Татарский Е. М. (Из воспоминаний о Владимире Высоцком)

О В. Высоцком вспоминает

Евгений Маркович ТАТАРСКИЙ

Я давно, очень давно дружу с Артуром Макаровым и через него, тоже достаточно давно, познакомился с Володей Высоцким. В те годы, в начале 70-х, он был для меня очень хорошим товарищем, очень симпатичным артистом, но не более того. Когда в 1971 году мы начинали работать над картиной "Плохой хороший человек", у меня возникла идея снимать вместе Даля и Высоцкого, и я предложил ее Иосифу Ефимовичу Хейфицу. Тому идея понравилась. Были фотопробы, кинопробы, и в результате Володя оказался на одной из главных ролей.

Надо сказать, что к этому времени у него уже накопился кое-какой кинематографический опыт, но преимущественно связанный с Одесской киностудией. Я очень хорошо помню, что когда он приехал в Ленинград, и Хейфиц начал репетиции, а потом актеров стали одевать — костюмы, то-се — Володя был просто в шоковом состоянии: оказывается, бывает и такое кино. Не хочу обидеть Одессу — и у нас на "Ленфильме" немного групп, которые могли бы в то время сравниться с Хейфицем по дотошности. Например, долго — полчаса — обсуждалось: а давайте на костюме у фон Корена, роль которого играл Высоцкий, одну пуговичку сделаем полуоторванной: он холостяк и, наверное, некому за ним ухаживать.

У Володи были круглые глаза от того, что можно настолько подробно заниматься деталями. Наверное, никто из зрителей никогда в жизни не заметил бы эту полуоторванную пуговку, но она была. И всю картину мы следили за тем, чтобы она держалась на одной ниточке.

Потом мы снимали первый павильон — это дом фон Корена — он был обставлен настоящим музейным реквизитом. На съемках присутствовала сотрудница музея и все-все-все, до последней детали, было точно подобрано.

А если говорить о деталях дальше, то обеды для сцены в доме Папанова-Самойленко привозились из ресторана гостиницы "Европейская". Не просто какой-нибудь супчонок из Ленфильмовской столовки — а из "Европейской". Все это актеры действительно ели — вкусный, хорошо приготовленный "исходящий реквизит". К тому же поварам говорилось: "Ребята, вы уж постарайтесь — это для Высоцкого, Папанова, Даля". И ребята, конечно, старались. Приезжал официант, накрывал стол, сервировал, чтобы все было "как надо". А зелень из Баку! Помню, как мы мучились, чтобы она всю смену выглядела свежей, — снимали тогда по восемь-девять часов — мы ее обрызивали, поливали, и чуть ли не два раза в день меняли.

Короче говоря, профессионализм Хейфица очень высок. Можно так или иначе относиться к его фильмам, к результату, но сам процесс, я в этом абсолютно убежден, производил сильнейшее впечатление на актеров, отвыкших и от репетиций, и от умного, тонкого, подробного разговора с режиссером. И от внимания, которым были окружены все актеры в группе.

Это, я еще раз повторяю, произвело на Володю настолько сильное впечатление, что, когда картина закончилась, он мне сказал:

— Ты знаешь, я к Хейфицу пойду на любой эпизод. Если он в следующий раз меня на роль звать не будет, а предложит маленький эпизод, самый ерундовый, — я всегда к нему пойду.

Удивительно даже! Суперсовременный человек Высоцкий и уже, будем так говорить, не первой молодости Хейфиц — вдруг так сошлись. Таким, очевидно, было отношение Володи к профессионализму.

Надо сказать, что он очень хотел, чтобы в этом фильме снималась Марина: и Чехов, и такой режиссер, и это были первые годы их совместной жизни. Помню, еще до начала съемок подошел ко мне:

— Слушай, поговори с Хейфицем — вдруг он попробует Марину снять?

Я разговаривал с Хейфицем — не знаю, почему тот побоялся... Как-то это ему не показалось, и он ушел от разговора. Второй раз я не заговаривал. Но чувствовалось, что Марине жутко хочется сняться в картине. Почти все время съемок в Ленинграде — а мы снимали там на протяжении месяца — Марина приходила каждый день и сидела с постоянно открытым томиком Чехова: еще раз перечитывала эту повесть.

Поразительно, что без пятнадцати десять (съемка в вечернюю смену продолжалась до двенадцати — до начала первого ночи) Марина прощалась со всеми и уезжала к себе в "Асторию". Как-то раз я спросил:

— А что вы так рано уходите?

— Женя, я же актриса, я должна завтра хорошо выглядеть.

Я потом это ставил в пример своим артисткам: вот, девочки, смотрите, французская звезда без четверти десять говорит всем "спокойной ночи", ибо лицо актрисы — тоже принадлежность профессии.

Потом Володя многократно приезжал на съемки в Евпаторию. Помню его первый приезд и первый эпизод: мы снимали, как он делает зарядку с гантелями на берегу. Точнее, это Саки, пляж в Саках, где у нас была построена "пляж-декорация".

— мы его снимали в первую очередь. Олег уже был с нами, уже освободился от "Земли Санникова". Прилетали Папанов, Максакова — вот так и работали: тихо, мирно, очень симпатично.

Хорошо помню последнюю съемку в Евпатории, в татарском квартале возле рыбзавода. Маленькая, узенькая улочка, а со всех этажей завода свесились девочки и мальчики в белых халатах. Как обычно — когда идет съемка, всегда собирается толпа. Надо сказать, что поскольку я Володю знал давно, то никогда всеобщего ажиотажа вокруг него не разделял и довольно криво улыбался, глядя на все это. Я даже не ожидал, честно говоря, такой популярности.

Съемка закончилась поздно, уже темнело. В этот вечер мы уезжали в Симферополь, чтобы оттуда перелететь в Гагры — в Адлер. Может быть, уже уложили чемоданы, такое у меня осталось ощущение. Наконец: "Стоп! Все! Закончили!" — и тут выскакивают какие-то девушки и мужики, несут три огромных ящика рыбы. Такой рыбы я ни до, ни после не видел. Громадные лососи (на самом деле они назывались "кефаль копченая") складывались у ног Высоцкого. Не помню, как к нему обращались: "товарищ Высоцкий", "Владимир Семенович" или "Володя" — а может быть, никак, может, в третьем лице, — но помню совершенно умиленные лица этих девочек и ящики у его ног: "Это вам!"

"Да что вы? Да куда же, как же?!" И к нам: "Ребята, вы это всё забирайте с собой в Пицунду. Я потом приеду, тоже попробую". Это были необыкновенные рыбины, которые мы не могли съесть в течение полутора месяцев нашей экспедиции в Гаграх. Мы жили там вчетвером в домике на самом берегу, и рыбины были распиханы по всем холодильникам. Когда приезжал Володя или кто-то еще, всегда собирались у нас на громадной веранде, где стояла плита, на которой мы всячески кулинарно изощрялись. Объявили конкурс на лучшую яичницу, придумали 40-50 сортов — дальше этого фантазия не могла пойти. А больше ничего не было: только яйца и эти громадные кефали. Под водку они шли замечательно. Олег тогда еще попивал, а Володя — нет. Совершенно.

И в Гагры Володя приезжал на короткие сроки — на два-три дня. Папанов обижался: почему снимают Высоцкого и не снимают его. А я на это отвечал: "Анатолий Дмитрич, вы с нами, вы в отпуске, а у Володи всего два дня".

и дуэль. Это 21-23-й километр дороги на Рицу, там выше Голубого озера есть отворот влево: небольшая дорожка как бы ведет в горы, а на самом деле поднимается метров на десять и выходит на большую поляну. Туда и привезли Володю в первый день.

Он подошел ко мне:

— Женя, у меня просьба: можешь ты мне дать какого-нибудь администратора? Я после съемки сгоняю в Гагры, зайду в филармонию и, может быть, договорюсь на несколько выступлений — ведь вечерами ничего не делаю.

Отправился с ним Юра Чичельницкий, был такой у меня ассистент. Потом он рассказывал, что там происходило. Они подъехали к филармонии, на здании висели афиши: "Концерты скрипача Олега Крысы, лауреата конкурса Чайковского". Вошли в помещение, там сидели несколько грузин. Володя сказал: "Здравствуйте, я Высоцкий". Дальше они говорили об условиях концертов, сколько их будет, что, чего. "Но, — говорит, — факт тот, что, когда мы выходили после этого разговора — а разговор продолжался минут тридцать, не больше, — прямо на наших глазах снимали афиши Олега Крысы и вешали другие: "Владимир Высоцкий. Только два (или сколько их там было) концерта"!".

Володя действительно дал эти концерты. Я на них не был, но, кажется, он выступал два вечера по два концерта подряд. А на следующий день по всему побережью от Сочи до Сухуми уже продавались гибкие пластинки с песнями Высоцкого из выступлений в Гаграх. Во всех ларьках гремели!

— Владимир Семенович, мы бы хотели, чтобы вы у нас выступили. Мы вам платим наличными столько-то. И все.

А при постоянном Володином безденежье, конечно, каждый концерт — это какой-то заработок. Я не знаю, сколько ему платили. Может быть, это было много в сравнении с тем, что официально получал актер за выступление — но не такие большие суммы, как кажется. Да и не часто эти концерты у него в то время были. И он согласился:

— А когда?

— Вот тогда-то. Через три дня ждем вас в аэропорту.

— Хорошо, я лечу.

Прилетает. Действительно, стоят какие-то ребята, шустрые такие. Машина встречает у трапа — это все-таки Армения, Ереван. Сели, поехали. Большое здание, зал человек на 800-1000 набит битком. "Я, — он говорит, — выхожу и — по одной программе без всяких там яких: не думаю, какие песни петь, пою все, что хочу, что придет в голову.

Отработал, очень хорошо принимали. Ухожу за кулисы. Как и обещали — сразу конверт. Из кармана в карман, никаких ведомостей. Тут же стоит какой-то коньяк, ящик с фруктами:

— Владимир Семенович, это вам.

— Спасибо, спасибо. Кстати, ребята, где я хоть выступал? Скажите, что за организация?

— Это Комитет государственной безопасности, Владимир Семенович".

Он рассказывал: "Я меняюсь в лице, а они:

— Ничего-ничего, все в порядке, приезжайте к нам снова. Спасибо вам большое!"...

Во время первой поездки в Гагры — это октябрь 1972 года — Володя писал одну из песен шахматного цикла. Не те, что о матче Фишер-Спасский, я их слышал до этого, но тоже на шахматную тему. Боюсь соврать, не помню, какую... Володя сидит в сторонке на пенечке, в кадр его не зовут, в руках блокнот — что-то пишет. У меня было много работы: идет съемка, двадцать актеров на площадке, но в какой-то момент он меня позвал и прочитал несколько строчек.

Теперь еще об одном случае — о Володиной популярности, известности об отношении к нему людей. Это было в Ялте, на досъемках "Плохого хорошего человека". Жили мы в гостинице "Ореанда", часто ходили в подвальчик — там был бар. Он пил сок, а я что-нибудь еще сверх того. Вечерами гуляли по набережной, больше ничего. И как-то ночью, в полвторого, вдруг стук в дверь:

— Женька, сейчас в Ялту придет теплоход "Крым", его капитан Тютюма — мой приятель. Пойдем, навестим его.

— Володь, ты с ума сошел! Времени-то два часа ночи. Неудобно.

— Удобно. Он будет рад, пойдем.

Приходим — там два шага. Теплоход только-только отшвартовался, буквально на наших глазах спускают трап. Наверху стоит дневальный. Володя ему кричит:

— Попросите, пожалуйста, капитана!

— А кто его спрашивает? — недоверчиво посмотрел на нас матрос.

— Скажите, что Высоцкий.

И ровно через три минуты, может быть, через четыре, теплоход начал освещаться, на палубе появились люди, которые по идее должны были бы спать — все-таки ночь! Я, конечно, преувеличиваю, но мне показалось, что теплоход чуть-чуть накренился в нашу сторону, столько было свесившихся людей на палубах. Мне это даже как-то дико показалось.

Выбежал капитан:

— Давай наверх!

— Володя не пил ни глотка: он прихлебывал боржоми, а мы с Тютюмой, поддерживая беседу, позволяли себе...

Сидели втроем. И была еще девушка-официантка, которая нас угощала, имени ее не помню. Когда мы с Тютюмой уже довольно прилично выпили, он начал предъявлять какие-то претензии Володе:

— Когда у меня будут видеокассеты? У Гарагули есть, а у меня нет.

— Да будут у тебя кассеты, будут. Сделаем тоже! — успокаивал Володя. Но время от времени капитан возвращался к этому разговору: ревность между друзьями была, видимо, мощная.

Когда ужин или — более точно — ужин, переходящий в завтрак, заканчивался, Тютюма сказал:

— Ну, я вас жду днем на обед.

— Ладно, мы будем, но я приду с друзьями, — говорит Володя.

— Пожалуйста, о чем речь!

Володя позвал с собой оператора и художника фильма. Возможно, еще и звукооператора, но точно помню, что были Генрих Мараджян и Исаак Каплан. Состоялся шикарный обед. Володя, опять же, не пил — так, сидели разговаривали. Потом я безо всякой задней мысли заметил, что никогда не плавал на теплоходе. Тютюма встрепенулся:

— Что-о?! Ну, это громадное упущение. Я вас приглашаю.

— Спасибо, — отвечаю я, понимая, что разговор светский и на этом дело закончится.

Володя очень трогательно относился к друзьям и, будучи человеком тонким, чувствительным, понял, что капитан формально предложил, а я так же поблагодарил. Поэтому, чтобы разговор этим не завершился, он вмешался:

— Жень, я, кстати, предупреждаю тебя, что Тютюма — человек серьезный! И не думай, что он пригласил, ты — спасибо, и все! Ты знаешь, что значит быть гостем капитана? Мы в прошлом году с Мариной плавали вот тут у Тютюмы — это каюта рядом с ним. Да? Рядом будет каюта?

— Конечно, — подтверждает Тютюма.

— А ты гость капитана: ничего не платишь, тебя обслуживают, как капитана. Так что я советую — до Батуми и назад! Получишь колоссальный кайф, и вообще: все будет нормально.

"спасибо, спасибо", однако я так и не воспользовался приглашением.

Это снова — о популярности Володи. Тут я действительно понял, что любовь к нему носит какие-то немыслимые формы. Его любят — от министра до дворничихи — люди всех категорий.

Или другой случай. Надо сказать, что на съемках в Бзыбьском ущелье нас очень доставал дождь. Внизу солнце, а приезжаем на съемку — уже хлещет! Однажды мы с Володей попали там под совершенно жуткий ливень. Отменили съемку и решили: раз уж так вышло, поедем на Рицу — пообедаем (а дело было днем). И то ли мы ехали на открытой машине... не помню точно, — но вымокли до нитки. Приехали к озеру Рица, заходим в ресторан:

— Здрасьте! — говорит нам человек, который у входа встречает гостей, администратор или просто дежурный. — Ой, да что ж вы так вымокли! Маша, Катя, Вера!..

Короче говоря, нас раздели: нас — только потому, что я был рядом с Володей. В ту же секунду принесли какие-то махровые простыни. А костюмы наши сушили, утюжили, парили — в общем, к тому времени, когда поспела форель, мы смело могли бы присутствовать на каком-нибудь королевском приеме в Лондоне. На брюках появились стрелки, которых не было уже лет пять, туфли сверкали... Это было что-то из области фантастики.

"Поедем, там у меня знакомые". Нет, мы просто отправились пообедать и по дороге вымокли. Так его принимали незнакомые люди.

А иногда он предлагал:

— Поедем в Пицунду в "Золотой якорь".

Я отвечал:

— Нет, это чудовищный ресторан! Давай лучше обедать дома!

— Я тебе говорю: поедем! Там у меня есть знакомый, и все будет в порядке.

Действительно, когда мы приезжали, это был другой ресторан и другие люди — все было другое.

Надо сказать, что Володя, по моим наблюдениям, никогда не пользовался своей известностью. Все происходило само собой. Во всяком случае, "Я — Высоцкий" не говорил никогда. Или узнавали, или не узнавали. Если не узнавали — то и не надо: он не переживал и не расстраивался.

Еще раз мы с Володей встретились до работе на картине "72 градуса ниже нуля". Я в эту картину попал совершенно случайно, когда ее уже начали снимать. Была собрана группа, отобраны артисты, а два оператора — то ли с "Центрнаучфильма", то ли из хроники — снимали документальный материал в Антарктике. Им повезло с погодой: очень удачно попали и очень красиво все сняли. Это, конечно, были лучшие куски в фильме.

Мне хотелось, чтобы к этим кадрам Володя написал песню. Я чувствовал драматургическую слабость сценария, а когда ощущаешь, что материала-то нет и картине не на чем держаться, всегда хватаешься за песню.

— Ладно, я попробую. Позвони мне дня через три-четыре. Звоню через три-четыре дня и слышу:

— Ты знаешь, ничего не получается. Но я как-то написал песню "Белое безмолвие", она не вошла в картину. У меня есть запись, где я ее пою под оркестр. Хочешь, привезу готовую пленку — если понадобится, ты ее возьмешь?

— Конечно, хочу!

— На днях буду в Ленинграде — я тебе привезу.

"О-кей!", пожал ему руку и попросил пойти в кассу, получить гонорар. Оплатили, как могли — все-таки в кино за минуту платят. Думаю, что не меньше 500 рублей он тогда получил за эту песню как поэт, композитор и исполнитель. Не обидели, я думаю.

А он вообще о деньгах никогда не заговаривал. Может, когда подряжался на концерты, согласовывал что-то с администраторами — не знаю.

"Колода без туза", потом — "Без видимой причины". В этой картине действовали два героя, с "переворотом": белого принимали за красного, красного — за белого. Была идея пригласить на главные роли Володю и Даля, они бы замечательно сыграли, и картина имела бы смысл.

Володя знал мой замысел, мы разговаривали весной 80-го, скорее всего, в мае. Он не читал сценарий и до проб, конечно, дело не дошло: я заканчивал другой фильм, а к "Колоде без туза" должен был приступить осенью...

Не получилось.

Раздел сайта: