Передрий А. Ф.: Владимир Высоцкий. Сто друзей и недругов
Борис Хмельницкий

БОРИС ХМЕЛЬНИЦКИЙ

Хмель, он же Бемби (так его прозвали в театре за доброту и желание всех примирить), Борис Алексеевич Хмельницкий (1940 — 2007) был не только талантливым актером Театра на Таганке и кино. У этого доброго, веселого и мудрого человека было множество других талантов: кроме актерской работы он был композитором, аранжировщиком, исполнителем песен и романсов, ну и — дамским угодником (куда же с его внешностью и знаменитой бородой — без этого?)

Бориса Алексеевича можно смело называть не только коллегой Владимира Высоцкого, но и его другом. Отдадим должное Хмельницкому — он никогда и ни перед кем не хвастался дружбой с поэтом, не спекулировал ею. К великому сожалению, актер не оставил после себя дневников, записок или воспоминаний о друге и коллеге, да и интервью на тему общения с Владимиром Семеновичем давал он очень неохотно...

— не только воспоминания о Высоцком. Они — о 60-х, о Таганке, о друзьях и коллегах по театру, о Марине Влади, наконец... Своеобразные мемуары актера.

актер журналистам — уже является самодостаточным, чтобы добавлять что-то к сказанному еще. К тому же слог Хмельницкого-рассказчика настолько чист и остроумен, что автор решил дать читателям насладиться воспоминаниями друга Владимира Высоцкого практически без купюр, выбрав из интервью Бориса Хмельницкого наиболее крупные и интересующие нас отрывки и поместив их в этой главе...

Итак, актер Борис Алексеевич Хмельницкий рассказывает...

Из интервью корреспонденту «Московского комсомольца» Натальи Дардыкиной:

— ... Вместе с актером Борисом Хмельницким мы вспомнили: праздничный олимпийский июль 1980 года и трагическое известие о кончине Высоцкого навек соединились в памяти, уравновесив эмоции того далекого лета.

— Смерть поэта превратилась в грандиозное действо, сценой для которого стала вся Москва. Это было зрелище, достойное Высоцкого, грандиозный спектакль жизни, где роли распределила сама судьба и провидение.

— Когда вы собираетесь в кругу друзей, вы поете песни Высоцкого? Читаете его стихи?

— Скажу о себе. В сложные минуты, да и в радостные или печальные мгновения. Володя мне помогает выйти из какой- то сложной ситуации или войти в нее. Поставишь запись, послушаешь— нормально! А то поставлю компакт-диск и слушаю наши общие с ним песни.

— А у вас есть такие?

— Конечно. Говорю это не потому, что после смерти Высоцкого появилось много друзей, вдов и детей, считающих себя самыми-самыми. Действительно, к спектаклю нашего театра «Антимиры» по Вознесенскому мы — Владимир Высоцкий, Борис Хмельницкий и Анатолий Васильев, актер нашего театра, написали песни. Любимов сказал: «Ребята, возьмите хорошие стихи Вознесенского и напишите песню». Зазвал я их к себе домой: у меня рояль, Анатолий Васильев пришел с гитарой. Володя взял мою, сели мы и за один день сочинили четыре песни.

«Любите при свечах,
Танцуйте до гудка,
Живите при сейчас,
Очнитесь при тогда...» 

«Берегите ваши лица» (тоже поэтический опус Вознесенского) мы с Высоцким уже без Анатолия Васильева написали песню. Спектакль прошел, может быть, всего два раза и был закрыт каким-то, не помню, министром культуры. Там, кстати, Володя Высоцкий спел впервые свою «Охоту на волков». Любимый наш Любимов включил в спектакль по Вознесенскому вставным номером «Охоту на волков». Это и загубило спектакль. Официальные лица вытаращили глаза: «Почему это Высоцкий поет СВОЮ песню?» И кто-то подсказал нам средство спасения: «А вы говорите им, что Высоцкий не будет больше петь «Охоту на волков». Мы так и поступили. И вот приходит комиссия в очередной раз принимать спектакль, гордая от сознания, что ей удалось уломать таганковцев. Сидят зрители из министерства и горкома партии, а Высоцкий запел «Мы больше не волки». Они услышали и поняли — не такие они дураки, чтобы не понять текст Высоцкого — эта песня еще сильнее и точнее достигает цели. И совсем запретили спектакль.

— У Высоцкого был неуживчивый, неудобный характер?

— Это и хорошо, что он не ангел, не мальчик, не паинька. Его ярко выраженные недостатки перекрывались его достоинствами. Но в отличие от многих людей он переживал, когда делал какую-то гадость или совершал какой-то неблаговидный поступок. Ведь многие из нас не переживают, а ищут для себя лазейку, чтобы оправдаться: «И все-таки я прав». Володя переживал. Может быть, он не всегда извинялся, но ощущались его переживания. Я на себе это испытал.

— А обиды, которые ему причиняли, он мог простить?

— Я не знаю, но, наверное, мелкие гадости, подлости мог простить. Но глобальные предательства — нет. Заблуждения, ошибки людей он воспринимал нормально — об этом пел в своих песнях. Володя был человеком верующим, и по-христиански он все равно не мог не простить человеку. Не думаю, чтобы он в конечном итоге на кого-то остался зол. Он был достаточно мудр, чтобы прощать.

— На премьере «Мастера и Маргариты» я сидела в первом ряду и была ужасно счастлива, что в узкую щель между сценой и подставными стульями первого ряда буквально через наши ноги прошел гордый и тихий Владимир Высоцкий с Мариной Влади. Они сели слева, в ряду четвертом или пятом. Мне показалось, он был чуточку меньше Марины. Володя не комплексовал по этому поводу?

— Да, он старался казаться повыше, как-то выпрямлял при ней спину и грудь... Даже в стихах он сетовал, что ростом не вышел. А какая разница? Мужик определяется совершенно не этим. Высоцкий любил Марину. Любил.

— И она любила и выбрала именно его...

— Никаких сомнений! Никому не позволительно вести недостойные разговоры о Марине Влади. Это жена Володи, которую он любил. Не позволительно обсуждать и осуждать жену Высоцкого, которой он написал в стихотворении: «Двенадцать лет тобой и Господом храним...» Это были последние его стихи, написанные за два до кончины. (Здесь Борис Хмельницкий— ошибается: упомянутое им стихотворение поэт написал в июне 1980 года. — А Я.) У Володи были любовницы, замечательные, прекрасные. Они любят его и сейчас, но именно Марине он посвятил строки, соединившие ее имя с Богом. Он очень многим ей обязан. Без нее его жизнь оборвалась бы намного раньше.

— Высоцкий в стихах выразил полно не только себя, но и свое поколение, поколение отцов.

— Да, у него можно найти отклик на все случаи жизни, как у Есенина, Бунина, Набокова... Сегодня утром проснулся, и в ушах зазвучало: «Возвращаются все, кроме лучших друзей...» Я не могу записать себя в лучшие друзья Высоцкого, но я, да что я — все мы неожиданно для себя говорим его словами, когда за горло схватывает горечь потери или распирает язва иронии...

Все мы выросли на песнях Высоцкого...

— ... Как-то мы были в гостях у Андрея Миронова, и зашел разговор: у вас замечательный театр, мы его любим, но актеры в нем — марионетки. На что я сказал: «Андрей, назови второй театр в Советском Союзе, где есть такое количество потрясающих актеров — Славина, Демидова, Полицеймако, Жукова, вся мужская обойма — Высоцкий, Золотухин, Губенко, Бортник, Филатов, Любшин, Калягин, Шаповалов (извините, если кого-то не упомянул — список очень длинный) — ничего себе театр марионеток». Мы наслаждались ролями, можно сказать, купались в них. Даже эпизоды Любимов выстраивал так, что плохо сыграть было невозможно. Самая маленькая роль в актерской биографии превращалась в событие.

— Странно про это слышать, ведь таганковские спектакли имели очень специфическую форму, мало соотносящуюся с тем, что происходило вокруг.

— А театр вообще отношения к жизни не имеет. Да и кино — во многих случаях. Снимайте документальное кино, и будет как в жизни. А на сцене имеет место только воплощение идеи жизни, фантазия на эту тему.

— Мы уклонились от темы «роль Любимова в вашей жизни».

— Я бесконечно ему благодарен и не устаю повторять, что это самый главный и любимый режиссер в моей жизни. Актер, прошедший его школу, мог играть в каком угодно театре — в музыкальном, комедийном, драматическом. Любимов растил «синтетических» актеров. А театр прежде всего — это зрелище. Будь то хоть Достоевский, хоть Солженицын, хоть Горький, на спектакле не должно быть скучно.

Сейчас Таганка, конечно, другая. Театры, как известно, живут десять-пятнадцать лет. Первый, кто стал говорить о том, что, мол, ребята, не обольщайтесь, мы дошли до какого- то предела, и стали тормозить, был Любимов. Он сам чувствовал, что что-то с театром не то происходит.

— В каком это году прозвучало первый раз?

— В 78-м. Он мужественно признался и призвал нас не останавливаться, не довольствоваться старыми успехами, а искать, искать... Режиссура — это власть. Очень опасная штука — владеть душами и судьбами людей. А приходится: хочу — помилую, хочу — нет. Хочу, сниму с роли, хочу ее дам. Но поразительно: Любимов никого не увольнял. Актеры получали по 150 выговоров — за прогулы, за пьянки, но только не приказы об увольнении. Да, от Любимова уходили — Ярмольник, Губенко, Любшин, Калягин, Демидова, но уходили сами, в другие театры, в другие жанры. И мне в какой-то момент показалось, что я могу сделать новый, совершенно иной виток своей жизни.

Конфликт, после которого Таганка развалилась, мне, мягко говоря, не очень близок У меня со многими актерами хорошие отношения и в театре Любимова, и в театре Губенко. Я их не делю, я их люблю. Зину Славину, ушедшего из жизни Леню Филатова, Нину Жукову, Колю Губенко. Дьявольские силы вмешались, какая-то чертовщина произошла. Но давайте за сорок лет вспомним всех. Я и Юрия Петровича просил: «Пригласите всех, ну что зло-то держать? Да, театры расходятся — «Современник», МХАТ, ну что теперь, не общаться им, что ли? Считать друг друга изменниками?»

.. Я как-то ехал еще по Советскому Союзу из Минска на машине ночью, включил радио, и вдруг, то ли на немецкой волне, то ли на Би-би-си, поймал интервью с Любимовым. Он говорил, что решил жить за границей, но в Москве остались его ближайшие ученики, и перечислил человек пять, в том числе и меня. Я пришел в театр, спрашиваю: «Ребята, а что вы здесь сидите? Собирайте вещи свои, манатки». — «А что случилось?» — «Да слышал интервью Любимова из-за бугра. Он там остается. И учеников своих любимых, живущих в Москве, перечислил. Сегодня, значит, нас всех вызывают в КГБ, отправляемся по этапу;..» Хорошо, что никто не вызвал — сквозь пальцы пропустили. Он ведь автоматически причислялся к изменникам Родины, а мы — как бы к его сообщникам...

Когда Юрий Петрович уже вернулся домой, я его спросил: «Ну вы-то хорошо нашу систему знали, вы же понимали, чем ваша фраза может обернуться. Вы — там, а мы — здесь. И мы остались одни». Когда Леонид Филатов снимал фильм про Таганку «Сукины дети», то я ему сказал: «Лень, а ведь второй финал вы в фильме не доиграли». — «Какой?» — «Да вот когда мы все выходим в конце, все мы — «сукины дети», но ими мы стали гораздо раньше — вот тогда, когда Любимов не вернулся из Англии, и мы остались одни, никому не нужными сукиными детьми...»

— Как вы считаете, Губенко с Любимовым никогда не найдут общего языка?

— Это очень сложные взаимоотношения двух львов, сильных, неоднозначных личностей, в результате которых под мясорубку попадают актеры. Но все равно Любимов — наш учитель. А, как я однажды в театре сказал, на учителей, на родителей и на жен я в суд не подаю. Что бы ни происходило. Это мои личные обиды, недоразумения. И я это искренне говорил.

Мы всегда вели творческие споры. Но театр существовал тогда, когда мы друг друга любили. Вы бы видели, как Любимов наслаждался, когда мы хорошо играли на сцене...

Было, конечно, и другое. Иногда человек одним неосторожным словом может оскорбить другого. Как однажды на репетиции «Гамлета» Володе Высоцкому в присутствии Марины Влади Любимов сказал: «Ну вот, приехал из Парижа в кальсонах». Володя вышел в своих светлых вельветовых брюках. В Москве таких тогда даже не видели. По сути, Любимов был прав, но оскорблять человека в присутствии его любимой женщины...

