О В. Высоцком вспоминает
Лев Алексеевич ПЕРФИЛОВ
С большим трудом мне даются воспоминания о В. Высоцком.
Я все пытаюсь понять — почему?
И вот только теперь, после многих мучительных дней с попытками написать эти страницы, мне вдруг открылась причина.
Я не видел его мертвым.
Конечно, я, как и многие, смотрел любительские кадры его похорон, но до сих пор, с первого взгляда, они мне кажутся черновым материалом какого-то кошмарного фильма в духе сегодняшнего времени, финальной сценой этой бездарной картины, в которой Высоцкий почему-то согласился сниматься.
Неужели режиссеру непонятно, что эти кадры нe нужны, их просто не должно быть никогда!
В. Высоцкий спел: "Я вернусь, не пройдет и полгода!" — и вернется, ему все привыкли верить.
Поэтому для меня он просто уехал сниматься, уехал в бесконечную командировку, куда рано или поздно отправляется каждый.
Когда закончилась работа над телефильмом "Эра милосердия" ("Место встречи изменить нельзя"), мы все разъехались кто куда, честно говоря, довольные тем, что сняли хороший фильм.
И, конечно, старались надолго сохранить в душе ощущение праздника, так редко посещающее нас. Мы расставались уверенные, что обязательно встретимся вновь, что С. Говорухин скоро опять соберет нас вместе.
После премьеры сериала по ЦТ ощущение праздника во много раз усилилось. Теперь уже не было никаких сомнений в том, что фильм получился, понравился. Вручая почетные грамоты МВД СССР, нам сказали, что во время демонстрации фильма в Москве и Московской области не произошло ни одного ЧП — и так по всему Союзу. В любом городе, где бы я ни появился, люди узнавали, улыбались, благодарили и почти обязательно просили передать привет Жеглову.
Я обещал, что передам обязательно.
Уверен и теперь, что передам, как только представится такая возможность.
В тот трагический день я был далеко от Москвы, на реке Чусовой, под Свердловском в тайге. Однажды утром кто-то сказал:
— "Голос Америки" передал, что умер Володя Высоцкий.
— Да брось ты! — перебили его. И поехали на съемку. И молчали по дороге.
А на съемочной площадке звукооператор включил маленький приемник, он тихо работал до самого вечера. Все — почти каждый — время от времени вопросительно смотрели на звукооператора, а тот в ответ отрицательно качал головой:
— Нет, все нормально.
И только через день приехавший из Москвы актер подтвердил скорбное известие.
Кольнуло сердце...
— и вновь тайга до самого горизонта. А там, за горизонтом, немыслимо далеко, хоронят Высоцкого.
Я чувствовал себя потерянным в лесах вдали от Москвы. Я чувствовал себя несправедливо обиженным — не иметь никакой возможности вырваться из тайги.
Ко мне не подходили, не спрашивали о нем. Да и я избегал людей — для меня "словно ветром задуло костер" и очень болело сердце, как болит и сейчас, когда я пытаюсь написать о В. Высоцком.
Смерть Высоцкого лишний раз убедила меня в том, что уход из жизни любого известного человека у большинства людей вызывает "болезненно-нездоровый" интерес; когда любая сплетня, пикантная подробность прожитой им жизни охотно принимается за правду, и чем таких сплетен больше, тем интереснее. Когда я вернулся со съемок и оказался в Москве на вокзале, то был поражен количеством фотографий В. Высоцкого, плохо выполненных, мутных, продававшихся юркими небритыми торгашами. Была там и колода карт, где Марина Влади в качестве пиковой дамы не только не походила ни себя, но и казалась уродливой.
Так стало тоскливо, что взвыть захотелось, а продавцу "ранних блатных — с матерщиной! — песен Высоцкого" я чудом не набил его пошлую полупьяную рожу...
Вот так-то... Я надолго замолчал и ничего никому не рассказывал о В. Высоцком.
