О В. Высоцком вспоминает
Станислав Яковлевич ДОЛЕЦКИЙ
— В начале
Одно из таких выступлений я провел по предложению Юры Любимова, который в то время только что перешел из Вахтанговского театра на Таганку. Так началось мое знакомство с этим театром.
Я посмотрел их спектакль и пришел в неописуемый восторг. Зашел к Любимову, говорил всякие добрые слова…
Позвольте, но откуда же я знал Любимова? Он был женат на Целиковской? О, Боже! Теперь я знаю: это восходит вообще к довоенным временам.
Несколько слов о родителях. Мой папа был профессиональным революционером, членом ВКП с 1904 г. С 1921 по 1937 год работал генеральным директором ТАСС. В 1937 году, когда началась волна уничтожения поляков, ему сообщили о предстоящем аресте и он покончил жизнь самоубийством.
Мама развелась с отцом еще в
В 1938 году я поступил в Мединститут. Учась там, был вынужден подрабатывать в кино на массовках. Помню картину «Яков Свердлов», потом «Сердца четырех», — вот там мы и познакомились с Целиковской. Она была контактна и очаровательна… А уже через нее, впоследствии, — и с Любимовым.
Когда образовалась «Таганка», я считался как бы другом театра. Меня приглашали на прогоны и просмотры, но вскоре я убедился, что несмотря на то, что Юра очень интересно вел репетиции, спектакли следует смотреть уже в доработанном виде.
Так вот, доклад, который я сделал в театре, вызвал много вопросов.
(
После него актеры собрались в нижнем фойе. Ко мне подошло несколько человек. Веня Смехов сказал: «Станислав Яковлевич, моя жена работает на ТВ, не могли бы вы сделать доклад для их коллектива?..» Потом подошел Володя: «Станислав Яковлевич, вы нас потрясли!..» — с этого времени началась наша дружба. Он приглашал меня на свои спектакли, да и просто так звонил.
— Откуда он узнал ваш телефон?
— У меня всегда с собой визитные карточки. После доклада я раздал их ребятам — у кого дети, у кого что… Володя не просил, но я сказал: «Возьми, мало ли…»
— А с Мариной Влади вы знакомы?
— Конечно. Кстати, летом 1968 года Мариночка должна была выступать в Зеленом театре парка им. Горького. А меня
— По нашим сведениям, Высоцкого в тот период не было в Москве.
— Разве? Значит, мы разговаривали об этом постфактум. Разговор я помню четко, потому что мой друг был командиром десантных войск, которые высадились в Праге, — он агрессию и осуществлял.
— При каких обстоятельствах вы еще встречались?
— Встречались раза два в Пицунде в Доме творчества журналистов и киноработников Грузии. Причем, один раз мы договаривались об этом и уточняли детали. Володя сказал, что они приедут туда прямо из Парижа на новой машине. Не помню, когда это было. Он тогда еще уехал сорвавшись, недоотдохнув.
Маринка обычно сидела под навесом — играла в преферанс, попивала кофе-коньячок. А Володя расслаблялся: мы гуляли или лежали под навесом, делились мыслями.
Разговоры всегда были интересные. Однажды мы беседовали о его поэме. То ли он писал ее тогда, то ли еще обдумывал. Называлась она
Я спорил: «Насколько я знаю, Чайковский вставал и работал
Или, допустим, я предлагал: «Володя, тебе надо договориться сделать театр одного актера». Привел в пример Симонова: когда я писал свою книжку, — давал ему читать, и он меня журил: «Станислав Яковлевич, вы пишете вещи, которые идут в стол. Это бессмыслица. Надо писать, чтобы проходило. Смотрите, как я пишу: на верхнем пределе допустимых возможностей. Если мне
И когда я Володе заметил:
— Бывает же: ты поешь в присутствии членов правительства — все. А это — бесспорная антисоветчина. Они ее глотают. А раз так, значит, признают справедливость твоей критики. Пойми, есть условия игры в этом советском обществе.
— Что это такое?
— Пусть будет театр одного актера. Ты же не утаишь — есть и материальные соображения?
— Да, — отвечает.
— Еще больше у тебя нематериальных: ты же хочешь сказать нечто народу — ну, и скажи. Для народа самиздат все перепишет на пленках, все равно ты дойдешь. А тут устрой какую-нибудь программу, можешь на афише написать, что она — цензурная. На тебя будут молиться. Рассказывать всем. И цены на билеты можешь назначить любые…
«Я вот там антисоветских песен практически не пел. Зачем тогда писал!..»).
(Доступная нам информация — в частности, фонограмма выступления В. Высоцкого в Нью-Йорке, план его выступлений — не подтверждают этого заявления. Прим. ред.).
Но я понял, что дело было совсем не в том, что «запретят — не запретят». Он был супертворческой личностью. А творчество — это свобода. А свобода значит — что хочу, то и ворочу. Театр связал бы его.
«Володя, — говорю ему, — ты меня очень огорчаешь. Я понимаю, могут быть разные ситуации: бабы там, напился или что…» (Кстати, у меня он никогда ни рюмки не пил. Хотя я всегда предлагал). «…Но пришли люди, пришли тебя послушать, а ты срываешь спектакль. Скольких людей ты обидел! Это бесстыдно. Почему я иду на операцию больной, с температурой 40° Потому что знаю: родители волнуются. Мне ничего не стоит отложить, но мне жалко двух-трех, максимум десять человек. А ты сразу скольких обидел! Ты не прав». По этому поводу он со мной не очень спорил.
И с Юрием Петровичем я беседовал:
— Я абсолютно с вами согласен. На все 100%. И все-таки — это крупная личность. Наплевать, какой он актер…
— Володя — очень хороший актер.
— Но он — личность. Это один из немногих людей, которые творят перестройку. Ваш театр — да. А он отдельно все-таки…
— Были ли у вас встречи в более широком кругу людей?
— Раза три-четыре мы вместе встречали Новый год. Однажды — у Митты на Малой Грузинской, причем до их с Володей ссоры. Туда накатывали разные люди, а тут получилось, что туда ненадолго заехали четыре наших барда: Володя, Юра Визбор (мы дружили, Юра написал сценарий фильма, который получил приз, где я был главным героем. Санитарные
Саша Митта говорит: «Ну, это конкурс бардов». И анализируя сейчас этот «конкурс», могу сказать неожиданную вещь: несмотря на то, что Володя пел больше и эмоциональней других, я понял, что, хотя Володя на порядок выше всех, каждый из них имеет свою «нишу».
— Разве и Никулин поет?
— Поет, притом — замечательно. И Окуджаву, и блатные, и романсы — исполняет песни актерски. И хотя очень плохо аккомпанирует себе на гитаре, при чужом аккомпанементе его индивидуальность уходит.
А Володя немножко припоздал: он
Еще помню,
— Да ну их! Это мафия. Идемте в уголочек, посидим, поговорим. Сейчас будет ужин.
Отвечаю:
— Я не хочу кушать, потому что устал. Хотел только тебя повидать, не думал, что здесь такой кагал.
Разговор шел о «Гамлете». Он мне тогда очень подробно изложил свои чувства.
— Как ты запоминаешь длиннейшие монологи?
— Я начинаю говорить, и тогда срабатывает
— А у тебя не бывало так, чтобы ты забыл текст?
— Был такой случай… — и рассказал даже
Я был на премьере «Гамлета», а потом позвонил Любимову: «Юрий Петрович, мне мало!» Он отвечает: «Приходите!» Я сидел рядом со Смоктуновским, и Иннокентий сказал: «Это можно принимать, можно не принимать, но с этого дня играть Гамлета так, как играли раньше, уже нельзя!»
— Высоцкий обращался к вам как к врачу?
— Помню, Марина
— Очевидно, это было в июне 1971 года, когда вы подарили им книгу.
— Я Володе три книги подарил. Самая главная, которая произвела наибольшее впечатление, и где я сделал очень красивую
— Там есть только ваша книга «Рубежи детской хирургии», на которой надписано: «Милым Володе и Марине в память невеселых дней, связанных с Русаковкой. С лучшими пожеланиями. С. Долецкий. 20.06.71»…
— Однажды пришли они с Мариной ко мне в больницу. Володя хотел посмотреть на операции. Марина не пошла: «Я бывала…» Пока мы ходили, она пила кофе с коньяком в обществе нашего врача, которого я попросил с ней посидеть.
В операционной (кажется, мы удаляли часть легкого) я «прикрепил» к Володе двух медсестер: «Чуть что — вы…» Работали мы электрокоагуляторами. Запах при этом специфический, но
Потом Володя сделал со мной обход, зашел в палату новорожденных, увидел эти малюсенькие «скелетики» — и ахнул. Вот откуда у него появилось «новорожденных с болью старух» — такая поэтическая ассоциация.
— прекрасный бард. Но когда прочел посвященное мне стихотворение, на этих словах сказал: «Это высокопоэтические строки».
— А как возникла строка про пальто? И все посвящение?
— Володя снялся в
Празднование продолжалось до бесконечности, и только часов в одиннадцать, а то и в час, мы стали разъезжаться.
А
«Дорогой Станислав Яковлевич! Объяснять, зачем я не был и не чествовал публично, — не стоит — это долго, нудно и неправдоподобно.
Но я был готов!
Володя Высоцкий».
Беседу вели Василий ГРОМОВ,
Лариса СИМАКОВА