«Владимир Высоцкий». Это был спектакль-исповедь. Володя — перед нами, мы все — перед ним, его голос на сцене... И мы дали клятву: что бы ни случилось, играть этот спектакль два раза в год — 25 января и 25 июля, в день рождения и в день смерти Высоцкого. Что происходит дальше? Я уже ушел из театра. Но, памятуя, что 25-го — спектакль памяти Володи, я прилетаю из Сирии в Москву, отпрашиваюсь на два дня со съемок совместной картины. Пять лет прошло, как Володи не стало. И в этот день я узнаю, что спектакль отменен — театр в Чехословакию уехал. Вот тут для меня Таганка и рухнула. Я все понимаю: жизнь идет, хорошо бы за границу поехать, но давайте тогда не объясняться в любви! А раз нарушили клятву — получили наказание... Когда театр вернулся с гастролей, я подошел к Любимову: «Как это могло быть?» — «Да понимаешь, гастроли, планы»... Как-будто нельзя было спланировать поездку неделей позже.

— Сейчас такие вещи очень четко отслеживает жена Любимова, Каталин.

— Она, конечно, сыграла огромную роль в его жизни. И во многом — положительную. Отдала мужу все свои силы, родила ему сына, а для каждого мужчины в возрасте рождение ребенка — это переворот судьбы. Она организовала весь быт театра. Это чрезвычайно сложно, но Каталин — женщина волевая, сильная. Главное — они семья и любят друг друга. У Юрия Петровича была жена Людмила Целиковская. Мы ее очень уважали, хотя тоже характер был — ну как же, знаменитая актриса, жена главного режиссера. Но, кстати, она никогда не вмешивалась в жизнь театра так явно. Дома наверняка были разговоры, но, приходя на Таганку, она никогда не под: черкивала свое влияние.

— А как вы оцениваете трагическую историю Таганки с Эфросом?

— Ему не надо было приходить в Театр на Таганке. Это однозначно. Когда написал известный драматург большую статью о том, что мы убили Эфроса, он был не прав: это кто-то его из близких подставил, поторопил. Анатолию Васильевичу надо было продержаться несколько месяцев, и мы бы сами к нему обратились. А когда его привели в обязательном порядке — вот, мол, ваш новый главный режиссер, а мы все еще ходили с именем Любимова на устах...

— Поразительно, как тогда вы стояли за Любимова горой, даже вопреки здравому смыслу.

— А я и тогда, и теперь говорю, что это мой любимый режиссер.

— говорить не мог. Но потом был первый самостоятельный показ на первом курсе, все ждали этого момента — решалось, смогу я актером с таким дефектом работать или нет. И Любимов был в зале, он у нас преподавал. Я вышел на сцену. Отбарабанил все без запиночки. Юрий Петрович тогда сказал: «Ну и пусть заикается себе в жизни, сколько хочет».

— На сцене, говорят, все проходит?

— Тоже бывали сложные моменты. Но Любимов в меня верил. Всегда поддерживал: да не обращай ты внимания на свое заикание, пусть думают, что это я так срежиссировал...

Однажды вводили меня на роль Галилея — Володя Высоцкий в больнице оказался. Я спектакль знал, мы с Толей Васильевым к нему писали зонги, но не играл в нем. Любимов меня вызывает: сможешь за 15 дней выучить роль? А Галилей — это не Гамлет даже — там сплошные монологи. Но что делать — не отменять же спектакль, тем более скандал был бы чиновникам на руку — из-за болезни Володи срыв. Мы репетировали днем и ночью. А заикание — дело непонятное. Откуда оно берется на всю жизнь? Утром на прогоне я дико заикаюсь, после первого акта захожу в кабинет: «Юрий Петрович, отменяйте». — «Да ты что! Что случилось? Ты лучше думай, как сыграть первую сцену с Ульяновой про молоко», — и ни слова про мое заикание, как будто и не я до этого на сцене мучился. Вечером я сыграл спектакль!

Потом Володя вышел из больницы, мы играли в очередь, а потом без всяких объяснений я был снят с этой роли. Прошло время, опять Высоцкий в больнице, опять Любимов уговорил меня играть. И история повторилась. Но когда на поминках Высоцкого ко мне подошел его друг Вадим Туманов и сказал мне «Боря, Володя тебя любил, но что у вас произошло? Он чувствовал какую-то вину перед тобой. Из-за бабы?» — «Нет. Объяснять не буду. Тема закрыта. Раз он мучался, переживал, все, забыто, я его люблю еще больше».

— Но я знаю, что ушли вы после «Мастера и Маргариты» — знаменательного в роковых отношениях романа.