Конечно, сейчас я мог насочинять, напридумывать, назваться, как другие, его другом, в котором он души не чаял, — только зачем? Мне достаточно того, что я снимался вместе с ним, работал около двух лет. И пусть наши встречи были мимолетны и происходили только на съемочной площадке, я рад, что ощутил его отношение ко мне как к актеру, с которым он был на равных, как к человеку, с которым он мог перекинуться двумя-тремя словами перед тем, как идти в кадр. Мне до сих пор радостно, что рядом с ним я чувствовал себя уверенно и надежно.
Впервые я услышал о Высоцком в конце пятидесятых, в годы так называемой оттепели.
Я закончил Театральный институт им. М. С. Щепкина при Малом театре, около двух лет работал в Театре киноактера при Мосфильме, затем судьба забросила меня на Украину. Но с Москвой у меня многое связано: родственники, друзья-приятели по театрам столицы. Мосфильм изредка вспоминал обо мне — поэтому смутно, но помню то время.
Считаю себя "шестидесятником" и горжусь этим, потому что именно в те годы Москва бурлила, как Москва-река по весне, пьянела от воздуха кажущейся свободы.
Молодые, смелые, энергичные люди заставили о себе заговорить. Рождались новые театры, поэты "вышли в народ" и по вечерам читали свои новые стихи у памятника Маяковскому. Стихи были дерзкими, едва ли не антисоветскими. Слушать их было интересно, но страшновато, хотелось оглянуться по сторонам и уйти, от греха подальше. И уходили.
... Говорят, какой-то Высоцкий у себя дома поет свои стихи, но слушать их опасно.
— Вот его дом... Хочешь, заглянем? Он свой парень!
— Нет уж... Лучше не надо.
И вообще, говорят, в театре (неважно, каком) актера (неважно, какого) прямо во время спектакля заорали: в антракте рассказал за кулисами, среди своих, политический анекдот (неважно, какой) — и кто-то настучал. "Лучше сейчас стучать, чем потом перестукиваться".
Оттепель была недолгой. Отстучала злым дождем и смыла многих.
Куда-то исчезли дерзкие поэты — Маяковский по-прежнему стоял одиноким.
"Всё возвращается на круги своя".
Ну, а что В. Высоцкий?
Вышел фильм "Вертикаль" с его песнями. Хорошие. Никакие не антисоветские. Даже не верится, что это он написал те песни, которые слушают с магнитофонных лент при закрытых дверях. Говорят, он женился на французской актрисе Марине Влади. Врут, наверное...
Самая первая личная встреча меня разочаровала.
В кинофильме "Вертикаль" снималась актриса М. Кошелева, с которой мы работали на киностудии имени А. Довженко. Когда я однажды уезжал сниматься на Мосфильм, она попросила при случае передать привет Высоцкому. И не просто привет, а много-много теплых и ласковых слов от "скалолазочки".
Я обещал.
"Антимиры" с участием В. Высоцкого. И дождался его в проходной комнате служебного помещения театра. И дождался...
Когда он вышел, я приветливо воскликнул:
— Володя! Вы мне нужны!
В ответ — злой, неприветливый взгляд и крепкое:
— Подождешь!
Я обиделся. Разозлился. Тоже мне — В. Высоцкий. А я Л. Перфилов.
Он медленно одевался, не глядя в мою сторону, долго зашнуровывал ботинки, потом ленивой походкой подошел ко мне и молча уставился.
Я на него.
Он грубо спросил:
— Чего тебе?
И вместо добрых слов, которые меня просили передать ему, я произнес свои. И закончил свой сердитый монолог словами:
— Я вам привез привет от Риты Кошелевой из Киева. И всё. Привет!
Он догнал меня на улице. Это был уже совсем другой человек. Он по-доброму улыбался. Просил извинить его за грубость. Сказал, что спутал меня с каким-то там администратором, который предлагает ему какие-то "левые" концерты...
Это разозлило меня еще больше. Неужели я похож на администратора-проходимца?! Неужели Высоцкий не увидел во мне актера?! Мне так хотелось с ним о многом поговорить!
