Свидерский А. В. (Из воспоминаний о Владимире Высоцком)

О В. Высоцком вспоминает

Аркадий Васильевич СВИДЕРСКИЙ

Сотни раз меня просили рассказать о Высоцком. Беседы о нем проходили в разных обстоятельствах. Хорошо запомнилась одна корреспондентка в возрасте от 25 до 40 лет — при современной косметике я, к сожалению, не могу уже точно определить женский возраст. Заложив ногу за ногу и закурив «Лаки-Страйк», она выпустила густую струю дыма мне в лицо и проворковала:

— А теперь расскажите что-нибудь о Высоцком.

«Эрмитаж» — нашу вотчину, наш второй родной дом, где нас знали все буфетчицы, продавщицы, милиционеры и девушки. Нам наливали в кредит и записывали выпитое в толстую клеенчатую тетрадь...

Я говорил минут пять, после чего остановился передохнуть. Девушка спокойно дождалась, пока ее сигарета догорела до середины, и произнесла:

— Еще что-нибудь расскажите, пожалуйста.

За полчаса я успел поведать ей о завуче 186-й школы, где с пятого класса мы учились с Володей. Завуча звали Михаил Петрович Мартынов. Чудесный был мужик, мы его очень уважали и любили.

Я рассказал про компанию, которая к восьмому классу регулярно, почти каждый день, собиралась у Акимыча — Володи Акимова. Он рано лишился родителей, жил один в огромной комнате, где на стене висели отцовские шашка и бурка...

у кого спросить — речь идет, конечно, именно о вопросах, связанных с Володей.

Итак, на этот раз я ничего не рассказываю сам, а просто отвечаю на вопросы. Каков вопрос — таков и ответ, так что вся ответственность ложится на беседующего со мной коллегу. Если что-то не будет соответствовать действительности — значит, мои слова неверно истолкованы или неточно записаны, либо мне некорректно приписано то, о чем я вовсе не собирался говорить.

— Аркадий Васильевич, почему Игорь Кохановский и Владимир Высоцкий называли друг друга «Васёчками»?

— Во-первых, в нашей компании, что собиралась у Володи Акимова, «Васёчками» были все. Кохановский — по отчеству Васильевич, я — тоже. А Володя Высоцкий часто рассказывал какой-то анекдот, который заканчивался словами: «И все! И — Вася!» — хоть убей, сейчас не смогу вспомнить, о чем там шла речь. Он тоже получил право называться «Васёчком». Почему так называли Владимира Владимировича Акимова — ты спроси у него сам, так же, как и Якова Михайловича Безродного, они это лучше помнят.

— Лева Эгинбург рассказывал В. Перевозчикову, что Высоцкий снимался в фильме «Они были первыми» — в массовке — весной 1955 года. Было ли такое на самом деле? Мы внимательно, чуть ли не под лупой, просмотрели ленту в Госфильмофонде — и никого похожего не нашли.

— Я спрашивал всех ребят, которые названы у Перевозчикова в числе ходивших сниматься в этой массовке. Кстати, меня среди них не было, тут Лева ошибся. Случай такой действительно был, но Володя Высоцкий по каким-то причинам тогда не пошел. А из неназванных людей есть еще Игорь Герасимов, тоже наш одноклассник: он снимался в массовке, и сам видел кого-то из них на экране.

— Вы, конечно, читали опус Федора Р., где тот заявляет, что первый сексуальный опыт Володя получил, «как и все в то время», в подростковой групповухе в одном из подвалов Большого Каретного. Что вы можете сказать по этому поводу?

— Надо совсем утратить чувство реальности, чтобы писать такое о Володе. Кстати, у компании, собиравшейся в доме Акимова, был свой «устав», который цел и хранится у Акимыча — он наш историограф. Там имеется пункт об отношении к женщине. Мы все подписались относиться к женщинам не «по-товарищески», как предписывалось в то время Уставом комсомола, а рыцарски. И трудно не заметить, что во всем творчестве Володи красной нитью проходит именно рыцарское отношение к женщине.

Лет 35 назад за такие слова, какие произнес этот Федя, да еще напечатанные тиражом 4000 экземпляров, он давно ходил бы без нескольких зубов. Или сильно хромал бы месяц или два. Не те уже мы стали, не те. А жалко! Хотя Володя и написал, что «всех не побьешь — их ведь много».

— Позвольте еще один подобный вопрос. В той же книге написано, будто Володя, по словам Марины Влади, с тринадцати лет начал напиваться и унаследовал от своего деда «болезнь головного мозга».

— Я не успеваю читать все, что выпускается сейчас о Володе. А эту книжку бегло пролистал, узнал в ней очередную гнусность, вроде интервью с врачами, которые Перевозчиков опубликовал без их согласия в «Столице», а другие перепечатали. Зря ты мне раньше не сказал...

А по сути сообщу вот что. До десятого класса никто из нашей компании водки в рот не брал. На праздники, может, и приносили бутылку сухого вина или хорошего «массандровского» портвейна. Но как вообще Володя мог «в 13 лет напиваться», если рос под присмотром Евгении Степановны и Лидочки Сарновой? А если бы о чем-то подобном услышал Семен Владимирович, он бы с Володи шкуру спустил. У Семена Владимировича — я его уважаю, конечно, как фронтовика и человека — лицо интеллигентное, но уж характер!.. Попробовал бы Володя разок напиться даже и в 17 лет!

Он ведь и в МИСИ поступил только потому, что его отец и дед по отцовской линии буквально вынудили туда пойти: в то время считалось, что хорошая техническая специальность — верный кусок хлеба с маслом в любых обстоятельствах. То есть он был, в общем, послушным сыном. Уйдя из МИСИ, отцу не говорил полгода. А какой разговор состоялся, когда отец узнал, мне Володя в лицах рассказывал...

Так что все эти домыслы — полная чушь. Позже — уже после окончания Школы-студии МХАТ, когда Б. Равенских его внаглую обманул с главной ролью в «Свиных хвостиках», когда стало ясно, что в театре ему ничего не светит, — вот тогда, может быть, и начал Володя лишнего выпивать. Но на эту тему уже столько написано — в основном, вранья и сплетен, — что я и говорить об этом не хочу.

— Можно ли спросить о первых юношеских увлечениях Высоцкого? А то нелепо получается: раз — и женился на Изе Жуковой-Мешковой. Не верится как-то...

— Вопрос хороший, как сейчас говорят. У нас в компании не было принято обсуждать темы личной жизни. И Володя являлся в этой части достаточно закрытым человеком. Может, с Кохановским он и делился какими-то подробностями, но я не во все сказанное верю на сто процентов.

А первая любовь — давно это было, не все вспоминается. Но про Наташу Панову ты же знаешь?

— Слышал немного. Будто бы Володя даже зашифровал ее фамилию в песне «На Большом Каретном»: «По-новой» — «Пановой»...

— Правильно, она там, кажется, одна осталась жить изо всей нашей компании. Я не говорю, конечно, об Инне Александровне Кочарян — она и сейчас в прежней квартире. У меня, когда я мимо прохожу, всегда сердце сжимается,..

В общем, ищи Наташу Панову и сам ее об этом спрашивай. Так будет правильней, чем если я начну пересказывать, что слышал от Володи иногда. То же самое и с другими «юношескими увлечениями». Конечно, не сразу и не вдруг Володя женился на Изе Константиновне. Кстати, и у нее об этом спроси...

— А что-нибудь новое о Левоне Суреновиче Кочаряне, что вы еще не рассказывали, можете вспомнить?

— О Леве я могу несколько суток говорить, не умолкая. Такого человека я больше в жизни не встречал. Он был нам и отцом, и старшим братом, и другом.

Невероятной одаренности человек. Я не все помню точно из его биографии, но он учился в Институте восточных языков, потом окончил юрфак Московского университета. Прошел спецшколу КГБ — не знаю, как она официально называется. Он обладал невероятной физической силой, и если его вынуждали, то пускал ее в ход. В самом крайнем случае, конечно. У Артура Макарова тоже сила была немалая, но даже речь не заходила о сравнении с Кочаряном.

Сейчас я читаю «Живую жизнь» — Артур Сергеевич в собственных воспоминаниях представлен этаким «паханом» в Левиной квартире. Артур прожил нелегкое детство, и это его дело, зачем понадобилось изображать «пахана». Но все на Большом Каретном решал Лева Кочарян — решал мягко, ненавязчиво, но окончательно...