— На роль Воланда Любимов назначил меня, Смехова и Соболева. Я напомнил Любимову историю с Галилеем. И поставил условие, что репетируем по очереди, но перед выпуском спектакля он объявит первый состав. И перед сдачей Любимов сказал, что первый исполнитель Воланда— Хмельницкий. Прошло время, опять же без всяких объяснений, меня сняли с роли. Лучше горькая правда, чем неизвестность. Два года я не играл. И однажды в городе Омске, на гастролях, в присутствии Леонида Филатова и моей сестры Луизы Хмельницкой, одному из исполнителей Воланда был задан вопрос: почему Борис не играет? — «Ты как был Бэмби, так им и остался. Такие роли надо выгрызать зубами и идти по трупам».

Я по трупам не хожу, человек, который идет по трупам, после этого всю жизнь дурно пахнет. И я ушел из театра.

Все заявление об уходе восприняли как мою очередную шутку. Даже Любимов сначала не поверил... Но о Театре на Таганке я всегда вспоминаю с огромной любовью и благодарностью. Я там работал с 64-го года — с самого ее основания. Что говорить, прошло 40 таганковских лет, из них 20 — счастливых. Я понимаю, что седые волосы и знаки отличия на твоем лице остаются не только после страданий и переживаний, но и от любви к делу, которому ты себя посвятил, к театру, к своему учителю Юрию Петровичу, к людям, с которыми ты работал, и к своим близким. Поэтому я объясняюсь вам в любви и поздравляю с нашим юбилеем. Как в спектакле Маяковского «Послушайте» я говорил: у вас на меня никакой злобы не должно быть, но и у меня к вам — тоже.

«Актерская дружба— крепкая. Она проверяется годами, испытывается соперничеством, кочует со сцены за кулисы и продолжается даже после смерти — память об ушедших друзьях артистическая братия бережно хранит, и не дает нам, зрителям, забыть своих кумиров. Такая дружба привела в Израиль знаменитого Бориса Хмельницкого. В дни, когда мы отмечаем очередную годовщину со дня рождения Владимира Высоцкого, его друг по экрану, по сцене Таганки и просто по жизни приехал в нашу страну для подготовки фестиваля памяти Владимира Семеновича «Я, конечно, вернусь...», который состоится в феврале. Известные артисты, работавшие с Высоцким и близко его знавшие, будут рассказывать о нем в песнях и монологах.

— Борис, давайте начнем разговор с фестиваля. Какие артисты приедут к нам в Израиль?

— Приедут Валерий Золотухин с женой Ириной Линдт, Армен Джигарханян, Анастасия Вертинская, Алика Смехова, Александр Михайлов, Александр Панкратов-Черный, Никита Джигурда...

— Его, кажется, называли преемником Высоцкого — та же мужественная внешность, то же аплуа, и даже голос — хриплый — чем-то похож..

— В одном из своих интервью Владимир Высоцкий сказал: «Я не люблю, когда поют мои песни. Может, кто-то споет лучше меня, но это уже не я...» Поэтому я сам почти никогда не пел песен Володи, хотя у нас было много общих работ. И когда другие исполняют песни Высоцкого, я их просто не воспринимаю. Лучше его не споешь. Но Никита Джигурда в этом году выпустил свой компакт-диск: он написал музыку на стихи Высоцкого, и я считаю, что он очень здорово это сделал. Никита — очень энергичный, очень талантливый и очень яркий человек

— А сам Высоцкий не обижался на тех, кто публично исполнял его вещи?

— В творческих вопросах Володя обижался только на себя. Даже когда с кем-то ругался — скажем, по поводу ролей — он считал виноватым себя. Например, обижался, когда его роли в театре передавали кому-то другому на период болезни. Хотя и понимал, что театр от этого страдать не должен, спектакли должны идти.

— То есть, вы считаете, что роль вместо Володи другой актер мог бы сыграть, а песни его никто другой исполнять не может?

— Роль написал другой автор и поставил другой режиссер. И тут актер — рабочая сила. И если Володя подводил — что было делать? А он подводил, часто был болен... Тут, кстати, не надо путать: дело ведь не в том, что он не умел выпивать — Володя был болен, неизлечимо.

«Может, я спою песню из фильма «Стрелы Робин Гуда»? Иду на сцену, выступаю. Полный зал. Пою, а у меня все время за спиной — голос Володи. И он как бы все время мне мешает, не дает нормально петь. На следующее утро встречаюсь с Володей. Он: «Ну, как, спел?» — «Ага, но больше петь эту балладу я не буду. У тебя это лучше получается. А вот читать стихи я буду. Это лучше получается у меня».

— Вы — великолепный артист, замечательный музыкант. Но не кажется ли вам, что ваша жизнь проходила как бы «в тени» Высоцкого?