"Эра милосердия".
Встреча произошла обыденно, традиционно: актеры "бригады Жеглова" познакомились друг с другом, обменялись рукопожатиями — причем каждый называл не только свое имя, но и имя персонажа, — улыбнулись и почти сразу же перешли на "ты".
Мне понравилось, что Высоцкий не требовал к себе повышенного интереса, ни разу не пришел на съемочную площадку с гитарой, не запел. И, наверное, самое главное, что меня в нем привлекло, то это полная, даже безжалостная отдача тому делу, которым он занимается в данную минуту. Если что-то не получалось — нервничал, удавалось — радовался. Между ним и остальными не было невидимого барьера, которым зачастую "звезда" отделяет себя от простых смертных.
Вот пример: не помню, что я тогда говорил, — это было мимолетно, в рабочем порядке, — но обнял его рукой за плечи, что-то посоветовал. Он подумал, кивнул головой и ушел на съемочную площадку. Мне стало внутренне неловко — чевой-то я с объятиями полез, не друзья вроде. А он не удивился, принял мое дружеское отношение.
А вот другой случай. Озвучивали мы картину в тон-студии ЦТ. Сидели, курили, разговаривали, пока другие работали у микрофона... И вдруг подошел молодой человек, юркий, улыбающийся, оглядел нас всех и неожиданно обнял В. Высоцкого. А затем нарочито громко, чтобы слышали все, заговорил:
— Ты знаешь, Володька! Только что слышал твою новую песню! Слушай, старик, это потрясающе! Подари мне ее как другу! — он похлопал Высоцкого обеими руками по плечам, зыркая глазами: видели ли мы.
А Высоцкий стряхнул его руки, отошел на пару шагов, и, несмотря на присутствие актрис, открытым текстом послал его... понимаете, куда. И тот ушел — видно, знал туда дорогу. Наш разговор возобновился как ни в чем не бывало...
Съемки фильма "Место встречи изменить нельзя" я до сих пор вспоминаю с удовольствием. С. Говорухин при всей своей неприступной внешности не играл в маститого кинорежиссера, казалось, он им и не был. Он доверял всем — все доверяли ему. Все фантазировали, спорили, импровизировали, показывали, советовали. А Говорухин внимательно слушал, смотрел и... говорил, как будет снята та или иная сцена. И все сразу соглашались, каждому казалось, что именно его вариант взят за основу.
Вспомните эпизод, в начале которого мы видим пустой стул, на котором совсем недавно сидел Векшин (актер Е. Леонов-Гладышев), убитый бандитами, и на который стремительно, с вызовом садится Жеглов.
И все точно встряхиваются, сбрасывая с себя тоскливое настроение, включаются в деловой ритм, заданный капитаном.
Съемкам этого эпизода предшествовало бурное обсуждение. А Высоцкий вдруг вышел из павильона, не дослушав Говорухина (чем всех удивил), но тут же стремительно вернулся и с вызовом сел на стул.
А сценка с Л. Куравлевым? Помните, они с Высоцким играют в биллиард... Обаяние Куравлева действует безотказно, одна его улыбка дорогого стоит. Но режиссеру хотелось, чтобы он сыграл не просто обаятельного вора, а "вора в законе", с блатными повадками и соответствующим говорком.
Куравлев, репетируя, необычно задвигался, необычно заговорил, изменил походку,
"завыдрючивался"... Это было и смешно, и грустно, похоже и непохоже.
И тут Высоцкий неожиданно для всех сымпровизировал. Он заговорил с такими точными блатными интонациями, выразительно задвигался... Он не прикидывался, не играл. Все рассмеялись, Л. Куравлев громче всех.
— Можно снимать! — сказал он, — я готов.
И сцена была снята на одном дыхании, сходу, по-деловому и весело.
Два талантливых человека встретились в работе и остались довольны друг другом. Кстати, Высоцкий совершенно не умел играть в биллиард, и все забитые им на экране шары были забиты на съемках Куравлевым.
— приездом Марины Влади.
Из-за отсутствия вентиляции курить в биллиардной было нельзя, и нам периодически предоставляли пятиминутный перерыв. Выйдя на воздух в один из таких перерывов, я увидел стоявшую неподалеку Марину Влади с какой-то женщиной.
Мы вежливо поздоровались, улыбнулись друг другу, и я, естественно, решил вернуться и позвать Высоцкого. Но он появился в дверях сам, увидел Марину и, вместо того, чтобы броситься к ней, уйти вместе от посторонних глаз... затанцевал на крыльце биллиардной. Это был какой-то непонятный, сумбурный, радостный танец, похожий и на "цыганочку", и на "яблочко", с чечеткой, криками и какими-то восторженными восклицаниями.
Марина Влади улыбалась...
Я с любопытством ждал: что же дальше?
Марина Влади и ее спутница пошли к ближайшей скамейке, сели, о чем-то тихо заговорили...
Свидетели же этой сцены разочарованно переглянулись — так хотелось, чтобы он бросился к жене и все стали бы свидетелями их встречи "при всем честном народе".
Удивленный, я вернулся в биллиардную и увидел, что съемка продолжается, жужжит камера, Высоцкий работает... Я был убежден, что приезд Марины Влади достаточная причина, чтобы немедленно отменить съемку. Или Говорухин ничего не знает? Неужели Высоцкий ему не сказал? Надо ему сообщить — в конце концов, она прилетела из Франции, чтобы повидаться с Володей!
Я решительно направился к режиссеру, но тут он хлопнул в ладоши и громко крикнул:
— Спасибо! На сегодня всё! Съемка окончена!
Ну, вот так-то лучше. Я смотрел, как удалялись Марина Влади, Володя и незнакомая женщина по аллее парка, и очень хотелось услышать, о чем они говорили...
и Высоцкий уедет — улетит во Францию, а мы будем терпеливо ждать его возвращения.
Вернется он радостный, энергичный, ночная смена в ресторане "Поплавок" пройдет быстро, незаметно, будет отснято много хорошего материала. И у всех останется удивительное ощущение праздника, когда всё удается, все рады друг другу и готовы работать так всю жизнь. Не случайно главным героем фильма стал Высоцкий.
Он был тем камертоном, сверяясь с которым, одни звучали в унисон, другие фальшивили...
Однажды Высоцкий прийдет на площадку мрачным, угрюмым, замкнутым. Работать будет, как зверь, но с каким-то надрывом. Подступиться к нему с любыми разговорами будет невозможно.
В этот день я нечаянно толкну его плечом в двери автобуса "Фердинанд", скажу:
— Прости, Володь!
В ответ прозвучит:
— Чего толкаешься? На драку нарываешься?
Я в растерянности промолчу. А он, уже не глядя на меня, вцепившись в поручни автобуса, дважды спросит того, кого вот только что вспомнил:
— Чего толкаешься? На драку нарываешься?
Потом уйдет в свою машину, закроется и долго будет сидеть не двигаясь.
И в этот день отснято будет мало.
"Место встречи изменить нельзя", но не спел их — Жеглов должен был оставаться Жегловым.
Если бы Жеглов запел — это запел бы Высоцкий.
А так не хватает его новых песен...
Может — надо было спеть?
Когда я вспоминал о нем и писал эти страницы, я не забывал грузинский тост, который услышал давно...
— все яства земли. И сидят за этим столом все те, кто покинул нас на веки вечные.
Сидят, пируют, черпают вино из чаши — а она остается полной.
И спросил самый молодой самого старого:
— Скажи, почему не иссякает чаша с вином?
И ответил самый старый самому молодому:
— До тех пор, пока на земле о нас помнят, чаша не иссякнет.
Давайте выпьем за то, чтобы каждый из нас делал добрые дела, чтобы, когда он уйдет и сядет за тот стол, вина ему хватило на вечные времена.
Надо ли объяснять смысл этого тоста?..