Рассказывает Анатолий Исаакович ВАСИЛЬЕВ
С Владимиром у меня очень странная история... Наверное, она у всех была непростой - это теперь, по прошествии стольких лет все видится по-другому... И все же я постараюсь быть в меру искренним и откровенным... Так вот, наши отношения были сложными, они только потом стабилизировались, и это не было дружбой. Просто мы сидели рядом в гримерной, трепались обо всем на свете. И когда я уходил из театра снимать фильм, Владимир сказал:
- Толя, с кем же я буду разговаривать?
Но это было позже...
Впервые я увидел Володю Высоцкого в фильме "713-й просит посадку". Я пришел из-за Отара Коберидзе, с которым нас когда-то столкнула судьба... Кошмарный фильм - это искусственная история о добре и зле... И там был единственный живой человек - какой-то парень очень здорово сыграл маленькую ролишку морского пехотинца... Я тогда узнал, что роль сыграл Высоцкий, но потом забыл эту фамилию. Совершенно забыл.
Ушел в армию, где научился играть на множестве музыкальных инструментов, в том числе и на гитаре. Конечно, мы пели песни... "Клены выкрасили город...", "В тот вечер я не пил, не пел...", "Я помню тот Ванинский порт...". Слышали, что их написал то ли Высоцкий, то ли Кохановский, то ли еще кто-то. Был такой навал песен: блатные или котровые... Я не очень интересовался бардами и менестрелями, а эти песни пели все. Да и как можно было их не любить!
И вот сидим в нашей общаге, там у нас студентов Щукинского были две "свои" комнаты, где мы могли посидеть: выпить, покалякать, попеть песни... Я помню, что тогда были - Боря Хмельницкий, Валерий Иванов и Владимир Насонов, он погиб несколько лет гому назад. Вот такая компания очень веселых ребят. В студенчестве не очень-то попьешь: так, одна "фугаска" на троих, да килька в томатном соусе... Сидели просто так, гитара, разговоры, треп обо всем и ни о чем.
И вдруг вошел коротко остриженный парень в буклетистом пиджаке - прилично выпивший. Как мне тогда показалось - типичный московский парень с недалекой окраины, даже слегка приблатненный... И все наши дамы как-то к нему потянулись, просто бросились...
- А, Володя, Володя!
И он понес какую-то мешанину из самых разных песен, что мне - это я хорошо помню - очень не понравилось. Может быть, потому, что он был "под этим делом"... А может быть, я лидерство потерял в тот момент, хрен его знает... Но я помню свое, не очень приятное к нему отношение.
А все его приняли "на бис" и, когда он собрался уходить, то стали просить:
- Володя, ну покажи... Покажи!
Володя стал в проеме двери, как на сцене, и стал показывать номер: монолог какого-то ковбоя якобы на англииском языке... Он стрелял, он падал, он обнимал женщину... Потом я понял, что он делал это здорово! А тогда мне было очень неприятно. Все дико ржали, а я сидел и молчал... А потом Володя бродил по общаге - искал угол, где пристроиться на ночь... Но актер Высоцкий из "713-го" и этот парень тогда для меня совершенно не совпадали. Другой человек, другое лицо...
А потом Театр на Таганке... Я пришел вместе с Борисом Хмельницким - мы учились тогда на втором курсе Щукинского училища. А еще первокурсниками мы "выпустили" спектакль "Добрый человек из Сезуана" как композиторы!
С "Доброго человека" и началась Таганка. Поэтому два года мы учились и не учились... Мы приходили в училище, за нами ходили толпы... Преподаватели спрашивали: "А как там у вас на Таганке?" Мы же сдавали мастерство, а наши дипломы были по работам в Театре на Таганке. И в труппе тогда мы были лидерами... В общем, мы с Борисом совершенно "офигели" от этого взлета...
Однажды наша аккомпаниаторша - еще из старого театра - Собирайская сказала (на полном серьезе):
- Ребята, гололед! Берегите себя! Не дай бог, кто-нибудь из вас сломает руку...