— Нет, что вы! Я был в порядке, как и он, когда мы вместе работали. Слава Богу, театр у нас был очень популярный, и актеры, все как один, знаменитые: Валера Золотухин, Леня Филатов, Вениамин Смехов, Леня Ярмольник, Алла Демидова, Зина Славина — и никто не был затмеваем другими... Мы все много снимались, ездили с концертами... Это продолжается и по сей день, артисты Таганки — это особая величина.

— Какую Таганку имеете Вы в виду — Любимова или Губенко?

— Того театра, который был, уже нет. Но я не делю артистов на «старых» и «новых». Они все для меня — Таганка...

— я тогда уже ушел из театра. Но, как бы там ни было, кто бы ни был прав или виноват, мой учитель — Любимов, и театр создал он. На учителей и родителей в суд не подают.

— Но Высоцкий был вам ближе всех?

— У меня с Володей были нормальные человеческие отношения. Я его любил и люблю. И он меня, кажется, любил. И даже посвятил мне стих.

Мы много написали вместе, кое-что даже у меня дома. Иногда нам помогала моя сестра Луиза — она замечательный композитор. Бывало, сидит, слушает, потом не выдерживает: «Вот, Володя, у тебя два аккорда. Ну, может, четыре. А если здесь такой взять аккорд? Будет лучше! Возьми тут вторую субдоминанту». Володя говорит: «Чего? Как это?». Она: «Ну, возьми так, так и так..» Он взял: «Как здорово звучит!». Луиза говорит: «Да, это называется вторая субдоминанта». А Володя: «Нет, я не о музыке. Как это красиво звучит — субдоминанта!..»

— Но ведь Высоцкий играл по наитию. Он в первую очередь был Поэтом и Актером — от Бога, а музыкой просто «украшал» свои гениальные тексты. Вы со мной не согласны?

— Есть профессиональные музыканты, а есть исполнители, которые играют непрофессионально — но как!!! Так берет ноты, что видишь — перед тобой великий музыкант! Володя Высоцкий — явление уникальное. В его музыке столько мощи, что мне наплевать, чисто он берет аккорд или нет, и сколько вообще аккордов он знает.

— Вот вы говорите о Высоцком в настоящем времени — для вас он не умер?

— Как нас учили, энергия никуда не исчезает, она переходит из одного состояния в другое. Тем более, душа человека... этого никто не знает, но я думаю, что такая энергетика — вечная.

— Как вы считаете, почему многие актеры так подвержены пьянству?

— Потому что у нас работа такая — экстремальная. Мы все пропускаем через свою нервную систему, через свои эмоции. Актеры живут и умирают на сцене, на съемках — и так ушли Миронов, Вертинский, Шукшин... Высоцкий тоже умирал на сцене, ему уколы делали за кулисами, когда он играл Гамлета. И многие другие играют на пределе — больной, не больной, — нельзя не выйти на сцену, нельзя на сцене показывать свою боль.

«Шансон-ревю» незадолго до своего ухода из жизни, также содержится немало любопытных историй, поведанных читателям актером, — по большей части музыкальных (что соответствует тематике издания), связанных с именем Владимира Высоцкого.

Читаем:

— Борис, как же ваш голос похож на голос Владимира Высоцкого!

— у меня всегда был этот голос. Я никогда не подражал Володе. Хотя не стыдно быть в чем-то похожим на Володю. У меня такой врожденный тембр, характер голоса. В общем, нас с ним нельзя обвинить в потере ориентации. Не дождетесь!

— Недавно исполнилось 30 лет фильму «Стрелы Робин Гуда», где вы сыграли главную роль...

— Кстати, в этом фильме должен был играть Володя Высоцкий. Но не смог. Он уехал в Париж. И присылал нам в экспедицию свои песни. Напишет песню и пришлет. А потом случилась жуткая история. Сдача фильма. Сидит комиссия Госкино, звучит «Баллада о времени». И один руководитель, очень известный человек, который обожал Володю, вдруг говорит: «Зачем в детском фильме такие сложные баллады Высоцкого?» И вся музыка была вырезана. Режиссеру Сергею Тарасову срочно пришлось обратиться к Раймонду Паулсу, который за неделю написал несколько баллад. Какой для Володи был удар! А уже пошли анонсы, особенно на Запад: в Польшу, Чехословакию, Болгарию. В них было отмечено, что музыку написал Владимир Высоцкий. Потом фильм 17 лет пролежал на полке. Хорошо, что Тарасов сохранил единственную копию. Спустя 17 лет фильм показали уже в изначальном варианте. А сегодня вышел двойной DVD-диск с двумя вариантами: балладами Высоцкого и музыкой Раймонда Паулса. Володя уже не увидел этого на экране. Кстати, фильм был признан лучшим на кинофестивале в Чехословакии...

— Борис, дайте свое определение шансону.

— Шансон — это песня любви. Это объяснение в любви. Городской романс — разным может быть. Там и полублатные песни могут быть, и жанровые песни. А шансон — именно объяснение в любви...

Все великие шансонье были актерами: Шаляпин, Фрэнк Синатра, Ив Монтан, Шарль Азнавур, Серж Гэнсбур, Вертинский, Высоцкий... Меня иногда спрашивают: «Как тебе вот тот певец, который поет песни Володи Высоцкого?» Я отвечаю: «Обаяния нет». У Володи было потрясающее обаяние, он — актер. Или выходит Шарль Азнавур... Шибздик! Но обаяние какое! Актер!.. Или тот же Володя. Ну, какой он супермен?

— Знаете, меня всегда интересовало, как такая шикарная женщина, как Марина Влади, человек другой культуры, избалованная вниманием западных мужчин...

— ... полюбила Высоцкого? Еще как полюбила! Когда он брал гитару — все девушки его были. Хотя у нас компания была не самая слабая• Михалков, Кончаловский, Смирнитский, Ромашин, Золотухин, Визбор... Такой талант. И огромнейшее мужское обаяние. А когда он начинал петь! То, что вы видите на пленке, — совсем другое. А Чарли Чаплин? Всех баб е...! Мягко говоря, влюбил в себя. Лучших. Да масса примеров, когда маленький, неказистый, но талантлив невероятно, и женщины влюбляются. В этом сила мужская.

— Как думаете, Владимира Высоцкого можно назвать шансонье?

— Нет, он не совсем шансонье. Он сам говорил об этом: я не бард, не шансонье, не менестрель. Он хотел, чтобы его признавали как поэта. Володя — поэт. Человек, поющий стихи. При жизни его признали поэтом только Белла Ахмадулина и Иосиф Бродский. Гитара ему помогала выразить текст через музыку. Бродский даже говорил: «Там музыка хорошая. Но мне иногда это мешает — настолько великая поэзия». Но Шнитке однажды сказал, что придет время, и мы будем изучать Высоцкого не только как поэта, артиста, но и как великого музыканта. Там такие навороты! Он пел согласные звуки! А знал-то всего четыре аккорда, ну, пять. Как-то сидим у меня дома, телевизор смотрим. Володя начинает играть. Я говорю: «Слушай, Володь, возьми здесь вторую сублиминанту». — «Чего??» Я беру аккорд. Он: «Красиво. Знаешь, не только аккорд красивый, но и слово такое красивое — вторая сублиминанта!» Фальшиво играл. Но как! Если сядет за рояль, то одним пальцем сыграет мелодию так, как иногда профессионал не сыграет. А все потому, что чувствовал музыку! Однажды он пел, а я записывал ноты и повторял на фоно. «Нет, что- то не то. Ну-ка, еще спой, вот это место». Поет. Я записываю. Опять не то. И так и не смог записать. Он каждый раз по-новому пел. Все время какие-то нюансы. Там две четверти, там — шесть восьмых, то через два такта ритм вальса... И вопреки всяким законам музыки. «Я в этом ничего не понимаю... Пою и пою», — говорил Володя. А сейчас слушаешь — такие там музыкальные выкрутасы, потрясающие совершенно.

— Как Высоцкий реагировал на то, когда кто-то пел его песни?

— Сам Володя не любил, когда пели его вещи: «Может быть, они поют лучше, чем я, но это уже не я». Скажу больше, они это делали намного хуже. Помню, как-то я говорю: «Слушай, можно я спою на концерте что-нибудь из кинофильма «Робин Гуд»? Все-таки я играл там». Ради Бога. Во время выступления я сажусь за фоно, начинаю петь и у меня мурашки по коже буквально забегали. Я еле заканчиваю песню. Я понимаю, что намного хуже это делаю! Но зал аплодирует. Прихожу в театр на следующий день. Он говорит: «Ну, спел?» Я ему: «Пошел ты на... Сам пой».(4)

«разложил по полочкам», доходчиво и ясно объяснил и прокомментировал!

...«У попа была собака. Оба умерли от рака», — написал когда-то в поэме «Монтаж» любимый и упоминаемый Борисом Хмельницким русский поэт Иосиф Александрович Бродский. От этой же болезни — рака простаты четвертой степени — скончался 17 февраля 2007 года на больничной койке и сам актер.

Нелепая смерть в своей постели... Точно так же умер двадцатью годами ранее Тарковский Андрей Арсеньевич. Наверное, он был кумиром Бориса Алексеевича, раз уж Хмель взял с него пример. По моему глубокому убеждению, настоящий мужчина должен умирать (а лучше — погибать!) в перестрелке, автоаварии, пьяной драке, наконец... Но не в постели, уж, — точно! Ну, это так, маленькое отступление от темы...

— зимой 1999 года, в столице Кубани. Борис Алексеевич прилетал в наш город лишь на несколько часов — поучаствовать в качестве члена (жюри, разумеется) в финале конкурса «Мисс Краснодар-99». Прибыть познакомиться с его участницами и оценить их красоту обаятельный бонвиван Хмельницкий просто не мог отказаться! Ведь известно давно и всем: самые красивые девушки в мире живут именно в нашем городе! Убеждаюсь в этом каждый день!..

Уже тогда заметно — смертельно больной, весь мокрый, актер белым медведем возлежал на плюшевом диванчике в гримерке театра, в котором походило шоу красоток, и куда- то улыбался... Наш разговор был недолгим — мне толком не удалось даже расспросить актера о его друге, Владимире Высоцком... Таким Борис Хмельницкий и запечатлелся навсегда в моей памяти — в костюме-тройке, большой, жаркий, хриплый и непонятно кому дарящий свою улыбку...

— Дарья Борисовна Хмельницкая, в которой отец души не чаял...

— отрывок из большого интервью дочери актера корреспонденту газеты «Московский комсомолец»:

— ... Мне кажется, что папа — счастливый человек. Он прожил очень яркую жизнь. Как его вообще взяли в Щукинское училище? Он три года не мог поступить! Помог Вольф Мессинг, который дружил с папиными родителями и был сильно увлечен моей бабушкой. Мессинг сказал: «Боречка, позвони, когда пойдешь на прослушивание». Но папа не успел, его вызвали раньше, а когда позвонил, услышал: «Боречка, я все знаю». Тут вышли члены комиссии и объявили, что Борис Хмельницкий принят.

У него был такой диапазон характерных ролей в театре: от трагического до комедийного персонажа. И это благодаря Любимову! Папа работал в той Таганке, строил театр — сегодня такого уже нет. Тогда все они: учитель и ученики — были вне времени и немножко диссиденты.

«Юрий Петрович, я не знаю, как буду играть!» — «Борь, мне вообще это сейчас не интересно. Ты лучше подумай, как сыграть первую сцену», — ответил Любимов. И папа прекрасно сыграл спектакль.

— Из-за роли Галилея у Бориса Хмельницкого сложилась непростая ситуация с Владимиром Высоцким. Как это было?

— Высоцкий репетировал Галилея, потом у Володи произошел срыв, и Любимов поставил папу. Сыграли несколько спектаклей. Обычно в таких случаях актеров ставят в очередь играть, но Володя, когда пришел в себя, сказал Юрию Петровичу: «Я прошу, чтобы это была только моя роль». Папу это травмировало, но он понял. Он простил Володю очень быстро. Володя потом отдельно просил прощения незадолго до своей смерти.

— Они были друзьями?

— Папа никогда не рассказывал, в отличие от многих, что он друг Высоцкого. Он говорил: «Мы были хорошими знакомыми». Папа имел редкое качество для творческого человека: он никогда не завидовал другим людям и мог по-настоящему восхищаться чужим талантом. Он ценил и уважал Володю. Очень переживал, что Высоцкого стали забывать. Ион с Валерием Павловичем Янкловичем поставили памятник у Петровских ворот. Туда стали приходить люди и начались открытые вечера памяти в день смерти Владимира Семеновича. И потом уже Никита Высоцкий придумал «Свою колею». Папа считал, что люди должны помнить. Значит, Петрович в них что-то заложил...

Небезынтересные воспоминания и рассуждения Дарьи Борисовны... Только почему милая барышня на всю страну называет Владимира Высоцкого «Володей», а Юрия Любимова — «Петровичем»?..

— последнее: о наркодилере Янкловиче. Этому теперь только и остается — замаливать грехи перед Господом Богом да ставить памятники поэту, угробленному им и К°...

Раздел сайта: