляется солидная книга мышиного цвета "Высоцкий. Исследования и материалы в 4-х томах. Том первый. Детство" (Москва 2009 г.)

Составители (С. И. Бражников, Ю. А. Куликов, Г. Б. Урвачёва) сразу же в анонсе сообщают: "Издание рассчитано на всех, кто всерьёз интересуется историей семьи, в которой родился Высоцкий, его биографией и становлением уникальной личности".*1

То есть, ключевое слово здесь всё-таки "Высоцкий", не так ли? Семья, это, конечно, и важно, и интересно, но всё же сам Высоцкий важнее. Чем же тогда объяснить тот незамысловатый факт, что на трёхстах девяноста восьми страницах тома опубликовано только ДВЕ его фотографии? Есть снимки отца и матери, двух бабушек и обоих дедушек, тётей, дядей, двоюродного брата, соседей, соседских детей, семьи, жившей рядом с Высоцкими в Эберсвальде, – а снимков главного героя только два? Видимо, это снова проявление научного подхода, о котором шла речь в начале, – чтобы читательское внимание не рассеивалось. Ну что ж, тогда составители с задачей справились, и мы с головой уходим в чтение.

"Детство" состоит из двух неравных по объёму частей – воспоминаний матери поэта Нины Максимовны Высоцкой и "материалов", о которых, в основном, и пойдёт речь, поскольку они, материалы эти самые, того полностью заслуживают.

Воспоминания Н. М. Высоцкой впервые публикуются целиком – и в этом главная заслуга составителей "Детства". Над этими страницами Нина Максимовна работала несколько лет. Мемуары написаны легко, читаются с интересом. Не только страницы, посвящённые её сыну, но и рассказы о её родителях, братьях и сёстрах представляют огромную ценность для биографов поэта В. Высоцкого.

Правда, существует ещё один документ, собственноручно написанный Ниной Максимовной, – её письмо племяннице Ларисе Владимировне Юриной (в девичестве – Серёгиной) от 18 декабря 1979 года.*** В этом письме содержится ряд фактов о родственниках Владимира Высоцкого по материнской линии, нигде более не упомянутых. Почему этого письма нет в книге? Составители посчитали этот документ неважным? Л. Юрина не позволила опубликовать письмо? Или – Боже сохрани – в ГКЦМ вообще не знали о его существовании? Мне почему-то кажется, что последнее...

Гораздо большее место, чем воспоминания Н. М. Высоцкой (около двухсот страниц!), в книге занимают интервью, взятые московским высоцковедом Львом Черняком. Вот они – и "материалы", и "исследования".

Последних немного. Путём опроса соседей семьи Высоцких по дому на "Первой Мещанской в конце" удалось нарисовать планы всех трёх этажей дома и выяснить, кто в какой комнате жил, да ещё выяснено, кто изображён на фотографии рядом с годовалым Вовой Высоцким. Вот, собственно, и всё.

– тётя Лиза с мужем (фамилии интервьюируемые не сумели вспомнить даже под напором Л. Черняка), как-то объясняет мне творческую эволюцию Владимира Высоцкого. Но готов допустить, что матери-Истории в равной степени важны и Ольга Мелентьевна из комнаты 22, и истопники Гавриловы с первого этажа. В этом случае я бы лично дал на трёх страницах три плана этажей с указанием фамилий или имён тех, кто там жил, и спас бы тем самым от вырубки несколько ещё вполне жизнеспособных деревьев.

Но не таков Лев Черняк, и не таковы составители "Детства"! Беседа с Раисой Климовой (план третьего этажа) занимает 36 страниц! Беседа с Зоей Кузнецовой (план второго этажа) – 66 страниц! Два разговора с Лидией Баженовой (первый этаж), правда, были недолгими – всего-то 34 страницы на пару. Причину публикации таких бесед, на девяносто пять процентов содержащих переливание из пустого в порожнее (результат всех "исследований" я сообщил чуть выше), поясняет вступительная статья "От составителей":

"Тексты бесед даются нами в виде транскрипций, то есть с максимальным приближением к звучанию и букве соответствующих аудиозаписей и черновиков, сохранением особенностей произношения, речевых характеристик, повторов и другой избыточной информации (про "избыточную" верно, а вот насчёт "информации", кажется, сильно преувеличено, – М. Ц.) в одном случае, и орфографических, пунктуационных и прочих ошибок, воспроизведением зачёркнутых слов и целых косков рукописи – в другом".*2

Составители сообщают нам, что представляют расшифровки фонограмм "по всем правилам техники подачи подобных текстов, выработанных в литературоведении". Правда, тут же и оговариваются: "Это не означает, что мы сделали абсолютную копию того, что было в нашем распоряжении: некоторые повторы, слова-паразиты, междометия всё же удалены".*3

То есть, что я ни пса не понял, это извинительно, но поняли ли сами составители свой принцип публикации, в которой одни повторы сохраняются, а другие исключаются? И как же в этом случае быть с "правилами техники подачи подобных текстов" и всем таким прочим?

Чуть выше я писал, что язык изложения в научных труда 21-века должен быть как можно менее внятным. Составители "Детства" явно испытали трудности с соблюдением этого условия. Собеседники Л. Черняка – люди простые, они не могут откалывать фразочки, типа: "отмеченные принципы вскрытия внутренней формы слова и паронимической аттракции восходят у Высоцкого к каламбуру",*4 которыми были пересыпаны все тома "Мира Высоцкого". Как же быть?

А вот так и быть! Надо сослаться на "принципы подачи текстов" и выставить людей на посмешище. Потому что когда человек вспоминает о событиях шестидесятилетней давности, "эканье" и "меканье" абсолютно естественны. Вот только согласились ли бы интервьюируемые показаться в смешном и нелепом свете?

Все свои интервью я заканчиваю одним и тем же вопросом: "Имею ли я право использовать Ваш рассказ?" Одни отвечают: "Нет, не имеете. Вы спросили – я ответил, но публиковать этого не нужно". Другие просят прислать им распечатанный текст и потом работают над поправками. Третьи говорят: "Да, публикуйте". Задать такой вопрос – это азы честной журналистики. Л. Черняк этот вопрос не задал ни разу, а я не уверен, что его собеседницы согласились бы на публикацию того, что они ему рассказали, без надлежащей правки текста.

"Вот здесь у них стояла тахта. Ну вообще-то интересно, правда? (Правда. Если у других соседей на этом месте стояла виселица или колода для рубки мяса, то тахта в комнате Высоцких, безусловно, представляет колоссальный интерес, – М. Ц.) Здесь у них стояла тахта. И я, вот как сейчас, помню, – что вот они сели..." (Такое необыкновенное зрелище, как люди, садящиеся на тахту, запоминается надолго, – М. Ц.)

"Когда нас переселили, то получилось, что они над нами: мы на третьем, они на четвёртом. И прям вот слышу, как Вовочка там ходил, Мишка там ходил, когда они жили". (Ну да, всё правильно: когда жили, тогда и ходили. А переехали – и сразу перестали ходить... – М. Ц.)

"Она жила – она вышла замуж за слепого, и муж её слепой был".*5 (При всём признанном наукой благотворном влиянии семейной жизни никто ещё под марш Мендельсона из слепых в зрячие не превращался, – М. Ц.)

Таких примеров в книге десятки. Естественно, читается это всё с невольным смехом, но непонятно чем пожилые люди заслужили то странное положение, в которое поставил их Л. Черняк.

Впрочем, он и себя не пожалел... Некоторые вопросы Л. Черняка – это нечто запредельное, когда просто не понимаешь, а как они вообще могли возникнуть? Одно, правда, понятно – в голову такие вопросы точно прийти не могли. Насчёт других мест не знаю, а вот в голову – никогда.

Вот рассказывает Р. Климова, что маленький Володя Высоцкий забирался на стул и оттуда читал стихи. Тут же следует вопрос:

– Расскажите, пожалуйста, историю стула.

словами: "Пшёл вон, буржуй!", осталось неясным... И тут же следует новый вопрос:

– Стул купили в магазине?

В другом интервью (беседа со Светланой Жбанковой) высоцковед превосходит самого себя!

– А Вы помните, как Высоцкий родился?

"как"? Сколько способов деторождения известно Л. Черняку?

Через несколько страниц – новый шедевр. Речь идёт о соседе, который умер до войны (к Высоцкому он не имел ни малейшего отношения, но после "истории стула" на такие вещи уже закрываешь глаза) и тут следует вопрос:

– Вы помните, как он умер?

Ну нельзя же, в самом деле, ожидать от десятилетней девочки таких некрофильских замашек! Представить себе, как она сидит в углу комнаты и смотрит, как умирает чужой дядя, чтобы потом через шестьдесят лет рассказать об этом в интервью... Нет, это выше моих сил, представить такое я не могу.

"История с фотографией", а точнее, с фотографиями в книге "Детство", достойна особого разговора. Во-первых, фотографии мутноватые... Это, конечно, легко объяснимо – снимки 1930-1940 гг. нечасто попадаются хорошего качества. (В данном случае можно было бы по возможности улучшить качество, если бы фотографии были опубликованы не просто на страницах книги, а отдельной вставкой.) Труднее объяснить другое, – а что вообще многие из них делают в книге о детстве Высоцкого? Как помогают нам постигнуть его биографию снимки группы соседских детей, сделанные 30 апреля и 25 сентября 1936 года, – то есть, почти за два года до его рождения? Снимок работниц артели, располагавшейся в нижнем этаже дома, где жила семья Высоцких? Фотография семьи Зерновых, которые жили по соседству с Высоцкими в Эберсвальде?

беседует со священником В. П. Ларичевым, учившимся вместе с Высоцким в первом классе:

Л. А. – А учительницу как звали, Вы помните?

В. Л. – Татьяна Николаевна.

Л. А. – Вот это она стоит?

В. Л. – Вот эта вот.

– покажите мне, где стоит Татьяна Николаевна?! Я не вижу!!!

Глас вопиющего в пустыне, ибо фотографии в книге нет. Надо полагать, составители посчитали, что этот снимок не относится ни к "материалам", ни к "исследованием", и раз так – ну его к свиньям собачьим? Так, что ли?

Нет, не так. Фотография, о которой рассказывает священник В. Ларичев (равно как и другие неизвестные фотографии Высоцкого), отсутствует в книге по другой причине. Хорошо известно, что сотрудники ГКЦМ относятся к музейным фондам, как к тайне ядерного чемоданчика. Выпустить что-то из фондов для всеобщего обозрения считается там, видимо, тягчайшим преступлением. Поэтому фото семьи Зерновых – это пожалуйста. А фото семьи Высоцких – это уж извините. Что ж это будет, ежели каждый начнёт снимки рассматривать?! Непорядок будет. Зато теперь хорошо. Фотографию никто не видит, но о ней дозволяется ЧИТАТЬ. Поскольку до такого никто, нигде и никогда не додумался, подобный подход по праву может считаться ещё одним вкладом музейщиков в науку нового столетия.

Все условия, о которых объявлено в начале статьи, соблюдены – и язык туманен, и фотографии не яснее, да и подзаголовок нужный имеется. И лишь одно остаётся непонятным – когда, наконец, будут выходить в ГКЦМ В. Высоцкого книги, содержащие подлинно научную информацию, а не просто томики для собраний коллекционеров?

Примечания

"Высоцкий. Исследования и материалы в 4-х томах. Том первый. Детство" Москва 2009 стр. 2.

2. Там же. Стр. 3.

3. Там же.

"... из корней исконной народной психологии"// "Мир Высоцкого" Вып. 4. Москва 2000 г. стр. 315.

5. Беседа с С. С. Жбанковой. // "Высоцкий. Исследования и материалы в 4-х томах. Том первый. Детство" Москва 2009 стр. 187.