Мы рассмеялись... Но действительно, стоило Борису сломать руку - спектаклю "хана!" -столько музыкальных номеров в "Добром человеке" держалось на нем.
А потом начался прием в труппу, пришли Коля Губенко, Валера Золотухин, Володи еще не было... Они пришли в "Доброго человека", а позже запустили "Героя нашего времени". На сцене Любшин, Губенко, Джабраилов - и появился Высоцкий на роль драгунского капитана. В этой роли - по каким-то мелким черточкам - я увидел то, что Володя делал когда-то в общаге на Трифоновке.
Спектакль был неудачным, о чем лучше всех знал Юрий Петрович Любимов. Я в этом спектакле занят не был, поэтому никаких контактов с Владимиром не было...
А потом настали "Антимиры". Вот тут и началась наша сложная история. К этому времени мы с Борисом Хмельницким стали официальными композиторами Театра на Таганке. Все это знали, это было зафиксировано в ВААП... Андрей Вознесенский, совершенно обалдевший от Таганки, от молодых талантливых ребят, просил и даже заставлял нас написать зон-ги на его стихи. Я помню, что мы с Борькой еще "выкобенивались" - какие-то стихи не такие... Но потом, конечно, написали.
А все остальные -только мешали, и Володя тоже. Я орал, кричал! Однажды даже бросил гитару и ушел со сцены. А Володя жаждал играть, хотя знал тогда три-четыре аккорда. Но я думаю, дело не в этом. Тут накладывалась и наша с Борисом "гоношба" - композиторы!
Володе дали читать "Оду сплетникам". Он спросил у Любимова:
- А можно, я с гитарой?
- Да, конечно, с гитарой...
И Высоцкий под свои аккорды стал "запузыривать" эту "Оду"... Практически, это была мелодекламация, но актерски Володя это делал прекрасно. Тут уж никуда не денешься! И Вознесенский в восторге, и Юрий Петрович...
- Как это здорово!
А у нас с Борисом другое отношение: как это так?! Мы уже признанные композиторы, а этот с тремя аккордами... И Вознесенский прыгает от восторга!
И при таком нашем настроении вдруг появляется в афише: "Музыкальное оформление спектакля - Васильев, Хмельницкий, Высоцкий". Нас с Борисом это глубоко задело... Мы не орали, не поднимали "хай", но внутри... Мы написали музыку, а этот... Вот все это потихонечку накапливалось. Я Вам это совершенно откровенно рассказываю...
А потом... Тут Володе надо отдать должное - он умел ловить у других справедливо негативное, скажем так, отношение к себе. Дело не в том, что он стал к нам "подверстываться", нет... Но он иногда просил показать какие-то гармонии, аккорды на гитаре. У меня есть фотография - во дворе старого театра сидят Смехов и Сабинин, а мы с Володей - оба с гитарами -горланим! Рожи довольные! А орали мы тогда не его песни... "Мы идем по Уругваю", "Мамиблю" и кайфовали страшно! В общем, как-то само собой у нас начались разговоры, началось взаимное приятие...
Кроме одного момента, который и определил наши отношения надолго, почти до самого конца. Это связано с выпивкой. Вы знаете, я в своих оценках экстремист. Могу потом изменить отношение, но с большим трудом.
Уже идут "Десять дней...", Володя уже в "обойме"... Уже сложилась актерская группа таких совершенно точно таганцев. И это было настолько серьезно, что тогда думали сократить труппу: будут работать человек двадцать пять, а фонд зарплаты остается прежним. Мы считали, что нужно десять "звезд", десять человек крепкого среднего уровня и пятерка - бродячий состав. И эти двадцать человек к тому времени более или менее определились -такой костяк Таганки.
А у Володи в это время начались срывы... И Вы знаете, я был наверное единственным человеком, который с пеной у рта орал:
- Уволить! Выгнать!
И скорее всего, был прав. Потому что все эти выговоры - строгие, нестрогие - мало что давали. Если бы выгнали тогда - это могло подействовать. Ведь когда он "завязывал", год-два бывали потрясающе плодотворными.