... Я сейчас расскажу одну историю, а ты сам реши, что из нее надо публиковать.

«Один шанс из тысячи». Там мы жили практически той же компанией, что и на Большом Каретном. Однажды Олег Халимонов, который работал тогда стармехом на огромном танкере «Хулио Антонио Мелья», позвал нас в гости к знакомым на дачу. В его автомобиль уселись Володя Высоцкий, Лева, Артур, Жанна Прохоренко. Сам Олег за рулем, я с ним рядом, а между мной и Олегом еще кто-то сидел.

Приехали. Совершенно чужая компания, все прилично выпившие. Моряки. И сразу возникло какое-то напряжение. Они считали, что Высоцкий — их, одесский, а оказалось, что он — наш, московский... Начали мериться силой — сначала руками на столе, потом пошло покруче. Меня какой-то моряк стал «доставать», в конце концов мы вышли в сад и начали бороться. А я тогда вовсю играл в регби, неплохо играл — и основательно его «припечатал» броском на спину.

Лева видит такое дело — надо уезжать, пока не дошло до большой разборки. Халимонов заявляет: «Я вас отвезу!» Моряки тут же закричали, что ему нельзя, что он поступает в Академию Внешторга, а заметут в пьяном виде — и ку-ку Академии. Кто-то из них даже спрятал ключи от его машины.

Тут мы возмутились: если Олег хочет нас отвезти, почему кто-то мешает ему это сделать? На Большом Каретном принцип «свободной воли» высоко котировался. Короче, поискали мы в карманах у одного моряка — и ключи нашлись. После чего, наконец, уехали. Хотя, честно говоря, надо было это сделать намного раньше.

Едем, все хорошо. Олег ведет машину классно. Вдруг на какой-то развилке нам в глаза ударяет свет прожектора: милиция, несколько машин. Похоже, облава. Олег моментально выскочил и убежал в ночь, кинув нам ключи. Успел сказать: «Чья машина — не знаете, ключи кто-то дал на даче».

«Кто такие? Чей автомобиль?.. Да вы же нетрезвые! Предъявите документы!» Показываем, у кого что есть. Те в недоумении: режиссер, сценарист, актеры. Вроде бы, люди непростые, сходу в вытрезвитель не отправишь...

И вдруг то ли Кочарян, то ли Макаров вырывается из их круга и бежит под деревья: там стоит какой-то человек... — тот, что ключи прятал! Как же он здесь раньше нас оказался? И откуда вся эта облава? Выходит, заложил — а теперь наблюдает.

Наверное, это все-таки Артур был: у него на такие вещи глаз острый. Добежал до этого клиента — и по сусалам ему! Тот падает, Артур его поднимает — и еще раз.

Тут Артура, естественно, крутят подбежавшие менты. Нас — в фургон, машину — в сторону. Привозят всех в отделение и начинают выяснять всерьез: кто, откуда, зачем?

А у меня при себе был большой нож. В фильме я работал с десантным ножом, с которым по сценарию не должен был расставаться. Тренировался каждый день: метал, кидал, жонглировал... Говорят, смотреть на меня при этом было интересно. Но сейчас предстоит обыск, и он мне вовсе не нужен. Шепчу:

— Ребята, у меня с собою нож. Куда девать?

— Давай мне, — предлагает Володя, — я в гитару суну.

Положил в гитару. При обыске ничего не нашли. Установили личности, все сходится: кинорежиссер, сценарист, актриса, актеры, да еще Высоцкий. Конечно, у Володи в то время еще такой славы, как впоследствии, не было — в более поздние годы нас тут же отпустили бы.

Развели всех по разным комнатам, разговаривают, допрашивают. Естественно, составляют свои протоколы. И очень их интересует машина: откуда? Может, угнанная? Мы «ничего не знаем»: кто-то нас с дачи вез в Одессу, увидел милицию и убежал. Почему — нам неизвестно, первый раз его видели.

Артур с Левой тем временем поднимают тему:

— Как бы нам, ребята, эти все бумажки аннулировать и разойтись отсюда без последствий?

— Никак, — отвечают им. — Мы эти вопросы самостоятельно решить не можем. Сейчас придет начальник, вот с ним и договаривайтесь.