Потом, когда Высоцкий стал лидером, солистом, а театр был гнездом, куда он только изредка залетал, это уже было невозможно. А тогда без театра Владимир просто не мыслил своей жизни. И если бы мы совершили эту жестокую акцию, то может быть продлили бы ему жизнь... Кто знает...
А время идет... Мы едем на гастроли в Вильнюс. Тогда Таганка ударяла по столицам, что очень важно... Мы ощущали себя представителями Москвы. Гастроли идут шикарно, литовцы принимают нас очень здорово. И вдруг Володя срывается... Сразу и резко. А я в театре был чемпионом по вводам. Первый мой рекорд был таким: за одну ночь я выучил роль Янг Суна в "Добром человеке..."Заменил Колю Губенко. у которого был острый аппендицит. И в Вильнюсе во все дырки, которые образовались из-за Володи, ввели меня. Честно говоря, мне это не составило большого труда - все роли были небольшие... Играем дальше, Любимов и Дупак говорят спасибо, "я их выручил, спас" - и все такое... Даже деньги какие-то выписали за это дело...
И вдруг стало известно, что через день на спектакле будут члены литовского ЦК. И сразу же бросаются Володю отпаивать, ставить на ноги - всякие препараты, уколы... И мне говорят, что этот спектакль будет играть Высоцкий. И тут я завелся:
- Ни фига! Буду играть я. Или играю я, или вечером сажусь в поезд и вообще уезжаю.
И самое интересное в этой ситуации, как затих весь театр... Ну, не весь конечно - определенный круг... "Кто победит?" А я не об этом думал, я думал об элементарной справедливости. Ведь вводы - это траты: и нервные, и физические. Пусть роли небольшие - все равно трудно! Меня обрабатывает Дупак, уговаривает Юрий Петрович, а я уперся: или играю, или уезжаю!
Короче говоря, наступает день этого спектакля. В гримерную врывается Володя... В Вильнюсе роскошный драматический театр, все гримерные в бархате! Врывается Володя - весь зеленый - и ко мне:
- Да, ты что! Да. кто ты такой!?
- А-а. шел ты...
"злой" не то слово...
И вот в таком состоянии сижу в гостинице. А тут еще Боря Хмельницкий меня подзуживает:
- Ты прав... Что это такое!? И вдруг входит Владимир, садится и очень спокойно говорит:
- Толя, ты прости меня. Я был неправ.
И тут я внутренне рухнул! Потом я много раз ставил себя на место Высоцкого. Никогда! Да никогда в жизни я бы этого не сделал! Ну, может быть, через год я бы смог... Вот помнишь, тогда была такая ситуация... Но чтобы вот так сразу, с ходу! Нет!.. Все сразу понять, все поставить на свои места, сделать то, что в общем и положено было сделать, вот это меня потрясло!
И с этого момента все, что было между нами, стало прологом, прелюдией... Начались другие, совершенно нормальные отношения... Я не говорю, чти мы стали друзьями, было нормальное общение...
А была ситуация - ну просто деваться некуда - и Володя меня выручил... Подворачивался кооператив и нужно было внести первый взнос - около трех тысяч. Я тогда очень неважно жил и как-то случайно проболтался Володе... Сразу же - в машину, сберкасса, снимает деньги:
- Отдашь, когда отдашь.
Это потом он стал денежным человеком, а тогда эти три тысячи - это все, что у него было.
Потом появилась Марина... Они снимали квартиру в конце Ленинского проспекта, и Володя попросил меня приехать... Там была такая забавная надувная мебель, Володя купил квадрофоническую аппаратуру. А Марина хотела тогда записать пластинку - русские и советские песни. И вот мы сидели втроем: Володя, Боря Хмельницкий, и я - и с наслаждением напевали в эту аппаратуру "Темную ночь", "Эх, дороги...".
Появилась Марина, и много всякого было, что тут скрывать... Марина Влади - звезда! И наш Вовка Высоцкий?! Для всех нас он был Володька, Вовка Высоцкий... Ведь тогда мы пели его песни, не зная, что они гремят по всему Союзу.
Нет, что-то доходило, конечно... Гастроли в Грузии, всей труппой едем на озеро Рица. В киоске звукозаписи на гибкие пластинки пишут Высоцкого. Народ хватал пачками!
- Ой, Вовка, смотри-ка... Тебя записывают!
Удивились... и все. А уже состоялся этот прорыв, этот взлет, о котором мы и не подозревали. Да и как понять, когда живешь рядом и общаешься почти каждый день... Мы продолжали считать, что Володя тянет одеяло на себя, а было совсем другое... Мы пропустили момент, когда он вышел на совершенно другой уровень. И вдруг - Марина Влади! И в нашем театральном воздухе повисло: "Ну ведь не по Сеньке шапка! И куда это его занесло? В Париж?!" Был такой шелест... Вообще люди завистливы, а актерская братия - тем более. И что греха таить, во мне это тоже было... Но когда мы были у Володи... Они стояли рядом, и Марина сделала такое движение, просто прикоснулась рукой... Вот тогда я понял, что дело не в машинах, парижах и прочей мишуре... Они просто очень любили друг друга..,
Так вот извне доходили слабые сигналы, но кое-что происходило и в самом театре... Когда Андрей Вознесенский прочитал свое посвящение Володе - мы были просто ошарашены! Нам даже как-то неудобно стало: только что сыграны "Антимиры", тут же сидит Володя - и вдруг Андрей прочитал свой "Реквием оптимистический..." Посвящение не Таганке, а Высоцкому.
Да, "Антимиры"... Сева Соболев прочел свое стихотворение, а там концовка такая: ... "сидят у телевизора, глядят". И вдруг на Володю нашел стих... Он поставил скамеечку, сел и выдал: "Ой, Вань. гляди какие клоуны..." В зале -обвал! Ну просто шквал аплодисментов!
для наших спектаклей и был членом худсовета, он же требовал принять Высоцкого в Союз композиторов! Все это поднимало Володю на совершенно другой уровень.
А я?.. Мне тогда казалось, что Володя песни "подбирал с пола", легко и непринужденно. И вдруг в гримерной Володя спел: "Кто-то высмотрел плод..." Я был поражен:
- Володя! Вот это вещь! Спои еще раз...
-Да?!
У него была такая манера - утвердительно-вопросительное "да"... Когда я смотрел прогон "Гамлета", подошел к нему в перерыве и сказал:
- Володя, смотрится как детектив!
-Да?!
Володя никогда не допускал, но рвался... Тут многое не зависело от него. Вот "Павшие и живые"... Спектакль закрывали много раз и со страшной силой! Там была сцена, которую запретили напрочь, хотя Любимов дорого отдавал фразы, даже слова... Была выброшена целая новелла, посвященная Эммануилу Казакевичу. Казакевич очень больным сбежал на фронт и воевал в сущности незаконно. Его все время ловил СМЕРШ, а с другой стороны, его искали приказы о награждении... Володя в этой новелле играл такого сталиниста-СМЕРШевца. Играл потрясающе. Поверьте мне, Володя играл потрясающе!
"Берегите Ваши лица"? К этому времени я уже ушел из театра на Высшие режиссерские курсы, но бывал на репетициях... Кстати, как там была сделана "Охота на волков"! Вам не рассказывали? Это было сделано просто грандиозно! У нас был такой тюлевый задник и когда он освещался - все шло на контровом свете. А иногда были и переливы цветов -очень красиво. Это тоже изобретение Юрия Петровича. Там появлялись пять штанкетов - как нотный стан. И вот - кроваво-красный задник...
"Идет охота на волков, идет охота!"
И самые настоящие выстрелы!
очень просто, но каждый раз это действовало с невероятной силой! Все-таки, Любимов - гениальный режиссер.
Петрович к Володе, конечно, менялся. Если в первые годы он кричал:
- Сколько можно! Я не хочу от него зависеть! Но сам же и беспокоился, и хлопотал. А уже потом у Любимова было одно - где и как помочь.. . И мне однажды пришлось принять участие... Володя сидел на вахте совсем плохой... Ну уж самый крайний случай - еле уговорили его в больницу... Я его отвозил... Дней через пять приезжаю, Володя уже в форме... Записывал рассказы соседей по палате. Помню, был потрясающий рассказ: двое выясняли отношения... Один говорил; я - начальник вселенной, а другой: а я - начальник галактики. Сохранился ли он? Меня тогда это поразило - выход из тяжелейшего состояния, а он уже работает.
Фильм "Морские ворота" - это почти самый конец нашей истории... В 1970 году я закончил режиссерские курсы, и в этом же году возникла идея этой картины. Сценарий плохой, но с фильмом запускался Сергей Тарасов - мы вместе учились на курсах - он меня и уговорил:
- Никакой серьезной роли там нет, но зато будешь петь... Я согласился, а написать песни для фильма предложил Высоцкому. По-моему, Володя написал очень хорошие песни. Все они про море, причем заранее было оговорено: о чем, как ситуация... "Вы возьмите меня в море, моряки" - эту песню я должен был петь в ресторане. Там - свара между старым и молодым капитаном до драки! И чтобы их утихомирить, мой герой должен был выйти и спеть эту песню. "Два судна"... Имелось в виду, что эта песня поется под окном девушки, которую я люблю, а она любит другого... В общем, смысл каждой песни был четко оговорен, но, разумеется, у Володи оставался простор для поэтической фантазии... Все было сделано, мы даже записали эти песни. Фонограммы хранятся у меня. Но редактура сразу же встала на дыбы!
Мы с режиссером, Сергеем Тарасовым, носились с текстами, доказывали, что ничего крамольного тут нет... А время идет, надо снимать, а снимать надо было уже под фонограммы. В общем, начиналась паника... Я предложил, и Володя знал об этом:
- Давайте обратимся к Визбору?..
И Юра написал тексты, Берковский и Никитин - музыку... И получились симпатичные туристские, костровые песни. И я Визбору об этом сказал, а он неожиданно завелся:
- Перестань! У Володи неправильное отношение к песне. Сюжет в таких вещах не всегда нужен. Песня - это нечто странное...
объединить - это поэзия, которую не печатали, но все знали наизусть, отголоски запрещенной поэзии. Так вот, начинали они все вместе, а потом Володя очень основательно вырвался вперед.
Потом, когда я уже снял два фильма, мы пытались пробить его сценарий... Знаете сценарий Высоцкого о космонавте? Нет? Вообще я никогда и ничего не выбрасываю, и часть моего архива еще не разобрана... Вполне возможно, что там сохранился этот сценарий... По тем временам это был очень "левый" сценарий, речь шла об испытаниях космического скафандра... Крамольным там было вот что: во-первых, проект "содрали" у американцев, во-вторых, не все получается, и в-третьих, и у нас во время испытаний гибнут люди... Мы ходили к Фриду, который говорил: "Да-да", но ничего конкретного не делал... А художественный совет "Мосфильма" - чиновный и сановитый - окончательно зарубил это дело...
В июле 1980 года я сидел в Ленинграде на озвучивании фильма: нудный такой процесс... Над душой стоят с секундомером - надо уложиться во времени... И вдруг заходит монтажница: "Володя Высоцкий умер!" Я говорю:
- Да, брось ты... Тысячу раз уже было... Сейчас наберу, мне все про него расскажут.
И даже не пикнуло в сердце, ни-ни...
И думаю - лететь или не лететь на похороны? Знаете, я в своей жизни хоронил трех близких людей - это так действует, это такая страшная вещь... Начинаешь говорить про этого человека, а помнишь только это - похороны, гроб... Это страшно. Я не полетел. И до сих пор не знаю - правильно я сделал или нет...
Июнь 1989 года, Москва
Валерий Перевозчиков