А Володя уже на гитаре играет и песни какие-то поет — все хорошо! Но надо ждать, все зависит от капитана, который ими руководит. Сидим, ждем... Кто-то из милиционеров спрашивает Володю, как он берет какой-то там аккорд. Володя ему гитару протягивает, мент ее берет:

— Ой, а что у тебя там брякает? — лезет внутрь и достает мой нож. Естественно, опять вопросы: откуда и зачем?

— Фильм наш приключенческий, — объясняет Кочарян, — там этот нож метают.

— Как метают?

— А вот так! — отвечает Лева и с размаху швыряет нож в дверной косяк.

Хотите верьте, хотите нет — но именно в тот момент, когда нож только что вонзился в дерево и еще телепается потихоньку, эта дверь приоткрывается — и появляется всеми ожидаемый капитан.

И все начинается по-новой! Опять нас разводят по комнатам, снова — уточнения и дополнения в протоколы.

В это время на пороге появляется Олег Халимонов: переодетый, чисто выбритый, вкусно пахнущий одеколоном.

— Говорят, у вас тут моя машина угнанная находится, товарищи? Я только что из рейса, лег поспать — и какая-то сволочь автомобиль с дачи из-под окон увела!

Жанна начинает подыгрывать:

— Это я во всем виновата! У меня сегодня день рождения, я их всех пригласила. Я их уговаривала не ехать на эту дачу, но уж больно ее хозяева настаивали. А потом они меня не хотели одну ночью отпускать...

А Жанну все — даже менты — в те годы хорошо знали по «Балладе о солдате», так что к ее словам отнеслись сочувственно. Тем более, она почти плачет, что из-за нее у таких уважаемых людей — указывает при этом на нас — могут быть неприятности.

Тут и Лева Кочарян залился соловьем:

— Мы, товарищи, снимаем фильм о героической деятельности нашей спецгруппы в тылу врага в 1942 году. А в этой спецгруппе, товарищи, как вы сами прекрасно понимаете, — все участники из НКВД. То есть мы делаем фильм о вас, а вы нас тут всю ночь держите. Съемка сегодняшняя будет сорвана! Ну как вот ей, — показывает широким жестом на Жанну, — после всего этого перед камерой стоять и красиво выглядеть?!

Милиция идет на попятный. Нас отпускают, но вопрос с протоколами не решается. Лева настаивает:

— Протокольчики-то давайте порвем!

— Нет, — отвечает капитан, — я хоть здесь и начальник, но спросят с меня на партсобрании мои же товарищи: «Как же так — мы нарушителей ловим, а ты их отпускаешь! Да еще протоколов не остается!..» Езжайте и сами договаривайтесь с патрулем, что вас задержал.

Поехали договариваться. Посадили начальника патруля на заднее сиденье, рядом с Жанной. А багажник — полон сухого вина. Остановились, по бутылочке выпили. Капитан начал Жанне стихи по-украински читать...

— будто это не он, как олень, через заборы сигал и по кустам бегал ночью. Но вдруг — он еле-еле вписывается в поворот, и машину несет прямиком на столб. Я впервые в жизни услышал Левин крик: «А-а-а!..» Если бы Олег хоть чуть-чуть дернул рулем — конец бы всем на месте! А так он только задел колесом бордюр тротуара, погнул оси. Больше других мне досталось: я упирался правой рукой в раму правого бокового стекла — и при ударе повредил локоть.

Дальше ничего особого не было. Завернули в какой-то ресторан — закрыто. Мент говорит: «Давай в аэропорт — для меня там откроют все!» Поехали, но ничего для него там не открыли. Между делом опорожнили еще по нескольку бутылок. Начальника развезло, протокольчики Лева под разговор порвал. Отвезли мы его до дома — не до подъезда, хоть и настаивал — и пошел милиционер чуть ли не на карачках. А мы рванули на съемки — время поджимало.

Вот такая история.

Почему Володя оказался с нами в тот вечер, я точно не помню. Но ведь он в то время снимался в Одессе: «Интервенция», «Служили два товарища», да и в «Опасных гастролях» мог начаться подготовительный период. Почему не играл в «Одном шансе из тысячи», хотя там была занята масса людей с Большого Каретного, — определенно сказать не могу. Очень может быть, дело в том, что Володя к тому времени уже вышел на собственную дорогу, и не всегда она совпадала с дорогами его старых товарищей... И не все было гладко во время наших съемок — там Кочарян серьезно заболел. Был конфликт между ним, Тарковским и Макаровым, когда после перерыва в съемках они уговаривали его не ехать на юг — ему нельзя было находиться на солнце. Но Лева все-таки поехал, доснял фильм...

Аркадий Васильевич, вы закончили Первый медицинский институт, как вы попали в кино? Советовались ли вы с Высоцким по каким-нибудь проблемам вашей актерской судьбы?

«чесали» в кинотеатр. Как снимаются фильмы, — об этом я ничего не знал и не задумывался.

Сниматься сам стал в известной степени случайно: Лева Кочарян счел, что я могу сыграть роль братьев-близнецов Симы и Гоши Семерниных в фильме «Один шанс из тысячи» — это была его первая картина как режиссера-постановщика. Сценарий написали Артур Макаров, Андрей Тарковский и Лева Кочарян. Весь фильм был задуман, как я после узнал, на одной из вечеринок на Большом Каретном в квартире у Левы. Он решил сделать его как «Предприятие друзей»: попутно со съемками провести лето на Южном берегу Крыма всей компанией. Поэтому в фильме так много людей, хорошо знакомых между собой по Большому Каретному.

Лева Кочарян обожал всевозможные розыгрыши и хохмы. И мое приглашение на съемки он организовал так, что я, честно говоря, и сейчас не на сто процентов уверен, что попал в этот фильм не случайно. Выглядело это так: играю я в регби на стадионе «Искра» у ВДНХ. Получил небольшую травму, сел на краю поля, отдыхаю. Подходят парень с девушкой и спрашивают:

— А что это за игра такая? Во что вы играете?

Ответить я не успел, подбежал Толя Баранов, капитан нашей команды, и отправил меня играть. После игры эта парочка снова подходит, парень представился как помощник режиссера:

— Одесская студия собирается ставить приключенческий фильм. Мы хотели бы попробовать вас в одной из главных ролей.

— Да бросьте! — говорю. — Нашли время шутить. Я сейчас занят, и вообще мне не до кино.

— Нет, напрасно вы так. Выслушайте нас, пожалуйста. Вы велосипедом владеете?

— Владею. Раньше занимался шоссейными гонками на сто километров.

— Ой, как хорошо! Вы для нас просто находка. Позвоните нам обязательно! Пропуск вам мы закажем — приезжайте на пробу.

киностудия, а номер начинается на «243» — это же «Мосфильм»! Позвонил:

— Здравствуйте. Я Свидерский Аркадий Васильевич. Мне оставили этот телефон, просили позвонить,

— Аркадий Васильевич, мы вас всюду ищем! Приезжайте немедленно, пропуск заказан.

Приехал. Моментально отвели на фотопробы. Нахлобучили пилотку, надели гимнастерку — в общем, одели в обычную солдатскую форму времен Великой Отечественной войны. Отсняли в трех ракурсах, как в тюрьме: анфас и два профиля — слева и справа. Заплатили какие-то копейки, через неделю приглашают на кинопробу: значит, первый тур я прошел. Приезжаю снова на «Мосфильм» и сталкиваюсь нос к носу с Левой Кочаряном. Он меня спрашивает:

— А ты что здесь делаешь?

— Понимаешь, Лева, меня пригласили на кинопробу в эту картину.

— Это моя картина!

Я так до сих пор и не знаю: розыгрыш это или действительно игра случая. Правда, Инна Александровна Кочарян, Левина жена, рассказывала, что роль близнецов писалась с расчетом на меня: я ведь тоже был одним из компании на Большом Каретном.

Кинопробы прошел, меня взяли на роль, утвердили в Украинском комитете кинематографии. Скоро ехать на съемки, и пришлось задуматься, как быть? Я работал в то время на одном из предприятий Министерства Обороны врачом-радиологом-дозиметристом. Хрен кто меня отпустит на какие-то съемки: я подписал определенные «бумажки».

Рассказываю свою ситуацию Леве. Он говорит:

— Не волнуйся. Я все устрою.

Я про себя посомневался: что Лева может «устроить»? Это ж Министерство Обороны! ССОВ — совершенно секретно, особой важности! Первый отдел и все тому подобное. Но вскоре Лева звонит:

— Хочу поговорить с твоим начальником.

Условились, когда и где мне его встретить. Приезжает к нам на фирму, а у нас пропускная система, нужен «допуск», потому что у нас «закрытые» лаборатории: бактериологические, радиологические, особо опасных инфекций. Но Леву как-то пропустили. Веду его к своему начальнику. Геннадию Васильевичу... фамилию забыл. Классный мужик! Подошли к кабинету, Лева меня отстраняет:

— Ты — лишний.

розовый и веселый и говорит:

— Ну что, артист, твою мать! Поехали.

— А как же?!.

— Все нормально!

Вышел Геннадий Васильевич, очень «тяжелый», попрощался с Кочаряном, что-то мне буркнул. В такси я Леву спросил:

— Лева, как же ты его уговорил?!

— А я,— говорит Лева, — просто достал бутылку и сказал: «Знаешь, Геннадий Васильевич, ты воевал?»

— Воевал.

— А кем ты был?

— Разведчиком.

— Так неужели, твою мать, ты не отпустишь молодого парня сниматься в кино. Да на хрен он тебе нужен! Какой он дозиметрист-радиолог! Он ни хрена в этом деле не понимает, он вообще пока никто! А ты кем был в разведке?

— По немецким тылам ходил.

— Смотри,— говорит ему Лева, — я буду снимать фильм о разведке, о разведчиках. Если ты этого «радиолога-дозиметриста» не отпустишь, ты его как специалиста никогда не получишь: он ни хрена в этом деле не понимает. Но кино потеряет талантливого актера. Ты хочешь увидеть себя молодым? Вспомнить свою юность, когда ты почти пацаном шел за линию фронта и что там с тобой было?

— Хочу, — говорит Геннадий Васильевич.

— Так какого же хрена ты тогда парня держишь?!

— Отпущу.

Всё! И мы уехали. Я бы никогда без Левиной помощи оттуда не ушел — без согласия начальства, Первого отдела... Масса сложностей.

А с Володей Высоцким я, конечно, советовался о своей киношной судьбе. И не только с ним: вся наша компания, что собиралась у Акимова, была разносторонне одаренной. Пока мы учились в школе, Володя Высоцкий пел, прекрасно рассказывал всякие байки и анекдоты. Кохановский пел и играл на гитаре, стихов тогда еще не писал. Я тоже байки мочил такие — будь здоров! У меня нормальная память. Я тебе могу сейчас рассказать любой анекдот, начиная с 1941 года. И анекдоты, которые были до моего рождения, тоже помню. Но идти по актерской линии у меня не было никакого желания, хотя Володя все время тянул меня туда:

— Аркадий, ну чего ты? Приходи, попробуй. Ты ж и басни, и песни, и стихи — все можешь...

— в режиссуру, Володя Высоцкий — тут нечего и говорить! А меня родители засунули в медицину, хотя это абсолютно «не мое»! Я практически медиком не работал, не было у меня никогда такого стремления. То есть, конечно, работал, когда учился: и сутками работал, сделал массу операций... Но это — не «мое»...

И вот кино — хоть какая-то отдушина в другую жизнь. Пошел советоваться к друзьям-специалистам: Володе Акимову и Володе Высоцкому. Обоим задал один и тот же вопрос:

— Володя, меня пригласили сниматься в кино. Как там себя вести?

Акимов сказал, чтобы я почитал сценарий, выучил текст, продумал интонацию — в соответствии с действием, которое буду производить. И так далее. Я все это запомнил... Задал тот же вопрос Высоцкому. Володя сказал:

— Что ты имеешь в виду «как себя вести»? Смотря какая роль достанется!

«Одного шанса» не читал, а рассуждал абстрактно. Подумал немного и сказал примерно следующее:

— Во-первых, внимательно прочитай сценарий. Во-вторых, осознай все, что там происходит, пропусти это через себя. Если тебе уже предложили определенную роль, выискивай в ней себя. Но не забывай про окружение, которое будет рядом с тобой. Не то, чтобы «не тяни одеяло на себя», а выбери в роли то, что подходит для тебя. Ищи себя, представляй себя в обстановке, в которой по сценарию происходит действие.

Если тебе дали почитать сценарий, выбирай из него то, что тебе кажется для тебя подходящим. Не берись за главную роль — это необязательно. Берись за любую роль, если чувствуешь, что ее ты потянешь. Что это — твое! Пропусти эту роль через себя. Переживи ее — у тебя всегда будет несколько дней после чтения сценария, прежде чем дать согласие и идти на пробы.

А если уж тебя утвердили, то продолжай отрабатывать свою роль в этом плане: ищи в ней себя и свое.

Я ему говорю:

— Володя, у меня в этом фильме очень динамичная роль. Надо будет много бегать, стрелять, работать ножом, всякие трюки. Там, вроде бы, нечего особого искать.

— Не беспокойся, Арканчик. Все у тебя будет хорошо.

Аркадий Васильевич, вам не кажется, что многие, рассказывая о Высоцком, чего-то не договаривают?

Долгое время мы, люди, достаточно близко его знавшие, старались, рассказывая о Володе, не говорить об этом, о том... и о том тоже. Первую книгу воспоминаний, которую разрешили издать, могли бы зарубить на корню, если бы там было написано что-нибудь вроде: «Собрались, выпили, пошли в сад «Эрмитаж»...». И никому не докажешь, что для нас была важна не столько сама поддача, сколько тот ворох событий, который она за собой несет: разговоры, споры, песни, шутки. Общение, короче говоря.

— Если вы выбросите хоть одно мое слово, я разрешения на печать своего материала не подпишу.

Сейчас уже прошло то время. Высоцкого ни от кого больше не надо защищать, и написали о нем вполне достаточно. Кстати, мой рассказ о Володе Перевозчиков перед печатью так и не показал, и когда я его прочитал в книжке, за голову схватился: половины того, что там написано, я не говорил. Или до неузнаваемости переврано, что я рассказывал...

Так вот, выпивки. Если об этом не расскажем мы, которые точно знают, как все происходило в жизни: где, как, когда и сколько, — обязательно выплывут какие-то борзописцы и будут на этой теме просто зарабатывать деньги. Врать и зарабатывать! Попробуй проверь или докажи! Он напишет, а ты доказывай.

Все мы, школьные друзья Высоцкого, можем рассказать очень много. И тогда многое прояснится и в Володиной судьбе, и в его творчестве. Но для этого надо писать правду, а не половинку или четвертинку ее. Какая-то мера правды, наверное, здесь должна быть: есть вещи сугубо личные, которые не для ширпотреба, — и писать о них нужно аккуратно: многие участники событий еще живы. Однако здесь есть вот какое «но». Допустим, я молчу. Или рассказываю полуправду. Не вру, но не рассказываю всего! А человек смертен — и, может быть, завтра придется умирать (хотя лично я постараюсь еще продержаться). И все это уйдет со мной, а я, действительно, знаю много. Нравится кому-нибудь или не нравится, но я в самом деле дружил с Володей Высоцким с 5-го класса и до конца его жизни. При этом ни в коем случае не считаю себя его лучшим другом. Думаю, что только сам Володя мог бы ответить, если бы его спросили всерьез: есть ли в его жизни такое понятие «лучший друг»? Я таких не знаю. А претендующих на эту роль — каждого! — о многом можно было бы спросить...

— к такой точке зрения я прихожу. Не надо молчать. Пока молчат те, кто знают, вся пресса и ТВ заполнена либо явными вралями, либо людьми, случайно соприкасавшимися с Володей Высоцким в те или иные периоды его жизни. Мы — одногодки, одноклассники, прожившие жизнь неподалеку от Володи, знаем всю его жизнь. За редкими исключениями. Мы постоянно встречались, перезванивались, чем могли, помогали друг другу.

В общем, я все запишу и запру в сейфе. В какой форме, пока не решил: записи на диктофон или на бумаге — лишь бы было пригодно для хранения. Не для себя, а для наших, громко говоря, потомков, которым еще долго придется разбираться в Володиной жизни, судьбе и творчестве.

Беседу вел Игорь РОГОВОЙ

Раздел сайта: